Наконец в вагон вошли итальянские таможенные служители, вечно рыщущие в поисках контрабанды. Они мгновенно успокоились при виде коробки сигар, которую Соколов предназначил им под видом угощения.

На станциях появились пограничные названия — Беллинцона, Лугано, Кьяссо, Комо. Грязные станционные буфеты, длинные фьяски с вином, скверный кофе в толстых фарфоровых чашках, твердый крученый хлеб — все было свидетельством прибытия в милые сердцу края.

Поезд мчал над пропастями по дерзким и узким мостам, незаметным из вагона. Казалось, он летит прямо по воздуху, а потом словно вонзается в черные норы туннелей. На северных склонах гор синели стрельчатые ели, уже присыпанные кое-где снегом, шумели громкие даже через стук колес водопады. Там, на германской и швейцарской сторонах Альп, холодно, хмуро, сурово…

Вся тамошняя природа живо напоминала Соколову гранитные скалы и мшистые ели карельских окрестностей Петербурга. Одновременно с воспоминаниями о Северной Пальмире в памяти неожиданно возникла головка девушки с пепельными волосами, аплодировавшей ему в Михайловском манеже во время конкур-иппика. Он корил себя за то, что, упоенный победой, не пошел тогда на трибуны. Пусть они незнакомы, пусть условности общества не позволили бы ему сразу заговорить с ней, сесть подле нее, проводить до дому, по почему он пренебрег возможностью разыскать в пестрой толпе существо, которое смотрело на него в тот день с несказанным участием.

Жена Соколова умерла родами, когда он был молодым штаб-ротмистром гусарского полка. Образ его милой Анны не тускнел, но все-таки отходил с годами в отдаление, олицетворяя для него юность и чистоту. Алексей не давал себе никакой клятвы оставаться верным всю жизнь первой любви, но за долгие годы не встречал женщины, от одного взгляда которой у него начинало бы биться сердце.

Теперь же он понял, что его существом, не стирая намять о первой любимой — Анне, завладевает другая.

Соколов раньше не верил в любовь с первого взгляда, он смеялся, когда товарищи-гусары клялись в вечной страсти дамам, встреченным за час до этого на балу или в театре. После того торжественного для него дня, когда он увидел в первый раз девушку с пепельными волосами, он все чаще ловил себя на мысли, что вспоминает ее, и не просто вспоминает — жаждет увидеть вновь. Не понимая, что с ним происходит, он поначалу подтрунивал над собой, пытался рассеяться, отвлечься, однако наваждение не проходило. И все же он сдерживал себя и целых полгода не бросался на розыски незнакомки, хотя и загадал, уезжая, что если невредимым вернется из опасной секретной поездки, то обязательно найдет в Петербурге «пепельную головку»…

Соколов остановился в «Отель д’Итали», большой красивой гостинице на набережной, где его принимали за коммерсанта средней руки, охочего до удобств и шика. Портье кивнул ему как старому знакомому, хотя Соколов жил здесь до этого лишь дважды. Алексей поразился его памяти. Видно, пора было менять и отель, и город для деловых свиданий с подданными соседней монархии.

Ранним утрем он вышел, по своему обыкновению, на чистые и гладкие плиты флорентийской мостовой. Вначале он направился к вокзалу, чтобы проверить, нет ли за ним слежки, но, не доходя до него, обогнул старушку Санта Мария Новэлла, церковь дорического ордера с фресками Гирландайо, и свернул на шумливую даже ранним утром виа Черретани, где скрипели повозки и щелкали бичи крестьян, прибывающих в город по своим делам.

Алекс Брок заходит в кондитерскую и садится за свободный столик. Большое окно зеркального стекла, как стена огромного аквариума, выходит прямо на Палаццо Строцци. Гранитный фасад хмурит единственную бровь своей тяжелой сводчатой двери среди ряда квадратных окон. С угла щетинится знаменитый бронзовый фонарь дворца…

«Встреча завтра днем, когда народу здесь будет много. Надо прийти пораньше и занять вот тот угловой столик, кстати, там рядом есть и газеты, так что долгое пребывание здесь не бросится в глаза…» — планировал Соколов предстоящую встречу. Он полюбовался пестрыми нарядами дам и их шляпками, похожими на цветочные клумбы, с удовольствием выпил чашку шоколада и закусил ее пышными флорентийскими сдобами. Затем раскланялся с хозяйкой за стойкой и неспешной походкой фланера вышел.

Настал час встречи. Соколов и связная уже видели однажды друг друга года два назад, и им не было нужды разрабатывать сложные пароли или сообщать приметы одежды. Такого рода предосторожности естественны, когда жизнь и свобода зависят от чистоты и кратковременности контакта двух разведчиков.

Соколов пришел в кондитерскую Джакоза пораньше и успел занять облюбованный им накануне столик в дальнем от окна-аквариума и достаточно затененном углу. С собой он предусмотрительно захватил газеты, чтобы не одалживать их у официанта. Идя сюда, он снова тщательно проверялся и снова не обнаружил за собой признаков наблюдения.

Соколов с интересом углубился в газеты, изредка поднимая на входные двери взгляд, внешне ленивый, но зоркий и наблюдательный. Уже дважды сменились за столиками лакомящиеся особы обоего пола и всех возрастов, часы принялись отбивать три четверти первого, когда в точно обусловленный момент появилась Млада Яроушек. В кремовом платье и широкополой шляпе, которая покрывала ее белокурые локоны, с кружевным зонтиком и бисерным кошельком на цепочке, хозяйка лесного склада из Брюнна выглядела эффектно и респектабельно. Она опиралась на длинную ручку зонтика и на мгновение замерла в дверях, окидывая взглядом столики.

Глаза разведчиков встретились, затем разошлись; гостья как бы ненароком направилась в угол мимо занятых столиков. Как посторонняя, она чуть присела в книксене перед Соколовым и мелодичным голосом спросила его по-английски, можно ли присесть рядом с господином на свободное место. Соколов с видимой неохотой оторвался от газет и без особого удовольствия произнес по-итальянски: «Пожалуйста». Ответ по-итальянски означал, что все в порядке, слежки не обнаружено и можно без промедления приступать к делу.

Млада уселась, аккуратно расправив складки длинного платья и не начинала разговора до тех пор, пока Соколов нарочно чуть громче, чем принято, спросил по-английски: «Миледи родилась в Италии?» — «О нет, синьор! Моя родина Швеция!» — прозвучал ответ, в котором также была скрыта условность, показывавшая Соколову, что и Млада не заметила за собой ничего подозрительного.

Обычно Соколов стремился свести до минимума любой контакт со связником и ограничивался только обменом пакетами. Разумеется, в пакете, полученном от агента, лежали рукописные донесения, если агент был новичком или неспособным к фотографии, либо готовые уже микропленки с текстами сообщений. В обмен агент получал пакет с суммой в той валюте, Которая ему была нужна или причиняла самые небольшие неудобства. В данном случае связная была опытная, снабжена необходимыми микропленками, сделанными профессионалами, и для естественности их встречи Соколов должен был, согласно продуманной легенде его поведения, немного пофлиртовать с иностранкой, что на курорте не только не осуждалось, но и показалось бы даже странным, если бы он не сделал этого. Поэтому мистер Брок отложил в сторону свои итальянские газеты и, как истый итальянец, проявил вежливый интерес к даме.

Русский разведчик решил позволить себе одну-две долгие беседы с единомышленницей, чтобы и поддержать ее морально, и разъяснить сложное новое задание, и проинструктировать по технике разведки.

Совершенно невыразительно, как будто выполняя долг вежливости, призывавший его не молчать в присутствии дамы за его столиком, мистер Брок спросил:

— А не бывала ли госпожа в прекрасном флорентийском саду Боболи, что у подножия дворца Питти?

Млада поняла его с полуслова:

— О, я уже бывала там прежде. Это действительно прелестный уголок!.. Но там днем, наверное, слишком жарко?

— Я полагаю, часов от четырех пополудни в саду наступает прохлада, — ответил Соколов, а затем, подложив монетки на тарелку со счетом, поднялся и откланялся с Младой так, словно был старинным знакомым.