– Какую передачу?

– Вы прекрасно знаете, какую. – Она оперлась руками о стол. – Вы это сделали умышленно.

– Я вообще ничего не делаю просто так, – непринужденно согласился он. – Если вы имеете в виду назначение Делла, – продолжал он, окинув ее взглядом, – то это был не ваш репортаж. Это мой репортаж.

– Потому что мой вы уничтожили за сорок пять минут до начала передачи!.. – От ярости она почти кричала.

Никогда раньше он ничего подобного не слышал. Насколько ему было известно, Оливия Кармайкл никогда не повышала голос. Ее гнев обычно выражался ледяным тоном, а не вспыхивал пламенем. Но так ему нравилось больше.

– Итак, – он смотрел на нее, слегка постукивая пальцами по столу, – вы недовольны временем моего репортажа?

– Вы же ничего мне не оставили!

Она возмущенно ткнула в его сторону экземпляром текста, но потом смяла бумаги и швырнула прямо на пол.

– Я работала над ним две недели. Я сразу ухватилась за эту тему. Вы зарезали его за две минуты.

– В мои обязанности не входит страховать чужие репортажи. Это ваша забота. Желаю удачи в следующий раз.

– О! – Ливи в ярости стукнула кулаком по столу красного дерева. – У вас нет совести. Этот репортаж стоил мне уймы времени, сотен телефонных звонков. Я протопала пешком, наверно, несколько миль. И это вы мне всячески препятствовали.

Она сощурилась, а в речи проступил легкий северный акцент.

– Что вы боитесь потерять, Торп? Трясетесь над своей территорией, как жалкий скряга. Похоже, вы не уверены в превосходстве своих репортажей?

– Боюсь?! – Торп встал и тоже наклонился над столом, оказавшись с ней лицом к лицу. – То, что вы пытаетесь пробраться на мою территорию, отнюдь не мешает мне спать по ночам, Кармайкл. Меня не интересуют начинающие журналисты, которые хотят шагать сразу через три ступеньки. Приходите ко мне, когда выплатите положенное за учебу.

Ливи ахнула от возмущения.

– Не смейте со мной так говорить, Торп! Я начала платить восемь лет назад.

– Восемь лет назад я был в Ливане и старался увернуться от пуль, а вы, моя дорогая, в Гарварде флиртовали с футболистами.

– Что вы несете? Какие футболисты?! – вспыхнула Ливи. – И это совершенно не относится к делу. Вы все знали уже сегодня утром.

– Ну и что?

– Вы знали, что я работаю не покладая рук. Неужели у вас нет чувства лояльности к местному телевидению?

– Нет.

Его ответ был настолько прям, что на мгновение сбил ее с толку.

– Но ведь вы здесь начинали!

– А вы позвоните на свою телестудию в Джерси и отдайте им свой эксклюзивный материал, потому что когда-то читали там прогноз погоды, – парировал он. – Бросьте эти глупости насчет дружеского плеча и родного гнезда, Ливи, они не вписываются в тему.

Ее голос упал до зловещего шепота:

– От вас требовалось только предупредить меня, что вы готовите репортаж.

– Ну да, а вы бы покорно сложили ручки и позволили мне опередить вас? – Его брови насмешливо изогнулись. – Да вы бы глотку мне перегрызли, только бы попасть в эфир раньше меня.

– С наслаждением.

Он рассмеялся:

– Когда вы беситесь, Ливи, вы великолепны. И честны.

Он взял со стола какие-то бумаги и протянул ей.

– Вам понадобятся мои заметки, чтобы внести изменения в репортаж. Осталось меньше тридцати минут до эфира.

– Я знаю.

Ливи не притронулась к протянутым ей бумагам. Ей невыразимо хотелось швырнуть чем-нибудь тяжелым в стекло за его спиной. А лучше прямо в его снисходительно улыбающееся лицо.

– Мы должны договориться вот о чем, Торп, если не сейчас, то в ближайшее время. Мне надоело в каждой своей работе плестись за вами. – Она все-таки схватила его заметки, понимая, что ее загнали в угол.

– Прекрасно. – Он смотрел, как она поднимает свою рукопись. – Выпьем вечером в баре?

– Нет! Даже если от этого зависит ваша жизнь. – Оливия повернулась и пошла к двери.

– Боитесь?

Это с легкой насмешкой произнесенное слово остановило ее.

– В восемь часов в баре О’Райли.

– Заметано.

Когда она хлопнула дверью, Торп усмехнулся.

«Так, – подумал он, снова усаживаясь в кресло, – за ледяными манерами скрываются вполне живые плоть и кровь, а я уже начал сомневаться в этом. Похоже, что первый ход сделан». Торп засмеялся и повернулся во вращающемся кресле, чтобы взглянуть в окно на панораму города.

Все, однако, к лучшему, решил он. Эта несколько бурная встреча пришлась как нельзя кстати, иначе бы он тянул время, ожидая благоприятного случая. Терпение – одно из главных достоинств репортера. Торп терпеливо ждал больше года. «Если точно, то шестнадцать месяцев», – подумал он. Когда он увидел ее передачу, он запомнил низкий грудной голос, холодную, строгую красоту. Его страсть вспыхнула мгновенно. С той самой минуты, как он встретился с ее спокойным, внимательным взглядом, он желал ее. Интуиция подсказывала, что следует какое-то время держаться на расстоянии и выжидать. Оливия Кармайкл обладала не только красивой внешностью.

Он мог подробно разузнать о ее прошлом. У него были для этого все возможности: профессиональное умение и связи, но что-то обуздывало его журналистское любопытство, и он вооружился терпением. В работе с политическими деятелями Торпу приходилось часто и подолгу ждать, так что о терпении он знал все.

Торп откинулся в кресле и закурил. Есть надежда, что тактика выжидания начинает себя оправдывать.

Ровно в восемь часов Ливи въехала на стоянку возле ресторана О’Райли. На секунду она прислонилась лбом к рулю. Она вспоминала, как проносится через отдел информации в кабинет Торпа, как кричит на него. Ужасно неприятно. Она жалела, что настолько потеряла самообладание, к тому же в разговоре именно с Торпом. Ливи давно чувствовала, что это человек, от которого следует держаться на расстоянии. Он был слишком сильной, харизматической личностью и явно относился к категории мужчин опасных.

Ливи предпочитала в подобных случаях сохранять дистанцию, а для этого отношения должны были оставаться строго официальными. Несколько часов назад она отбросила всякую официальность. Да это и немудрено, когда стоишь с человеком нос к носу и орешь на него.

– Как бы я ни старалась, – прошептала она, – я не способна быть холодной и невозмутимой. И, – признала она со вздохом, – Торп это понимает.

В детстве Ливи была неприкаянным, неудобным ребенком. Для девочки из степенной, благовоспитанной семьи она задавала слишком много вопросов, слишком часто плакала, чересчур весело смеялась. В отличие от сестры она была равнодушна к нарядам и украшениям. Ей нужна была большая собака, с которой можно побегать, а не смирный маленький пудель, с которым нянчилась мать. Ей хотелось жить на дереве, а не в рафинированном кукольном доме, который выстроил отец, наняв архитектора.

Ливи вырвалась на свободу, поправ строгие правила и обязанности членов семейства Кармайкл. В колледже ей казалось, что она обрела все, чего только можно желать. Потом она все потеряла. Теперь она заботилась только о себе и своей карьере. Она не утратила жажды свободы, но научилась осторожности.

Ливи выпрямилась и тряхнула головой. Сейчас было не время думать о прошлом. Надо сосредоточиться на настоящем и будущем. «Я больше не выйду из себя, – решила она, вылезая из машины. – Этого удовольствия я ему не доставлю».

Ливи вошла в бар при ресторане О’Райли.

Торп ждал ее. Она снова надела свою маску, отметил он. Оливия окинула взглядом зал. Лицо и глаза ее были спокойны и безмятежны. Среди шума и табачного дыма она казалась мраморной статуей – холодной, гладкой и изысканной. Торпу захотелось дотронуться до нее, коснуться ее руки, увидеть, как вспыхнут глаза. Гнев был не единственным чувством, которое он хотел пробудить в ней. Желание, сдерживаемое месяцами, становилось неотвязным.

Сколько времени пройдет, прежде чем эти защитные покровы спадут окончательно, гадал он. Он был готов сразиться с ней, чувствуя уверенность в победе. Он не привык проигрывать. Торп подождал, пока она заметит его, улыбнулся и кивнул, но не встал, чтобы провести к столику. Ему нравилась ее походка – плавная, скользящая, скрытно-чувственная.