Сейчас, когда все мои читатели отравлены гласностью, а очереди у железнодорожных касс исчезли, сатирические опусы создавать стало почти невозможно по причине исчезновения комичных ситуаций, которые вполне могли бы служить источником вдохновения. Считаю, нужно ещё пожить в перестроечной среде, чтобы привыкнуть к ней и, за кустами, нарождающейся демократии, увидеть будущий лес чудесного существования народа, и читателей. Но жить становится всё труднее и грустнее. Поэтому ничего смешного в этом рассказе не обнаружите, хотя и дочитаете до последней буквы. Но лучше не читайте, не советую. Напрасно потеряете время. Сам я этот рассказ давно не читал и незнаю насколько актуален в ваше время.

Кто хочет упасть с большой высоты в море или нырнуть глубоко в реку, когда плаваешь неважно, а точнее сказать, стилем «утюг», тот должен быть глупцом или авантюристом. Каменщик Миша Кадушкини не был ни тем, ни другим.

Решил не брать путёвку в джунгли Амазонки, надумал провести отпуск с женой в родной деревне, что почти уже состыковалась с городом, в который он уехал, окончив восьмилетку. Друг позвонил, сказал, что свободен, что после операции не дают нормально работать.

За нашей деревенькой Берёзовый Лог обширный пруд. Он был естественно, не такой и огромным, как казалось в детстве — это Миша был тогда ещё очень маленьким. А возможно, время и химикаты, стекающие с полей, ферма коровья, построенная неподалёку, сделали коварное дело. Экология — святое для всех определение.

Навоз — в овраг, куски бетона — в берёзовую рощу. Миша знал, что в колхозе не церемонятся с окружающей средой, но чтобы так бессовестно… А карасики в пруду, несмотря на всё, почему-то размножались. По привычке. Если окружающая среда хочет жить, тут уж и химеонавозотерапия бессильна.

Накопав червей под старой ивой, Миша Кадушкини его школьный приятель Макарка Куинджин, по прозвищу Люкс, с провизией и котелком потопали на другую сторону речки. Речкой называли в деревне этот самый старый пруд. Называли в детстве, но когда мальчишки вырастали, название оставалось у них в памяти прочно и на века.

Миша восторгался, как и каждый горожанин, увидев бабочку, паутину, увешанную каплями росы, а Макарка, сняв полосатую кофту, сопел и курил. Он не был городским, а всю жизнь проработал на ферме, и этих паутин перевидал. — Мише и не снилось. Но рассказ не об этом — это ещё начало.

Ловят друзья обитателей пруда, разговоры степенно ведут, курят самосад и природой наслаждаются. Талоны кончились на курево ещё в марте Перебои с табаком принудили сельских маркетологов разводить махорку. Махорка — не Золотое руно и не Капитанский и даже не Турецкий, но без добавок и примесей. Макар в махру сухие цветы донника добавляет. Запах идёт от цигарок приятный, не хуже, чем от Нептуна. Миша, будто, между прочим, сказал:

— Давай телят возьмём, ферму откроем.

— Пасти ты их, где будешь? — смачно плюнул Люкс в воду. — Подпахали под крыльцо.

— Кто подпахал? — усмехнулся Кадушкини. — Ты. Ну, твои братья. Вдоль каждой лесополосы дорог накатали. Хозяева так не делают.

— Вы и накатали, — сказал весело Макарка-Люкс. — Чужие тут не ездят. Из города чешете облепиху ломать, смородину драть. Злодеи какие-то. По посевам шуруете.

— Ты прав, Макарыч. По-свински живём. Дальше своего кармана не смотрим.

Долго одноклассники говорили о кооперативном строительстве, о налогах, о земельной аренде. О многом теперь можно говорить без стеснения и без оглядки, но ходят слухи, что перестройка вот-вот будет отменена и говорунов станут демократично перевоспитывать, применяя обычные меры и методы.

Опускаю подробности, как варилась уха, как Миша убирал нефтяные пятна из котелка, как резали сало и луковицу, а малосольные огурцы выложили на газетку. Не успели друзья принять по первой, но лишь налили в стаканы или в кружки. Макар прихватил из дома баночку собственного и экологически чистого продукта, как за кустами шелюги зарыкал чужой мотор. И на берегу, а может быть, и чуть подальше остановился весёленький «Жигулёнок». Из транспортного средства, разминаясь и потягиваясь, выдавились две женского пола особы. Одна женщина полная, а другая чуть пожиже, но рыженькая и в очках на конопатом остроносом лице.

— Давайте отсюда чешите, — словно нашкодившим пацанам, сказала толстенькая дама. Друзья не оторопели от такого приветствия, дружно подумав, что бабёнки шутят и желают таким путём завести знакомство с двумя молодыми мужчинами в трусиках и панамах. Они обрадовано сняли с костра котелок и замахали трудовыми руками, приглашая гостей.

— Живо! — приказала баском рыженькая, и грозно сняла очки. Макар оглянулся, ожидая увидеть тех, кому так строго говорят подъехавшие горожанки. Миша тоже сообразил, что в рабочее время могут подъезжать к озеру только тётки из ближайшего городка. Селянки в огородах с тяпками и с восторгом отдыхают.

— Присаживайтесь, — сказал он. — Только ложки прихватите и стаканы.

— Что это такое? Сказано, чтобы убирались. Это наше место. Мы купаться будем. Брысь, алкаши. — Полная дама зло пнула беленькой туфлёй из ремешков рюкзак Кадушкини, купленный недавно. Друзья поняли, что уха этих туристок не интересует.

— Тут никто не купается, — сказал Макар. — Тут бутылки битые. У нас всегда вон там купаются.

— Тебя никто не допрашивает. Собирайте вещички и — на выход. — Сказала рыженькая, снимая тапочки и, надевая очки.

— Пошли, — прошептал Люкс. — Нехай закупаются.

— С чего это. Мы пришли первыми. Обозвала алкашами. …Мы с детского сада рыбачим. Наша речка. С трёх лет пупы греем. И никто так по-хамски не разговаривал с нами. Перестройка повлияла? Не пойду никуда. Не нравится, ищите другое место, господа из города.

— Пойдёшь, — покачала головой толстая баба и полезла в машину. Вынула из прозрачного пакета красное удостоверение и начала перед лицом Мишки размахивать. — Сматывай удочки, а то и протокол можно составить…

— Стоп, стоп. Фамилию не разобрал и звание. Не мотай шибко. Вот это да. Старший лейтенант приехал в рабочее время на деревенский пруд, загаженный коровами и дохлыми поросятами. Засада тут у вас в озере? — стал насмешничать Мишка, пытаясь свести злое настроение тёток в шутку. — Мы отвернёмся. Купайте свои тела в этом помойном водоёме, если приличного озера недостойны ваши тела.

Люкс принялся спешно собирать в газету огурцы, пахнущие укропом и смородиновыми листьями, выливал из мисок уху в котелок, а Мишка продолжал выкобениваться. Он тоже горожанин, у него такие права на сидение на берегу пруда.

— Вы случайно своё служебное удостоверение в баньку не берёте, чтобы шайку и скамейку отнять у какой-нибудь бабульки. Стесняетесь. Чего стесняться, если вы офицер, да ещё и такая красивая, как Венерка Милосская.

Женщины что-то кричали, а Кадушкини продолжал:

— Мешочек с удостоверением некуда пристроить? Привязать можно к ноге или ещё куда подвесить. Я б на шее носил…

Как набросились на Мишку дамочки. У обоих оказались удостоверения. Только рыженькая оказалась старшиной. Тут из автомашины выкатился колобок-боровичок. Тоже стал тыкать в нос Мишке своим удостоверением. «Ой, запугали! — дурашливо заорал Мишка, — простите господа офицеры, дурака сантехника, плотника, каменщика и маляра. У меня даже справки нет, что я состою в обществе охраны памятников истории и культуры».

— Вот тебе и демократия, вот тебе и перестройка. Вот тебе и гласность. Напишу-ка я самому высокому начальству, пусть разберётся с этими лахудрами, — говорил зло Мишка, хлебая уху. Друзья сдались под напором краснокорых удостоверений. И покинули излюбленное место.

— Думаешь, я б ушёл, будь у меня коньяк, а не самогон? Отца судили, когда я малышом был. За самогоноварение. …С родной земли согнали. Всякую совесть потеряли. Поехали отдыхать и начали удостоверениями махать. Нахапали корочек.

Выпили друзья, похрустели огурцами, закурили. Новое место им понравилось. Кругом сосёнки, а перед ними — глубокий провал, будто тут метеорит упал, но не тунгусский. Солнце светит, пахнет смолкой. Забыли одноклассники об инценденте, но слышат, воет автомобиль мотором, как собака на привязи. Люкс рукой махнул и криво усмехнулся.