Выходили и входили разные соседи, а той, которая должна была искать потерю, не появлялась. Пёрышкин внимательно рассматривал женщин, понимая, что встреча отодвигается на неопределённый срок. Было морозно, и пошёл снег большими кусками, похожими на беляши. Сидор не покидал поста наблюдения два часа. Из форточки не шёл дым. Окна квартир взялись освещаться внутренним светом.

Пёрышкин жил воображением, а воображение рисовало разные картины предстоящей встречи. До чего можно докатиться на голодный желудок. Что делать? Как увидеть красавицу, обронившую важный предмет пальто. «Напишу объявление», — решил Пёрышкин, сидя в ванне, и отогреваясь после долгого стояния у подъезда. Встреча произошла раньше, чем думал Виталий.

— Пёрышкин! — вошла в ванную Аглая внося, сияющее от счастья, лицо: — Чего ты молчал, идол? Я с ног сбилась, — показывала пуговицу жена, — весь дом перерыла, на работе все щели обследовала.

Сидор ничего не видел и не слышал. Воображение медленно лопалось, как дождевые пузыри на луже.

По комнатам ходил объевшийся Мурзик, иногда садился и принимался выгрызать присохшее к лапкам тесто. Заканчивался выходной. Что можно добавить. Незнаю. Нельзя давать волю воображению. Меньше фантазий, больше реального взгляда на жизнь. Если сказали, что на ваучер получите два автомобиля, то подумайте, где будут владельцы строить гаражи. Мест не хватит горожанам, а значит, селяне в более выгодном положении — у них свободных мест больше. Завтра я еду в деревню, чтобы строить гараж, а вы — как хотите. Можете продать свои автомашины, но я буду ждать, представляя, как поеду с дочками на озеро, как они будут радоваться, заходя в чистую воду.

Занесло меня вчера на продуктовую базу. Новый год на носу. Счастливый случай. В старое прежнее время меня б на этот склад, на пушечный залп не подпустили, а нынче — заходи, бери все, на что глаза глядят. Даже в подсобку нашего сельповского магазина могли входить лишь избранные в пыжиковых и норковых шапках. А тут база, ёклмн. Двери — настежь, как в клубе, и холодрыга такая же. Обнищавший народ в кожаных зипунах тащит дружно коробки и мешки, грузит в машинки и машинищи.

Хожу, разинув рот. Чего только нет. На цены смотрю. Голова кругами идёт. Цены под мою смешную пенсию подходят. Всё культурно разложено, и продавцы улыбаются, как будто родного увидели. Это же надо — при такой безработице и прочем развале экономики и такое изобилие. Фирменный сон. При нэпе, писали, что так было. Разволновался до последней степени. Давление, как лягушка подпрыгнула в кармане Дроздова. Набрался наглости, подошёл ближе, шёпотом спрашиваю у одной артисточки, похожей на куклу Барби:

— Можно?

— У нас всё можно, — отвечает ласково.

— А если…

— Да.

— И мне? — удивился до самого края.

— И вам, если хотите.

— Вот — это?

— Пожалуйста. Сколько? Можно и полкилограмма.

— База-то оптовая? — не понимаю ничего.

Актриска из-за «верстака» улыбается, взвешивает, упаковывает и благодарит меня за покупку. Когда меня мог поблагодарить наш продавец за маргарин, за кулёк лапши? Во сне. Ну, хоть бы свою кукольную мордашку сквасила, нагрубила. Не по себе стало. Издевается, вижу. От меня деревней несёт и силосом за километр. Я на ферме коровьи цепи сторожу. Коров, как пролетариев нет, а цепи остались.

Понял я — это она мне так хамит по-новому, вежливостью убивает. Не стерпел. Кровь ударила голову, и вскричал, как Тарас Бульба, заряжая винтовку против сына-предателя:

— Чего ты мне свои зубки фарфоровые скалишь? Я — к тебе по-человечески, а ты меня облаять не хочешь? Брезгуешь? Снегурочку из себя занюханную выкаблучиваешь! Может, с кем перепутала? Из деревни я, из колхоза, который обанкротили перестройщики!

— Не волнуйтесь, успокаивает Снегурочка ласково. — У нас часто бывают нервные покупатели. Им несвычно видеть такое обхождение. Вчера даже «неотложку» вызвали одной милой даме в халате синем. У народа нервы не стальные. Ослабли. А вас, дедушка, незнаю. У нас такая форма обслуживания. Отпускаем всем, кто сколько захочет.

Ничего не понял, а обида взяла. Прямо хватает зубами за валенки, как дворняга. Где радость, что был на базе. Что скажу? Урвал, выпросил, как жену порадую дефицитной покупкой? Как внукам в глаза посмотрю? Кум что скажет, когда его за стол усажу. Он удивится? Нет. Позавидует? Нет. Сам поедет, сам купит. Мыслимо ли так безрадостно жить? Какое было отличное настроение, когда по этой базе ходил, многочисленные продукты бесплатно нюхал. Унизили народ до последнего предела. Праздник отняли. Хотя бы за вход деньги брали, а ведь два часа, как по Эрмитажу ходил, никто ничего не сказал плохого.

При социализме настоящим человеком себя чувствовал. Из Польши привёз фломастеры детям. Вся школа приходила смотреть, успеваемость у детей поднялась. Учитель рисования домой пришёл, умолял, чтобы продали ему эти диковинные цветные палочки. Сегодня этими фломастерами все малыши в детских садиках на обоях рисуют. Не стало дефицита, товарищи дорогие, как жить будем? Икра красная и чёрная — ешь хоть ложкой, хоть совком. Балык осетровый на прилавках, как простая селедка, который месяц скучает. Шапки пыжиковые валяются почти на каждом базаре по сотни штук. Моль отворачивается уже от натуральных шуб, требует, чтобы ей синтетику подавали. Она к ней привычна. Вот так и попробуй, поживи в своё удовольствие, когда дефицит вышел из подполья и даже в продуктовых магазинах можно купить любые ковры без очереди и без записки от Семёна Самсоновича.

В дефиците стала работа, которой было море, была она не волк и любила нас, но убежала в лес, прихватив с собой и оплату за грушеоколачивание. Как сказал сатирик, пусть всё будет, но чтобы чего-то не хватало. Не хватает самой малости — лишних денег, чтобы купить то, чего не было видно на прилавках, но теперь иди и смотри, даже можешь досыта нанюхаться и бесплатно.

Вы помните печальную историю? Произошла она не в очень отдалённые века, а можно сказать, недавно. Поэтому и её подробности на памяти многих граждан. Суть такова: «У попа была собака. Он её любил. Она съела кусок мяса. Он её убил…», Дальше вы всё помните? Случай прискорбный. О жестокости служителя культа много писали в разных изданиях. Даже создали популярную рок-оперу на либретто неизвестного, но талантливого автора.

Не мене трагична судьба другого зверька. Тоже нашумевшая история. «…Вот охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет». Что творилось в мире? Гибли беззащитные звери. На этих примерах мы вполне можем воспитывать подрастающее поколение. Мы должны заботу проявлять о братьях меньших наших в полную силу. Но не хвататься за дубину, как голодные неандертальские парни.

А если ваша любимая собака очень захотела что-нибудь покушать? Но не лишать, же её жизни из-за куска телятины или свиного окорока. Товарищи, при внимательном прочтении трагедии вдруг замечаем некую натяжку и авторскую вольность в документе. Убить любимое животное — из-за чего? Служитель культа, проповедовавший милосердие, вдруг становится жестоким тираном. Садистом, можно сказать. А заповеди? Он разве мог их забыть? Не мог. Вот в чем непонятность и странность. Мы же читали и не забыли, что чёрным по белому начертано: «Он её любил». Достаточно этого факта, чтобы сделать глубочайший вывод, что батюшка, с позволения сказать, отец святой не убивал животное. И пусть оно скушало всё мясо из трёхкамерного холодильника и холодильного шкафа, и даже выволокла мосол на улицу во время Великого поста. Нет и нет. Этого преступления не совершал благородный церковный служитель.

Граждане читатели, вы помните пророческие слова Понтия Егорьцевского, дошедшие до нас на глиняных таблицах? Он сказал: «Вот, где собака зарыта». Эти ключевые слова помогут нам доказать ошибку и заступиться за товарища попа, который невинно пострадал от навета и доноса. Мы сможем найти преступника, убившего Тузика — славного и ласкового из породы дворняг, которые всё ещё отличаются добрым нравом и верностью. Конечно, его обожал отец Власий. Просто души своей в нем не чаял. Не стал бы он писать на деревянном предмете о своём неслыханном преступлении. А если бы и совершил, то написал: «У меня была собака…». И подпись свою поставил.