Чрезмерная жестокость, равнодушие к людским судь­бам, готовность ради сегодняшней сомнительной такти­ческой выгоды пожертвовать тысячами жизней, готов­ность пойти на провокацию, обман (заманивали против­ников в плен, в заложники и устраивали внесудебные расправы над ними) — все это, увы, были черты, присущие Смилге — как одному из революционных вождей граждан­ской войны. Конечно, людям свойственно ярче раскры­ваться в пограничных обстоятельствах, в критических си­туациях. Но и в обычной, повседневной жизни человек ос­тается самим собой. Так что для меня не было каким-то страшным откровением, когда я узнал, занимаясь «Делом Таганцева», что пламенный революционер Смилга высту­пил в нем как самый обыкновенный провокатор. И, по сути дела, — именно он является главным виновником ги­бели профессора Тихвинского...

История этой провокации такова. Я уже упоминал ра­нее мемуары генерал-лейтенанта русской армии, академи­ка В. Н. Ипатьева, который, попытавшись честно служить большевикам, быстро разочаровался в их нравственных и деловых качествах и при первой же возможности стал «не­возвращенцем». В 1945 г. он выпустил в Нью-Йорке свои воспоминания, в которых ряд страниц уделяет этой прово­кации — странной и неприятной. Не верить в данном слу­чае Ипатьеву нет оснований и потому, что многие факты его воспоминаний подтверждаются иными документами, и потому, что у него была репутация человека правдивого, и потому, что приводимые им факты четко укладываются в структуру человеческих взаимоотношений в нашем Отече­стве в те печальные годы. Итак, В. Н. Ипатьев описывает один товарищеский ужин, на котором присутствовали толь­ко члены Президиума ВСНХ. Среди них были Н. А. Богда­нов, незадолго до того назначенный на пост председателя вместо А. И. Рыкова, И. Т. Смилга, П. Середа, А. Н. Дол­гов, Г. Пятаков, В. Н. Ипатьев...

Интересна и такая деталь, хотя и не имеющая прямого отношения к рассматриваемому нами делу, но весьма ха­рактерная для нравов тех романтических лет, когда, как мы знаем по фильмам и книгам, многие комиссары падали в голодные обмороки, сопровождая эшелоны с хлебом. «Хотя в то время спиртные напитки были еще запреще­ны, — пишет В. Н. Ипатьев, — но хозяин (Председатель ВСНХ Н. А. Богданов) заготовил изрядное количество вод­ки и вина и великолепную закуску» (дело происходит 26 мая 1921 г., страна пухнет от голода... —

Авт.).

Во время этого ужина произошел разговор, раскрывающий хотя бы повод, если не причину ареста Тихвинского.

«Смилга очень разоткровенничался и рассказал нам, как он без ЧК изловил всех нобелевских нефтяников, ко­торые якобы были в связи с правлением фирмы Нобель и К°, находящимся за границей. В числе таких нефтяников был и профессор Тихвинский, с которым я был в очень дружественных отношениях еще задолго до войны (они вместе в 1915—1916 гг. работали в лаборатории Товарище­ства бр. Нобель — над изготовлением толуола и бензола. —

Авт.).

До прихода большевиков он находился на службе у Нобеля... Однажды он получил письмо из-за границы от одного из членов правления фирмы Нобель, с запросом о материальном положении служащих фирмы, оставшихся в России, и с предложением помочь им деньгами. М. М. Тих­винский довел до сведения своего начальства содержание этого письма и, вероятно, просил Карпова узнать мнение по этому поводу самого Ленина. Обо всем этом он говорил мне сам, и, кроме того, после казни М. М. Тихвинского я слышал тот же самый рассказ и от Ш. Ш. Елнина, его хорошего знакомого и сослуживца. В скором времени М. М. Тихвинский получил ответ самого Ленина:

«Я ничего не имею против того, чтобы к нам притекало золото из-за границы, только бы поменьше посылали его туда».

Вследствие такого ответа главы правительства фирма Нобель стала переводить небольшие суммы денег в распо­ряжение М. М. Тихвинского для раздачи некоторым быв­шим служащим фирмы.

Во время одного путешествия Смилги по Волге для ос­мотра всех складов нефти он познакомился с заведующим флотилией наливных судов, перевозящих нефть из Баку. Этот начальник транспорта, фамилию которого я не по­мню, заведовал этой флотилией до войны у бр. Нобель и потому хорошо знал всех наиболее видных работников фирмы.

Смилга рассказал нам, что он пригласил этого началь­ника флотилии на ужин и после хорошей выпивки и закус­ки сумел так повести дружескую беседу, что выпытал у него фамилии всех лиц, которые получали денежную помощь от товарищества бр. Нобель. Все это было сделана при свиде­телях-большевиках. Как только Смилга приехал в Москву, он сообщил обо всем ЧК (прямо по Н. И. Бухарину — все большевики становились чекистами! —

Авт.),

и она тотчас арестовала всех указанных лиц: я не могу припомнить, был ли в числе их также начальник флотилии. М. М. Тихвинс­кий, конечно, был арестован в первую голову и был рас­стрелян в сентябре 1921 г., причем ему вменялось в вину главным образом то, что он посредством тайной коррес­понденции доносил фирме Нобель во всех деталях о состо­янии добычи нефти и производства нефтяных заводов. Этот рассказ Смилги произвел на меня тягостное впечат­ление»...

Не скрою, и на меня тоже. Как, вероятно, и на боль­шинство читателей.

Ипатьеву память не изменила: действительно, перечис­ленные «преступления» как раз и вменялись в вину про­фессору М. М. Тихвинскому.

И при этом — никаких доказательств! Правда, можно было бы считать доказательством — доказательством не­винности арестованного, — резолюцию В. И. Ленина, фак­тически санкционировавшего материальную помощь, ве­ликодушно оказанную А. Нобелем бывшим своим сотруд­никам в голодной России. Других же доказательств в деле нет, — нет ни одного, пусть даже голословного свидетельс­кого показания...

И Ленин поверил в шпионскую деятельность хорошо ему знакомого и весьма полезного Советской России уче­ного. Может быть, потому, что был готов поверить. Если вся интеллигенция, по его словам, была «говно», то чем лучше ее отдельный представитель! А может, и не пове­рил... Просто не стал вступаться за него, ибо судьба какого- то одного человека его не сильно беспокоила. Он ведь ду­мал о счастье всего народа... Так или иначе, но ответ его на просьбу Русского физико-химического общества был ла­коничен и безапелляционен (еще одна печальная улыбка старухи-истории: записку эту, как обычно, Ильич переслал через своего секретаря, но в данном случае смертный при­говор учителю был передан через его ученика!).

«т. Горбунов! Направьте запрос в ВЧК. Тихвинский не случайно арестован: химия и контрреволюция не исключа­ют друг друга».

После отправки этого письма профессор Михаил Ми­хайлович Тихвинский, 24 августа приговоренный к рас­стрелу постановлением Президиума Петроградской губчека, был расстрелян.

Не помогли просьбы русских ученых-химиков, ходатай­ства главного нефтяного комитета, запросы — напрямую в Петрогубчека — Центрального правления нефтяной про­мышленности, обращения лично знавших профессора большевиков.

Не остановило отсутствие каких-либо подтверждающих вину документов и свидетельств.

Не показалось странной бессмысленная — без доказа­тельств — формулировка, предложенная Президиумом Петроградской ЧК:

«М. М. Тихвинский — активный член Петроградской боевой контрреволюционной организации, был осведом­лен о целях, задачах и тактике организации. Давал сведе­ния для напечатания в заграничной белой прессе о состоя­нии нефтепромышленности Нобелю в Стокгольм. Ис­пользовал боевую организацию для посылки за границу сведений о нефтепромышленности».

Не спасло то, что его лично знал до революции вождь мирового пролетариата В. И. Ленин.

Не отвело руку палача то, что Предсовнаркома В. И. Ульянов-Ленин не только ценил опыт и знания профессора Тихвинского, но и фактически санкционировал его кон­такты с А. Нобелем в Стокгольме, исходя из гуманных со­ображений помощи его бывшим сослуживцам...