— Добрая женщина, если вы позволите этому человеку продолжать, ваш сын умрет под его ножом.

— Пошел отсюда! — затявкал старик, нелепо размахивая окровавленным лезвием.

Юноша сделал шаг назад, внимательно изучая блестящие глазенки ножовщика. Несомненно, этот человек успел уже пропить все, что ему заплатили, до последней монетки.

— Ты ведь уже взрослый парнище и плакать не будешь? — бормотал цирюльник.

Мальчик кивнул, но лицо его свидетельствовало об обратном.

Ножовщик протер глаза, попробовал проморгаться. Он громогласно объявил виновником неправильного разреза мальчишку, который не вовремя дернулся. И добавил, что, поскольку ножом затронуты мочеиспускательные каналы, теперь необходимо завершить ампутацию. Порывшись в своих вещах, он вытащил оловянный пузырек и смазал маленький окровавленный «нефритовый стержень» едко пахнущей жижицей.

Цы покачал головой. Ножовщик, кажется, остановил кровотечение, но ему все равно следовало поторопиться. Юноша наблюдал, как старик достает грязную тряпицу и перевязывает член и яички мальчика, закручивая все вместе, будто колбасную кишку. Мальчишка снова закричал, но старик даже не поморщился; правда, все же спросил отца ребенка — не изменилось ли его решение. Это был обязательный вопрос, ведь кастрация не только превращала мальчика в не-мужчину до скончания дней; согласно конфуцианскому учению, неполноценность будет сопровождать скопца и в могиле, не давая упокоиться с миром.

Отец кивнул.

Ножовщик сделал глубокий вдох. А потом поднял с земли палочку, сунул перепуганному мальчишке и приказал закусить как можно сильнее.

— А вы — держите его.

Удостоверившись, что все готовы, цирюльник оттянул перебинтованные гениталии страдальца вправо, поднял нож, выдохнул и произвел удар ровно такой силы, чтобы с одного раза отсечь и яички, и «нефритовый стержень»; операция сопровождалась душераздирающим мальчишеским воплем. Цирюльник сразу же передал отрезанный член мальчика его отцу — на хранение — и принялся останавливать кровотечение тряпицами, пропитанными соленой водой. Чтобы мочеиспускательный канал не закрылся, мастер сунул в него соломинку, потом кое-как зажал вены, зашил края раны и перебинтовал будущего евнуха.

Когда цирюльник возвестил об окончании операции, родители мальчика заплакали от счастья.

— Он потерял сознание от боли, но скоро придет в себя, — успокоил ножовщик.

Отца он инструктировал так: в течение двух ближайших часов мальчику следует как можно больше ходить. Потом нужно три дня покоя, затем вынуть соломинку. И если мальчик сможет мочиться без проблем — значит все в порядке.

Даже не проверив, хорошо ли держится повязка, старик собрал инструменты в сумку из грязной холстины; он уже собрался уходить, но Цы его остановил:

— Ребенок все еще нуждается в присмотре.

Цирюльник смерил юношу брезгливым взглядом и сплюнул.

— Вот только малышни мне и не хватало, — криво усмехнулся он.

Цы закусил губу. Прежде чем он успел возразить, за спиной у него раздались крики. Обернувшись, он с ужасом обнаружил, что это кричат родители евнуха, сидящие возле сына — мертвенно-бледного, лежащего в луже крови. Цы бросился на помощь, мальчик был уже на грани смерти. Заставить бы вмешаться цирюльника — но того и след простыл. А больше Цы ничего не мог сделать: громкие крики привлекли внимание стражников, они увидели, как юноша с окровавленными руками пятится прочь, и решили арестовать преступника.

Цы поспешил раствориться в толпе. А потом укрылся под одним из каменных мостов и наконец-то смыл кровь с ладоней. Избавившись от улики, юноша посмотрел в небо.

«Полдень. А я еще не знаю, чем расплатиться за постой».

По его башмаку карабкался маленький сверчок.

Цы щелчком скинул насекомое. Но когда сверчок вернулся на то же место, юноша вспомнил: «Предложение того шельмеца!»

От одной мысли об участии в подобных делах к горлу подступала тошнота. Цы ненавидел устраивать из своей болезни потеху, однако положение, в какое они с сестрой попали, вынуждало его. Быть может, это единственное, на что он действительно годится: идти от поединка к поединку, превратившись в циркача.

Цы посмотрел на мутные воды канала, бегущие к реке. Представил, как холодно там, внизу. Содрогнулся. Он подумал: «Не прыгнуть ли?» — но вспомнил о сестренке и остался на месте.

И вот юноша оторвал взгляд от канала, манившего, как верное обещание быстрого исхода, и решительно поднялся на ноги. Быть может, ему на роду написано утопиться, но он, по крайней мере, готов бороться, чтобы этого не произошло. Цы плюнул в сверчка и отправился на поиски прорицателя.

Цы обшарил все закоулки, но так и не нашел человека-обезьянку. Он побывал на всех торговых площадках рыбачьего квартала, на рынке соленой рыбы, на рынке тканей, что возле портовых шелкопрядилен, и на благоустроенном Императорском рынке, самом большом и изобильном в столице. И повсюду он расспрашивал грузчиков, лоточников, бандитов и бездельников, но ответа ни от кого не добился. Земля как будто поглотила Сюя без остатка, слизнула все его следы, а потом изрыгнула на поверхность сотню других мошенников, которые теперь шлялись повсюду, где мог бы найтись он. Цы уже был готов признать свое поражение, когда вспомнил, что в ночь после Вызова Дракона прорицатель рассказывал о своей работе на главном кладбище Линьаня.

По дороге на Поля Смерти юноша раздумывал, правильно ли он поступает. В конце концов, он отправился в столицу из-за страстного стремления к учебе, но от этого стремления будет мало проку, если он превратится в самого начитанного из линьаньских покойников.

Цы закрыл глаза и подумал о батюшке — человеке, который, как теперь стало известно, их всех обесчестил, человеке, который предал память предков и приговорил сына и дочь к вечному позору. При этой мысли острая иголка впилась в его сердце. Батюшка… Казалось невозможным, чтобы человек, воспитывавший его в духе прямоты и самопожертвования, сам воровал и обманывал доверие судьи Фэна. Однако документы из университетского архива не оставляли места для сомнений. Цы успел их внимательно изучить и помнил каждое из обвинений; и он пообещал себе, что никогда не станет таким лживым, низким и бесчестным, как его отец. Теперь он обвинял отца во всем. Этот человек был причиной всех несчастий, свалившихся на его семью. Но пока рассудок распалял его ненависть, сердце продолжало твердить, что батюшка не виноват.

Цы не открывал глаз, пока деревянный настил не закачался у него под ногами. Баркас, на который юноша проник, причаливал неуклюже, царапая боковую обшивку о пристань на туманном Восточном озере, у подножия холма, где располагалось кладбище.

Поднимаясь пологим склоном к Полям Смерти, юноша разглядывал разномастную публику, вместе с ним стремившуюся наверх. По завершении рабочего дня родственники собирались вместе и отправлялись почтить своих усопших, прихватив с собой разнообразную снедь в качестве приношений. Цы сразу же вспомнил про Третью. Вечер близился, и не было никакой уверенности, что дочь хозяина хоть раз чем-нибудь покормила девочку. Юношу бросило в дрожь, едва он представил себе голодную сестренку; ускорив шаг, он оставил позади отряды плакальщиц и нагнал группу мужчин, подходивших к огромным воротам кладбища с тяжелым гробом на плечах.

Оказавшись за воротами, среди столбиков самых скромных захоронений, Цы огляделся в поисках сторожа, чтобы узнать, где работает Сюй. Никого не увидев, он продолжил подъем к захоронениям побогаче — там аккуратный зеленый газон окружал каменные плиты, а дальше, еще ближе к вершине, начинались сады, среди которых высились мавзолеи. Сюда приходили почтить покойных родственников самые состоятельные, в строгих белых одеждах; они предлагали своим покойникам свежезаваренный чай и зажигали палочки ладана, дым которых смешивался с туманом и запахами садов.

Цы, удаляясь от сетований и плача, направился к темно-коричневому строению, изогнутые козырьки которого напоминали крылья зловещего ворона. Работавший по соседству хмурый садовник подсказал юноше, где искать нужного ему человека: тот копает неподалеку, возле Вечного мавзолея.