— Да за ним не поспеешь. Не люблю плющ, а ты? — Подойдя к низкой садовой ограде, я с жаром набросилась на цепкие плети, сбрасывая их на траву, чтобы садовник потом все это убрал. С улыбкой я посмотрела на сидевшую, сцепив руки, сестру, которая заметно дрожала на теплом воздухе. — От него так просто не избавишься. Раз он появился, уже никогда не исчезнет.

— Не знаю, — фыркнула сестра, устраиваясь поудобнее среди полосатых подушек. — У нас в Шотландии этим занимаются садовники, да и в Лондоне о таких вещах тоже волноваться не приходится.

— Меня все беспокоит мысль, что это была ошибка. — Я остановилась, чтобы перевести дух. Натруженные руки уже давали о себе знать, но я наслаждалась этим ощущением, ибо оно означало, что я еще жива, еще гожусь на что-то, еще могу влиять на события. Сделав глубокий вдох, я закрыла глаза. Ветерок шевелил мои волосы. Приятно было находиться на улице среди всего, что растет, стремясь ввысь к небу. Надо бы вытащить из дома Реджи. Ему это пойдет на пользу… Может, посадит небольшой огородик.

— Что ошибка? Плющ? — не поняла Ина.

— Нет-нет… разговоре газетчицей! Просто чувствую себя одной из этих ужасных суфражисток! Мама бы в могиле перевернулась!

— Маму бы многое привело в ужас из того, что нам приходится делать сегодня, — поддакнула сестра. — Хорошо, что она вовремя умерла.

— Это правда. Однако…

— Миссис Харгривз, к вам пришли. — В дверях террасы стоял лакей, с ним рядом молодая женщина, одетая по последней моде: на ней был зеленый шерстяной костюм, длинный жакет на поясе, короткая юбка — почти шесть дюймов от пола! — гораздо более широкая, чем моя, и подол ее колыхался. Голову покрывала аккуратная шляпка с полями, а в руках женщина сжимала записную книжку в кожаной обложке.

— Миссис Скин, как приятно вас видеть… Мама шлет вам привет.

— Дора, дорогая моя, да ты совсем уже взрослая! — Ина поднялась и приняла от молодой женщины приветственный поцелуй.

Я отложила в сторону ножницы, но осталась на месте. Пусть подойдет ко мне сама.

— Миссис Харгривз, какая честь! — Женщина ринулась ко мне, протягивая руку в этакой небрежной, беспечной манере, столь типичной для молодого поколения. Даже не стала дожидаться, пока Ина нас представит.

— Да, очень приятно, мисс?..

— Дора. Дора Кимболл.

— Да, мисс Кимболл. Присаживайтесь. — Я указала ей на стул и устроилась рядом с Иной. Наши юбки, как когда-то в детстве, слились воедино.

— Настоящая Алиса из Страны чудес! Думаю, вы произведете фурор. Страна может открыть еще одно национальное достояние! Вряд ли в наши дни многие знают, что прототипом для героини сказок послужила реальная девочка.

— Юная леди, об этом, конечно же, многие знают! — Я понимаю, что мои слова прозвучали нелепо, как придирка сварливой старухи, но ее утверждение показалось мне оскорбительным. Хотя, вполне возможно, она была права.

— Простите, я не хотела вас обидеть.

Лицо мисс Кимболл под затвердевшим слоем пудры побледнело, и именно тогда я заметила, что женщина очень молода, едва ли ей минуло двадцать. Каким образом девушка в ее возрасте стала журналисткой такой уважаемой газеты? Наверное, потому, что все мужчины воюют. В каком необычном мире мы сегодня живем.

— Сыновья миссис Харгривз на фронте. Сами понимаете, она переживает, — поспешила объяснить мою реакцию сестра.

— Ина! — Мне захотелось, это желание уходило корнями в далекое прошлое, дернуть сестру за волосы, если б только у нее их осталось побольше, ибо волосы милой Ины порядком поредели. — Это не касается мисс Кимболл. Ну, давайте приступим. Я давать интервью не привыкла, но постараюсь отвечать на ваши вопросы точно и по существу. Начинайте.

— Хорошо. Что ж… стало быть, вы в детстве дружили с мистером Кэрроллом?

— Мы знали его под именем мистер Доджсон… Вы же знаете, что Льюис Кэрролл — это псевдоним? — Я испытующе и с сомнением посмотрела на девушку. Та, покраснев, кивнула. — Но в самом деле, когда мы с сестрами Иной и Эдит были маленькими, то с ним дружили.

— О… значит, вы выросли в Оксфорде?

— О да! — вмешалась Ина, прежде чем я успела выразить недовольство неосведомленностью мисс Кимболл. Ина мило сложила пухлые ручки на утонувших в складках тела коленях и жеманно улыбнулась. — Да, к вашему сведению, наш дорогой папа был деканом Крайстчерча! Мы выросли в доме декана, располагавшемся в противоположном конце сада напротив комнат мистера Доджсона. Он с нежностью относился к нам — я знаю: для меня в его сердце было отведено особое место — и постоянно брал на лодочные прогулки и не только на лодочные.

— Однако историю он в итоге написал для меня, — напомнила я с легкой улыбкой.

Ина метнула в меня гневный взгляд и поджала губы.

— О! Как все это очень интересно! — Мисс Кимболл что-то бешено строчила в записной книжке. — И историю об Алисе он рассказал на одной из тех прогулок?

— Да, именно так.

— Вам нравится девочка в книге? — улыбнулась мне репортерша. Ее лицо лоснилось от пота, и я подумала, что шерстяная одежда в майский день не слишком удачный выбор.

— Я… то есть… — Вопрос застал меня врасплох. Проклиная себя за то, что не предвидела его, я вынуждена была солгать: — Вообще-то я об этом никогда не задумывалась.

— Не задумывались?

— Нет.

— Но когда читали сказку, разумеется, видели в этой девочке себя…

— А я — сестра, сестра, сидящая на берегу. Запишите это, — снова вмешалась Ина, указывая взглядом на застывшую в ожидании руку мисс Кимболл.

— О да, конечно. — Репортерша, опомнившись, с виноватым видом сделала запись в блокноте.

Как я могла ей признаться, что я — по-видимому, единственная из всех грамотных людей — не прочла книгу полностью? Как я могла признаться, что понятия не имела, действительно ли я — это Алиса из книги, или действительно ли Алиса — это я? Ибо пока мы жили с Алисой, изо дня в день взиравшей на меня из Зазеркалья, я никогда не решалась спросить ее, насколько мы похожи — или, наоборот, не похожи.

Однако некоторые факты, некоторые итоги мне были очень хорошо известны. Когда мистер Доджсон сочинил эту сказку, мне исполнилось уже десять лет, тогда как Алисе в книжке — семь: как раз тот возраст, в котором мистер Доджсон фотографировал меня в образе попрошайки. Мое имя благодаря книжной Алисе обрело бессмертие, но разве моя душа, мое сердце, только пробуждавшееся тогда, не продолжали жить в босоногой, оборванной девочке с торжествующим блеском в глазах? Разве не в этом было наше истинное сотрудничество? Сколько раз он спрашивал меня в письмах, помню ли я, как на его глазах валялась в траве?

Я жила и в сказке, и на фотографии, навечно оставшись той семилетней девочкой, которая, однако, была не ребенком.

Однажды Ина уже предупреждала меня, что я когда-нибудь стану слишком взрослой для мистера Доджсона, но я отказывалась в это верить. «Да будем мы счастливы», — сказал он в тот день, и мне показалось, мистер Доджсон говорил о…

— Миссис Харгривз?

— Простите. — Я тряхнула головой, вспоминая, на чем мы остановились и кто я сейчас. — Что вы сказали?

Но мисс Кимболл молчала. Ко мне обращалась Мэри Энн. Она стояла передо мной, мертвенно-бледная, со струящимися из глаз слезами. Открыв было рот спросить, не больна ли она, я заметила ее протянутую руку… и конверт в ней.

— Нет! — услышала я словно со стороны свой громкий и страшный голос. Я снова и снова отрицательно качала головой, тогда как тело окоченело. Застыло во времени. Я отказывалась брать конверт. Если я не возьму его, если не открою, то не узнаю, что там.

Наконец я услышала с трудом доходивший до меня голос Ины, зовущей Реджи. Она вскочила и очень быстро, гораздо быстрее, чем я могла себе представить, побежала в гостиную.

— Прошу вас, миссис Харгривз, — умоляющим тоном проговорила Мэри Энн. — Прошу вас, мэм. — Она все-таки вручила мне конверт — просто сунула его в мою руку, — после чего, всхлипывая, неверным шагом направилась в дом.