За столом, заваленным кучей бумаг, справок, картонных папок, бланков документов с подшитыми к ним распечатанными конвертами, сидел следователь Винокуров. Несмотря на раннее время, вид у него был усталый. Под глазами набухли мешки, резче обозначились морщины. В комнате стоял плотный, устоявшийся запах табака.

Допрос затягивался — он шел уже четвертый час, а результат был невелик. Дверь в комнату приоткрылась…

— Разреши, Игорь Петрович? — спросил Снегирев. — Мне передали, что ты звонил.

— Заходи, Константин Никитич. Пришлось тебя пригласить. Мы тут с Мишаней беседуем, — он кивнул на сидящего напротив него молодого плечистого парня в клетчатой рубахе. — Без твоей помощи не разобраться.

Молодой человек кинул опасливый взгляд в сторону вновь пришедшего.

— И с его помощью не разберемся, гражданин следователь. Я этого человека впервые вижу…

Винокуров невольно улыбнулся, поняв, что Снегирева приняли за свидетеля.

— Это, Миша, не очная ставка. И твое утверждение, что не разберемся, голословное… Побеседовали мы с тобой по душам, рассчитывая на сознательное отношение к жизни, — следователь неловко дернул шеей, ощутив прикосновение жесткого воротника форменной рубашки, поправил галстук. — Теперь, — он кивнул в сторону Константина, — тебе придется иметь дело с представителем науки. Слыхал о криминалистике?

— Приходилось, гражданин следователь, но я в ней несилен, в науке… Я говорил вам.

— Опять ты про трудное детство, — поморщился следователь. — Я уже про это слышал. Только не все соответствует твоим рассказам. Родители у тебя вполне приличные, в школе успехами не блистал — к спиртному рано пристрастился… Но в тридцать пять лет одного жизненного опыта должно хватать, если учебу в шестнадцать бросил.

— А мне не хватает, — с плохо скрываемой издевкой в голосе произнес парень, глубоко затягиваясь очередной папиросой. — Мой опыт сучки рубить да норму давать. Этому с вашей подачи, гражданин следователь, научился…

— У меня, Миша, с тех пор как мы с тобой в первый раз встречались, дочь успела вырасти, с давних пор мы с тобой знакомы, а ты все такой же…

Парень ничего не ответил, сосредоточенно приминая окурок в пепельнице. Винокуров встал из-за стола, отошел к окну.

— Садись, Константин Никитич, поближе, — он кивком головы указал на свой стул, — попробуй объяснить ему суть дела. Может, он тебя послушает…

Снегирев достал бумаги, разложил их перед молодым человеком и начал:

— Мною согласно постановлению о назначении экспертизы было проведено исследование следов пальцев рук, обнаруженных двадцать четвертого апреля в помещении красного уголка фабрики имени Петра Алексеева. Следы обнаружены на сейфе и на спортивном кубке, стоявшем на столе. Взгляните, Михаил Александрович, на фотографии в деле… — Константин провел карандашом по снимкам. — Вот это сейф, а это кубок в момент осмотра места происшествия… Видите?

Парень внимательно изучал фотографии, придерживая край страницы пальцем.

— При детальном сравнении дактилоскопических узоров, — продолжил Константин, — обнаруженных на кубке и на сейфе, с отпечатками пальцев рук гражданина Пантюхина Михаила Александровича получилась следующая картина… — На столе появились фотографии сильно увеличенных отпечатков. — След на сейфе совпадает с отпечатком большого пальца правой руки, а на кубке… вот тут, чуть-чуть ниже фигурки лыжника…

Пантюхин приблизил к глазам растопыренную пятерню и впился взглядом в крохотные выступы кожи на пальцах.

— Красиво говорите, граждане начальники, — пробасил парень, утирая ладонью вспотевшее лицо, — только я в этом ничего не смыслю…

В комнате воцарилась мрачная тишина. Пантюхин едва заметно дрожащей рукой извлек из пачки очередную папиросу.

— По-моему, — пожал плечами Винокуров, — тут все ясно. И алиби ваше, мягко говоря, липовое. В ту ночь не были вы ни у Иловаевой, на которую ссылаетесь, ни дома. С ней разговор у нас будет особый.

— Верку хоть к делу не шейте, товарищ майор… — вырвалось у здоровяка. — Ни при чем здесь она.

Винокуров склонился к Пантюхину, приблизился к нему вплотную, лицом к лицу, и тихим голосом сказал:

— Она ни при чем — это точно! А ты?

Пантюхин довольно спокойно выдержал взгляд следователя и, отвернувшись к окну, торгуясь, сказал:

— А если на «признанку» пойду… Чистосердечное пройдет?

Винокуров в раздражении, медленно просыпающемся в нем, прошелся по комнате…

— Какое может быть чистосердечное признание, когда ты мне столько всего здесь наговорил… Да еще и экспертизой доказано!

Стало слышно, как в стекло бьется и не может вырваться наружу желтая с пятнышками бабочка.

— Умирать, так с музыкой! — неожиданно нарушил тишину Пантюхин, вяло махнув рукой. — Отправляйте в камеру, подумать маленько надо.

— Ну что ж, идите, Михаил Александрович. Бумагу с карандашом вам дадут. Если вы еще вспомните про шестнадцатиэтажку на Леваневского, квартира двадцать восемь, то обещаю, что буду думать о вашей дальнейшей судьбе.

Пантюхин быстро взглянул на следователя и захохотал:

— Так чего ж вы, Игорь Петрович, волынку тянули! С этого и надо было начинать, а то все вокруг да около… Скажите сержанту, — он кивнул в сторону двери, — чтоб с бумагой не жмотился. Листов пятнадцать надо!

— Уведите его, товарищ сержант.

Зазвонил телефон. Винокуров поднял трубку и сразу же протянул ее Константину:

— Это тебя.

— Снегирев. Слушаю… Хорошо, бегу! — Он положил трубку на место. — Пошел я, Игорек. Материалы экспертизы оставляю. Подшивай!

Константин, перескакивая через ступени, стремительно взлетел по лестнице. На третьей от входа двери отчетливо белела в полумраке коридора табличка:

— Чего звонил? — прямо с порога спросил Константин. — Что-нибудь случилось?

Анатолий, в белоснежном, как у хирурга, халате, оторвался от микроскопа:

— Мы с тобой с сегодняшнего дня в тандеме — со мной работаешь… Ты в курсе?

— По Кузыкинскому парку? Куда Любаев выезжал?

Воронцов кивнул головой:

— Медики обещали на вопросы ответить не ранее завтрашнего дня, а нам с тобой из прокуратуры от Митрохина подарок… — он глазами показал на пакет, прошитый ниткой. В пакете покоилось нечто синее, свернутое в рулон. — Вопросов задали уйму, а сроку дали два, от силы три дня.

Анатолий взял ножницы и срезал печать с пакета.

— Вообще-то все учтено, когда назначили экспертизу брюк. Как будто наши методики читают… Представляешь, спорово-пыльцевой анализ предлагают провести.

— Ну и?

— Придется проводить, причем в быстром темпе.

Скрипнула дверь лаборатории. В проеме возник посетитель. Его приход радости не вызвал. Все дело было в характере этого человека.

Павла Минина, эксперта-баллиста, за рыжий цвет шевелюры по-дружески называли Взрывом. Это прозвище соответствовало и его импульсивному характеру.

— Воронцов, — грозно сказал посетитель, — Снегирев не у тебя?

— Ну и что из этого, дорогой Павел Михайлович? Излагайте дальше, — осторожно ответил Анатолий.

— Здесь я, Паша, — подал голос Снегирев. — Что случилось?

— Слушай, дружок! — В голосе Минина, как и следовало ожидать, появились ехидные нотки. — Ты здесь сидишь… Работа интересная — я понимаю, а на выезд я за тебя, что ли, поеду? Там телефон с дежурной части минуты три разрывается!

Константин тяжело вздохнул — ехать ему не очень хотелось. Причин было две: во-первых, хотелось поработать с Анатолием — это интересно, а во-вторых, наступало обеденное время. Когда потом перекусишь?

«Ладно, — решил он. — Как-нибудь выкрутимся…» — и он побежал собираться.