— Я жду, — сдержанно напомнил Тополев.

— Что? — оторвавшись от социально-политических раздумий, я действительно почувствовала себя рыбой, грубо схваченной за жабры и брошенной на разделочную доску. — Чего вы ждете?

— Подробностей.

— Подробностей... — я мысленно прокрутила вперед кассету со своим чистосердечным раскаянием. Звучало ужасно. К тому же, и это сразу сводило на нет даже намек на идею признания, абсолютно бесперспективно. Завербована КГБ — призналась американцам. Завербована ЦРУ — призналась КГБ...

«Знаешь, дорогуша, — вспомнила я хрипловатый голос моей мудрой подруги, — та несчастная девка, которая переспала с десятью мужиками в поисках одного, единственного и неповторимого, — Божья птаха, чтоб мне сдохнуть в гинекологическом кресле. А вот тайком трахаться с мужем, с которым разошлась, ибо поняла, что он не твой человек, — это и есть форменное блядство!»

— Ну, хорошо... — мысленно поблагодарив свою приятельницу за очередной жизненный урок, я вытащила последнюю сигарету из пачки Юджина. — Возможно, вы правы, Матвей Ильич, и мне не следует скрывать от вас кое-какие детали...

— Я рад, Валентина Васильевна, что вы наконец поняли меня, — Тополев раскрыл свой блокнот и поудобнее пристроил его на колене. — Не стоит играть с огнем, тем более в собственном доме.

— Я даже не знаю, как решилась на это...

— Начните с самого главного. Детали проработаем позже.

— Хорошо... — я опустила голову, чтобы собрать мускулы лица в маску раскаяния. — Перед тем как Мишин и его друг вывезли меня на машине к чилийской границе, я вышла из отеля прогуляться в центр города и зашла в магазин...

— Какой магазин?

— Магазин женского белья.

— Ясно... — Тополев сделал пометку в блокноте. — И что там?

— Ну... короче, я не выдержала и истратила триста долларов из той тысячи, которую вручил мне перед отъездом в Аргентину Мишин.

— Что? — Тополев приблизил ко мне покрасневшее лицо: — На что вы истратили триста долларов?

— Я купила четыре французских лифчика по семьдесят пять долларов. Но чеки я сохранила, они у меня в багаже. Я готова вернуть вам эту сумму в рублях по официальному обменному курсу...

— Он вне закона. Он вне игры. Он вообще не жилец на этом свете. И я не буду его торговать, — отрезал Уолш. — Мне это неинтересно! Ни мне, ни фирме!

Он стоял спиной к окну. Приглушенное осеннее солнце освещало его щуплую фигуру сзади, словно софит, у которого вот-вот перегорят лампы, и потому казалось, что редкие волоски на вытянутом черепе Уолша наэлектризованы и шевелятся.

Юджин молчал.

— Что еще? — Уолш отошел от окна и осторожно, точно под креслом могла оказаться пластиковая бомба, сел за свой рабочий стол — весьма наглядное дидактическое пособие для объяснения существительного «бардак».

— Сэр, я думаю, он не блефует.

— Допустим, ты прав, — Уолш прищурился от едкого дыма сигары. — И что из этого вытекает?

— Если профессионалу нечего терять и он не блефует, это очень опасно.

— Да неужели, Юджин?! — Уолш перебросил сигару из одного угла рта в другой. — Очень опасно, говоришь? А я думал, что выродок с Лубянки, перестрелявший пятерых наших парней, — славный юноша, собирающийся устроиться медбратом в хостель.

— Сэр, мы должны с ним встретиться, — Юджин вытряхнул из пачки сигарету и закурил.

— Возможно. Но только с одной целью — засунуть ему в глотку гранату с выдернутой чекой и заснять на видеопленку, как его разорвет на кусочки.

— Тогда мы рискуем.

— Чем?

— Трудно сказать. Вполне возможно, что Мальцевой. Уж слишком глубоко он завяз во всей этой истории, чтобы не иметь каких-нибудь козырей.

— Мы уже рискнули Мальцевой! — Уолш хлопнул папкой по столу. — Мы рискнули этой русской, позволив ей вернуться обратно. Мы рискнули, ввязавшись в совершенно излишнюю авантюру. Польза от нее, если она вообще вероятна, — вопрос далекого будущего. А головная боль имеет место уже сегодня... Ну, хорошо, — предупреждая протестующий жест Юджина, Уолш поднял руку: — Этот риск, возможно, оправдан. Потому я, собственно, и принял твое предложение. Но разрешать контакты с человеком, уложившим половину нашей аргентинской резидентуры, не полномочен даже я. А чтобы идти с этим к боссу, я должен иметь в папке мотивацию. Такую серьезную и обоснованную, чтобы уже он взял на себя ответственность за прямые контакты офицера ЦРУ с террористом. Ты это понимаешь, парень?

Юджин кивнул.

— Я тебе запрещаю с ним встречаться, Юджин! Оперативный отдел уже проанализировал его предложение. Мишина все равно рано или поздно возьмут.

— Не уверен.

— Интересно! — Уолш посмотрел на подчиненного поверх узких очков для чтения. — Откуда такие пораженческие настроения?

— Мишин совсем не так прост.

— Брали и более крутых.

— В конечном счете чем мы рискуем? — Юджин встал. — Я что, предлагаю ему вручить Нобелевскую премию мира? Или отправить в отпуск на калифорнийское побережье? Он — убийца и должен понести наказание. Но если он сам предлагает игру, возможно, это даст нам какие-то преимущества, а? Тем более что он много знает. Его наверняка загнали в угол.

— С чего ты взял?

— Как по-вашему, сэр, Мишин в Штатах?

— Не думаю. Скорее, где-то в Европе. Во всяком случае, письмо отправлено из Парижа. Хотя три дня — срок вполне достаточный, чтобы добраться сюда. Возможно, он уже здесь, вон в той телефонной будке через дорогу, — Уолш показал большим пальцем за спину.

— Но не в Москве, так ведь?

— Думаю, нет.

— Вот видите, сэр!

— Что?

— Почему он не в Москве?

— Мало ли... — Уолш сделал неопределенный жест сигарой, — новое задание, какие-то интересы...

— Зачем ему понадобилось входить с нами в контакт?

— Ты не тому задаешь вопросы, парень! Моя фамилия не Андропов!

— У Мишина наверняка серьезные проблемы, — как бы разговаривая с самим собой, продолжал Юджин, — иначе он давно бы уже инструктировал молодых убийц в Высшей школе КГБ.

— У него нет козырей играть с нами, Юджин!

— А если есть? Что мешает нам проверить это? Отсрочьте на какое-то время смертный приговор. Если даже политики идут изредка на компромисс с врагом, почему бы контрразведчикам не делать то же самое, а? Дайте мне возможность встретиться с ним. В конце концов, чем мы рискуем?

— Если не считать перспективы получения на руки шестого трупа, то ничем. Единственное утешение, Юджин, что хоронить тебя будут в форме офицера морской пехоты. Так что выглядеть будешь как огурчик. Вот мать порадуется...

— Сэр, Мишин — профессионал! Если он затеял столь рискованное предприятие, как переписка с ЦРУ, то ему нужны переговоры, диалог с нами, а не стрельба по тарелочкам.

Уолш поморщился и ткнул горящий кончик сигары в металлическую пепельницу, искусно сработанную под противопехотную мину времен второй мировой войны.

способна ненавидеть кого бы то ни было. Сейчас же, находясь наедине с этим русским Торквемадой в набитой продуктами ковровой клетке, я чувствовала себя одновременно отвратительно и спокойно. Природа этого ощущения была мне совершенно неведома, пока страшная мысль не обожгла сознание: «А может, я стала такой же, как все они?»

— Боюсь, Валентина Васильевна, наша дальнейшая беседа теряет смысл, — Тополев выдал эту фразу печально и буднично. Так отчим реагирует на плохие оценки пасынка. — Как я уже говорил, вы не отдаете себе отчета в последствиях собственного поведения.

— Да верну я эти несчастные триста долларов!

— Я ценю ваше чувство юмора, Валентина Васильевна. Но все же давайте завершим наш разговор без дурачеств. Вы не первоклашка, а я не учитель чистописания. Постарайтесь взглянуть на происшедшее с нашей стороны...

— Боже упаси! — это восклицание вырвалось у меня совершенно непроизвольно.