— А как обстоит дело с творчеством? Нам в школе не раз говорили: криминалистика — это творчество… Вот до армии я работал на телевизионном заводе, так там творчества для рабочего никакого нет. В первое время интересно было: операции изучал. Сюда припаять желтенький проводок, сюда черненькую пуговку диода вставить, ножки прикрутить, к этим петелькам два винтика присоединить… На все про все минута времени, а работа для рук непривычная. Вечером, после смены, ребята в кино, а я — на койку. Да и то еле дотягивал. Через месяц руки попривыкли, научились все делать автоматически, и тогда пропали мысли в голове. Сидишь на стуле, крутишься, винтики с проводами прикручиваешь и ни о чем не думаешь… Хочешь — задачу в уме решай, хочешь — с соседом по конвейеру болтай… Здесь так не получится?

— Случается и так, — не спеша ответил Константин. — Порой копаешься с какими-нибудь следами, и такая вдруг тоска нападет, кажется, все! Бросишь и сбежишь куда глаза глядят… Ан нет! Приходится мучиться, но заканчивать… А что сделаешь? За каждым разбитым черепком, рваной газетой, куском стекла, за обыденной и будничной работой стоит не серая безликая масса людей, а конкретные пострадавшие. Люди, по злой воле преступника выбитые из колеи обычной, спокойной жизни. Ты, Леня, как-нибудь при случае посмотри в глаза потерпевших — в них места для нашей с тобой скуки нет… Им нужна помощь — скорая милицейская помощь. А теперь, философ, докладывай, чего нашел?

Леонид ссыпал с обрывка бумаги в ладонь три стекляшки, покрытых пылью и грязью. Константин поочередно осмотрел их, придерживая пинцетом.

— Эти два подойдут, — удовлетворенно подытожил он, отложив осколки в сторону. — А этот ты выбрал по ошибке… Кажется, он более зеленый и слегка скруглен. Проверь-ка на глаз, не от парфюмерного ли он флакона?

— И по толщине несколько меньше… — разочарованно сказал Леонид.

— Ну вот и пришли к общему знаменателю. Поехали в лабораторию?

На остановке троллейбуса народу было немного. Снегирев изнывал от жары. По давней неистребимо укоренившейся привычке он ходил на работу в костюме — зимой в строгом темного цвета, летом предпочтение отдавалось светло-серым тонам. Если становилось жарко, то пиджак висел на стуле, а рукава рубашки можно было закатать. Без пиджака, считал Константин, на работу ходить нельзя. Никогда не знаешь, куда придется выезжать, чем заниматься — после осмотра замызганной овощной базы вдруг придется собирать пыль из углов обширного кабинета министерства, осматривать автобазу или комнату в редакции центральной газеты…

Троллейбус все не шел, а в костюме было жарко. Леонид Губин, по молодости лет не признающий авторитеты, оделся легко — рубашка с коротким рукавом и куртка-ветровка. Честно говоря, эти два предмета на сегодняшний день составляли почти пятьдесят процентов его гардероба. Конечно, еще есть форменная одежда — китель серого тона и брюки с тоненьким кантом, но без особого на то приказа ни один эксперт добровольно не согласится надевать его на работу. С точки зрения эксперта, китель и брюки для криминалистов непригодны. Даже при таком примитивном лазанье под кустами усталость наступит быстрее. Константин с улыбкой подумал, что самым подходящим был бы скафандр космонавта: зимой легко и тепло, летом прохладно и пыль не проходит. А на овощной базе без скафандра не обойтись…

Появился долгожданный троллейбус. Константин и Леонид удачно пристроились на задней площадке. От нечего делать Снегирев незаметно поглядывал на своего попутчика. Леонид с пристальным любопытством изучал пейзаж за окном.

С точки зрения Константина, его нынешний стажер ничем особенным не выделялся из числа молодых специалистов, выпускников кафедр криминалистики, проходивших стажировку раньше. Парнишка внимательный, знания неплохие, только вот… Не нравится Снегиреву то, что в суждениях Губина нет-нет да и проскользнет сомнение в правильности выбранного пути. Иногда казалось, что Леонид до сих пор не простил себе упущенную возможность стать речником. А что дальше? Стажировка — это цветочки, а ягодки — каждодневная работа, неприятные ассоциации судебной медицины — это впереди.

«А может быть, зря я придираюсь к парню? Разбрюзжался на старости лет. Незаметно, чего и говорить, пролетели годы — совсем недавно пришел на стажировку сам… Такой же зеленый и неуверенный…»

— Константин Никитич, — прервал его размышления Леонид. — А можно проверить стекла по химическому составу? Например, от одного они куска или нет?

— Что с чем сравнивать собираешься? Тебя что интересует: технология исследования или конкретный случай из практики?

На лице стажера появилась открытая добродушная улыбка, продемонстрировавшая маленькую щербинку на переднем зубе:

— Все интересно. Скажите, Константин Никитич, можно ли доказать, что один кусок стекла и другой… — он прочертил пальцем круг в воздухе, — не имеющие общих граней раскола, из разных мест, отколоты от одного целого листа?

— Я не могу, — чистосердечно признался Константин. — Эта проблема не из моей области специализации… Анатолий Воронцов может.

На лице стажера появилась усмешка, полная едва прикрытого сарказма.

— Если ты думаешь, что эксперт знает все, то ошибаешься. Так, кое-что в других областях знаний, более или менее в соседних и досконально свою…

— Специалист подобен флюсу? — спросил Леонид, цитируя великого Козьму.

— Точно. Но по «флюсам» он должен быть наилучшим знатоком! Знай свой «флюс» досконально… Осмотр мест происшествия и поиск всех видов следов — это мое, дактилоскопия и все, что связано со следами пальцев рук, — мое, трасология, всякие там следы отпилов, взлома, сверления, кусания, скольжения — мое, баллистика — мое, а вот химия… Извините, не мое! Пусть лучше Воронцов делает — он химик. Анатолий в таких делах дока! В прошлом году он, например, доказал, что кубик стекла от расколотого окна угнанного автомобиля, случайно обнаруженный в кармане задержанного, и осколки на асфальте раньше составляли одно целое. Он смог раскрыть самое первое преступление в длинной цепочке угонов и краж из автомобилей, и за этим кубиком стекла размером три на три миллиметра потянулось восемнадцать нераскрытых преступлений… Понимаешь, Леня, у нас особая задача. Мы не ловим живого преступника. Наша работа: отыскать его следы, всякие незаметные глазу нитки, ворсинки, осколки… Кроме специалистов по осмотру мест происшествия, этого не сделает никто. Мы работаем ПЕРВЫМИ! Понимаешь, какое это доверие? Первым войти в помещение, где после преступника до тебя не побывал никто — ни уголовный розыск, ни следователь… Разве только Мухтар? Собаки трудятся раньше эксперта… — Константин осторожно проверил, не выпали ли из кармана собранные кусочки стекла. Все было на месте, и стекло не замедлило напомнить о своем присутствии уколом через бумагу.

Лаборатория встретила их тусклым блеском разложенных на столе вещественных доказательств, тщательно подобранных один к одному кусочков стекла. Множество бликов плясало на потолке. От двери казалось, что листы стекла целые. Впечатление было обманчивым. Заметить линии расколов можно было только с близкого расстояния. Зияли пустотой незаполненные пространства.

Конверт с привезенными осколками на столе. Торопливыми, но аккуратными движениями Константин разорвал бумагу. Склонился над столом. Стеклышки легко ложились на свои места. За другим столом работал Губин. Их работа напоминала детскую игру — мозаику.

Некоторые из осколков сразу попали на место, словно истосковались за время вынужденной разлуки по своим собратьям, другие ни за что не хотели подчиняться. Стекол было два — наружное и внутреннее. Принадлежность осколка к наружной раме определялась легко — выдавал слой пыли и потеки дождя с одной стороны.

Константин протянул Губину маленький кристаллик:

— Посмотри, этот не от твоего стекла?

— У меня все на месте… — Леонид стоял и любовался результатами «реставрации». — Мне лишнего не надо…

— Ну-ка, покажи… — Константин повернулся к нему. — Ерунда получается, братец.