Дело в том, что в 1850-х годах фотография являлась новшеством, очень необычным явлением. Людей, умевших фотографировать, было мало, а те, кто умел это делать, снимали в основном пейзажи. Фотографировать людей, тем более детей, оказалось намного труднее, поскольку натурщик не меньше минуты должен был сидеть совершенно неподвижно. Именно поэтому снимки детей ценились на вес золота. Сама Алиса Лидделл писала, как терпелив был Чарлз Доджсон со своими маленькими натурщиками, как ловко ему удавалось превратить процесс в игру, как он рассказывал им истории, рисовал картинки, а дождавшись, когда они увлекутся, спешил экспонировать пластинку.
Сначала и мать Алисы была рада, что их сосед так рвался фотографировать ее дочерей, и с удовольствием наряжала девочек в соответствии с выбранным образом. Должно быть, ей казалось, будто для Доджсона это редкостная удача и даже привилегия: ведь ее дочери как-никак считались принцессами Крайстчерча!
Вскоре фотографии стали коллекционировать, как открытки. Ими обменивались, их даже продавали и покупали. Во многих викторианских салонах гордо демонстрировали альбомы со снимками, даже если запечатленный на них человек не имел никакого отношения к обладателю фотографии.
Так что нет ничего удивительного в том, что снимок Алисы оказался у Джона Рескина. (Кроме того, Рескин писал, что был очарован Алисой; в своей автобиографии «Praeterita» он рассказывал, как с нетерпением ждал вечера с Алисой и ее сестрами в отсутствие их родителей и всегда расстраивался из-за раннего ухода девочек.) Не исключено, в коллекции Рескина имелись и другие фотографии детей, особенно женского пола.
Нашим современникам нужно (хотя и сложно) понять еще одно: в викторианскую эпоху детьми восхищались как чем-то божественным. Викторианский «культ ребенка» подробно отражен в документах: детские, еще не сформировавшиеся тела считались отражением всего самого чистого, самого идеального, что есть в человеке. Викторианские рождественские открытки изображают детей в виде херувимов. Люди викторианской эпохи видели в полуодетом ребенке ангела, а не сексуальный объект. Естественно, были и такие, кто сексуально эксплуатировал детей, о чем писал еще Диккенс. Однако викторианцы жили не в нашу эпоху Amber Alert[16] и предупреждений «Осторожно: незнакомец». Тревога не являлась их первой реакцией.
И все-таки возникает вопрос: почему мать и отец позволяли маленькой Алисе проводить так много времени в обществе взрослого мужчины?
В викторианских семьях, особенно семьях высшего сословия, к которому относилась семья Алисы, существовало строгое разделение по возрасту и половой принадлежности. Мужчины в доме не имели никакого понятия о повседневной жизни своей семьи, и это особенно верно в случае с отцом Алисы, который был всецело поглощен делами колледжа. Женщина во время, свободное от производства на свет потомства, видела детей в основном по вечерам. Маленьких детей содержали в детской под надзором нянь и кормилиц. Когда же ребята становились старше, мальчики переходили на попечение учителей, а потом отправлялись в интернат, почти навсегда покидая дом. (Отчасти поэтому на фотографиях Доджсона в основном девочки — мальчиков вокруг почти никогда не было.) Девочки же со временем переходили под надзор гувернантки, вроде мисс Прикетт, которая в основном и занималась их воспитанием.
Мужчина, преподаватель, представитель церковного сословия (к нему в то время относились все преподаватели Оксфорда), который был рад время от времени облегчить работу гувернантки, скорее всего воспринимался в семье как желанный гость. И потом, Алиса с сестрами вообще росли в окружении мужчин. Они жили в Оксфорде и являлись любимицами всех молодых людей, желавших угодить их отцу. Так почему родители должны были в чем-то сомневаться, отправляя девочек днем на прогулку в компании джентльменов, тем более хорошо им знакомых?
То обстоятельство, что между Алисой и Доджсоном существовала любовная связь, мне кажется неоспоримым. Они вместе чувствовали себя менее одинокими. Им было хорошо друг с другом, и из этих взаимоотношений выросло нечто прекрасное (ведь они подарили миру Страну чудес) и в то же время трагичное. Что бы ни случилось между ними, оно преследовало обоих до конца жизни. Доджсон, по-видимому, постоянно искал Алисе замену; Алиса, кажется, отчаянно пыталась его забыть. Если бы они встретились в другой период жизни, возможно, дело закончилось бы иначе, но тогда мы наверняка не получили бы «Приключения Алисы».
Девочка, взирающая на нас с той замечательной фотографии, стала абсолютно викторианской женщиной, продуктом своего времени, пола и сословия. Поэтому нельзя рассказать ее историю, не поняв сути викторианской эпохи. Конечно, мы сейчас воспринимаем жизнь Алисы иначе, у нас возникают другие ассоциации, но в этом и заключается один из интригующих аспектов исторической литературы. Мы рассматриваем историю в контексте нашего времени, и она оживает.
Однако история Алисы — все же история викторианской эпохи. Это история о строгих поведенческих ограничениях, особенно для женщин. Это история о том, как важно постоянно сохранять лицо, о последствиях, которые влечет за собой, меняя всю жизнь, один-единственный, не до конца продуманный поступок.
В конечном итоге это история взаимоотношений мужчины и ребенка, художника и музы, история, которая продолжает очаровывать нас на протяжении ста пятидесяти лет. Важно понимать, что Алиса и Доджсон жили в эпоху, совершенно не похожую на нашу, хотя переживаемые людьми чувства универсальны и не могут не трогать наших современников.
Чтобы понять чувства человека, их вовсе не нужно рассматривать в исторической перспективе. Счастье и особенно трагедия Алисы кажутся совершенно правдоподобными, и эта сторона ее истории никогда не вызывала у читателей вопросов.
