В палатке воцарилось напряженное молчание. Скотт продолжал смотреть в пол и перекладывать с места на место свою меховую шапку.

Антарктида, Китовая бухта, 1911 г.

Руал заканчивал завтрак и украдкой посматривал на каждого из сидевших вместе с ним за столом друзей. Некоторые уже поели, другие, как и он, без особой спешки, работали ложками. Самым нетерпеливым выглядел Бьолан — он первым расправился со своей порцией и теперь тихонько ерзал на месте, то и дело поглядывая на плотно закрытую дверь. Хансен, Хассель и Вистинг, напротив, ждали окончания завтрака совершенно спокойно — по крайней мере, внешне ни один из них не выказывал ни малейшего волнения. Йохансен смотрел только в свою тарелку и не поднимал головы, даже когда кто-то из соседей по столу обращался к нему с каким-нибудь вопросом, но Амундсен знал, что если они все-таки встретятся взглядами, в глазах Яльмера он увидит тщательно скрываемую обиду. Преструд же довольно улыбался каждому из своих товарищей и вообще казался чуть ли не самым счастливым среди зимовщиков.

Начальник экспедиции украдкой поглядел на обоих своих товарищей и снова спросил себя, правильно ли он поступил, отказавшись взять их с собой на полюс и отправив их вместо этого в столь же важный для науки, но куда менее престижный поход к южному магнитному полюсу[8] на Земле Эдуарда VII? Преструд, назначенный руководителем этого похода, казалось, ничуть не расстроился из-за того, что его не будет в числе первооткрывателей географического полюса. Даже наоборот, он как будто обрадовался, что некоторое время над ним не будет начальников и он сможет сам принимать все связанные с путешествием решения. А вот Йохансен продолжал обижаться и на Руала, и, похоже, на весь свет, хотя вслух свою обиду не высказывал. Просто ходил целыми днями с мрачным видом и на все обращенные к нему реплики отвечал односложно и с явным усилием, словно ему ужасно неприятно было общаться с коллегами, а особенно с Амундсеном. Пару раз Руал попытался поговорить с Яльмером по душам, но натолкнулся на такое сильное сопротивление, что вскоре махнул на него рукой, посчитав, что если ему хочется изображать из себя обидчивую барышню, то он волен заниматься этим, сколько захочет, но другие не обязаны ему в этом подыгрывать. Однако ни брать Йохансена с собой, ни оставлять его в зимовочном лагере Амундсену не хотелось, и он решил отправить его в поход вместе с Преструдом. С ним у Яльмера были самые дружеские отношения, и Руал надеялся, что занятый вместе с ним делом, Йохансен успокоится и перестанет дуться на всех остальных.

Посмотрев еще раз на всех своих друзей по очереди и проглотив последнюю ложку каши, Амундсен отодвинул от себя тарелку и медленно произнес:

— Ну что, все готовы? Едем?

Нестройный хор голосов подтвердил, что все действительно уже позавтракали и готовы к работе. Полярники встали из-за стола и все вместе, кроме Линдстрема, направились к выходу из дома. Повар же начал собирать пустые тарелки и лишь махнул уходящим рукой:

— Езжайте, до встречи, удачи вам! Я на улицу не пойду, не хочу мерзнуть.

Восемь человек вышли из дома и на мгновение остановились у порога. Было обычное октябрьское утро — ничем не отличавшееся от нескольких предыдущих, по-весеннему солнечное и, наконец, довольно теплое для шестого континента. Все в последний раз переглянулись, а потом сбившаяся в кучу группа разделилась пополам: Амундсен с Вистингом, Хасселем, Бьоланом и Хансеном зашагали к нагруженным саням, возле которых скучали уже поставленные в упряжки пятьдесят с лишним собак. Остальные зимовщики остановились возле дома, выжидающе глядя на уезжающих.

— Всем пока! — просто сказал Руал, уже сидя в санях. — Счастливо оставаться!

— Вам счастливо доехать! — так же просто и без малейшей торжественности отозвался Преструд, и стоящие рядом с ним товарищи согласно кивнули. Четыре санные повозки тронулись с места и, несмотря на лежавший на них груз, легко заскользили по сверкающему на солнце снегу. Сани Вистинга почти сразу же вырвались вперед. Хассель поднял руку и медленно, словно бы лениво, помахал оставшимся позади людям и нескольким собакам. Преструд вдруг хлопнул себя по лбу и метнулся к воткнутому в снег треножнику с киноаппаратом, тоже подготовленному для съемки заранее, но благополучно всеми забытому. Однако заснять ему удалось лишь маленькие темные силуэты удалявшихся саней на ярко освещенной солнцем белой равнине.

Команда Руала Амундсена начинала последний этап своего путешествия — путь к Южному полюсу.

По сравнению с первым выездом Руала и его друзей на полюс, погода теперь стояла чуть ли не идеальная. Если случался туман, он был не особенно густым, если поднималась метель, то длилась она совсем не долго. Правда, слишком расслабляться пятерым путешественникам все же не пришлось: вскоре после того, как они миновали первый склад, их группа немного отклонилась от курса и попала на испещренное широкими, но малозаметными трещинами плато, ехать по которому им пришлось с двойной осторожностью.

— Еле ползем! — возмущался Хансен, но ехать быстрее отряд не мог даже на ровных участках из-за слишком рыхлого и сыроватого, несмотря на мороз, снега, облеплявшего собачьи лапы наподобие белых сапог. И порой это испытание маленькой скоростью казалось участникам похода едва ли не более серьезным, чем пятидесятиградусный мороз во время их первого выезда к полюсу.

Возможно, именно поэтому, когда холод усилился и снег стал тверже, все пятеро, не сговариваясь, заставили собак бежать быстрее и ускорились сами. Трещины продолжали попадаться на их пути, но теперь они были довольно узкими: собакам ничего не стоило перепрыгнуть через них, а санные полозья и лыжи путешественников и вовсе пролетали над ними, как будто по ровной земле. Настроение у первооткрывателей тут же поднялось, и над очередным разломом во льду они промчались с громким победным кличем, к которому мгновенно присоединился и собачий лай.

Правда, потом над снежной равниной снова начал собираться туман, а трещины, через которые так весело было перепрыгивать, закончились.

— А вон еще! — обрадовано воскликнул вырвавшийся вперед Хансен, заметив впереди еще одну, вновь весьма широкую трещину и направляя на нее свою упряжку.

— Осторожнее там! — предупредил его Руал — трещина была почти в метр шириной, и относиться к ней так легкомысленно не стоило даже опытным каюрам и лыжникам. Хансен, не оборачиваясь, махнул ему в ответ лыжной палкой и, подъехав почти вплотную к саням, придержал их за бортик, чтобы не дать им вильнуть в сторону. Первые две собаки его упряжки без особого труда перемахнула через трещину, следующие за ними пары старательно повторили их прыжок, сани, чуть приподнявшись над землей, взлетели над разломом… Хельмер, продолжавший придерживать их одной рукой, уже готов был тоже оказаться на другой стороне трещины, как вдруг что-то дернуло его правую лыжу в сторону и вниз, и вместо прыжка путешественник полетел прямо в темную и, как показалось ему в первую секунду, невероятно глубокую пропасть.

— Стой!!! — закричал он собакам, еще не успев даже как следует сообразить, что произошло. Те и сами уже остановились, почувствовав, что сани в чем-то застряли и тащить их стало гораздо тяжелее. Хансен, убедившись, что сани теперь стоят неподвижно, осторожно огляделся и выругался: сани стояли прямо над трещиной, его правая лыжа запуталась в собачьей упряжи, а сам он висел на высоте нескольких метров, и под ним, в глубине, виднелись слабо различимые в тени острые глыбы льда.

— Хельмер, не дергайся! — раздался над его головой голос Бьолана. В нем было столько тревоги, что Хансен послушно перестал шевелиться, но собаки, обеспокоенные неожиданной остановкой, попытались отойти подальше от трещины, и замершие поперек нее сани подозрительно заскрипели и закачались. Они стояли над трещиной не очень ровно, наискосок, и резкие движения запросто могли их опрокинуть. А собаки, волнуясь все сильнее, начали дергать сдерживавшие их ремни и раскачивать и без того неустойчивые сани. Хансен попытался подтянуться на руках и достать ногой до края трещины, но это тоже лишь еще сильнее раскачало сани и заставило его вспомнить еще несколько крепких словечек.