Измайловская дружина всей своей деятельностью являет укор тем и другим. И ответ — что же такое дружина, что она может и каковы ее перспективы. Никогда дружинники этого отряда не ставили себе целью подменить милицию, хотя, по слухам, вызвали даже некоторую ревность руководителей отделений. Но всем ясно, что без дружины общественный порядок в районе был бы значительно хуже. Совершенно ясно также, что этот очень хороший и боевой отряд не может сегодня заменить милицейскую службу. Однако он организован столь четко и хорошо, так умело и активно действует, такой авторитет завоевал среди населения и правонарушителей, что сама мысль о полной передаче охраны общественного порядка в руки трудящихся, пусть и в далекой перспективе, отнюдь не кажется нереальной.
История 13, где мои друг наконец-то становится детективом
Наверное, вы уже заметили, что я не принимаю всерьез детективных увлечений своего друга. Более того, испытываю некоторое удовлетворение от того, что правосудие и розыск избавлено от его активного участия.
Как же плохо, однако, мы знаем даже близких нам людей! И мне до сих пор стыдно, что в самый, быть может, счастливый момент жизни моего друга я чуть не высмеял его, человека, которого искренне люблю и с которым знаком уже больше четверти века.
А было все так. Мой друг является завсегдатаем одного юридического журнала. Иногда ему поручают расследовать какую-нибудь жалобу, проверить факт, встретиться с автором письма. По большей части это довольно-таки скучные и неприятные поручения: соседские дрязги, жалобы на ЖЭК, торговые конфликты. Мой добросовестный и бескорыстный друг самым тщательнейшим образом проверяет любое письмо, от которого отмахнулся бы порядочный журналист. И не было случая, чтобы Порфирий Зетов подвел редакцию. Тем не менее его всегда держали в черном теле.
И вот как-то он разговорился в редакции с отцом человека, которого обвинили в тягчайшем преступлении — в умышленном убийстве. По этому делу давно состоялся приговор, его проверили и утвердили все судебные инстанции. Представляю, с каким просительным видом пришел к редактору мой Порфирий. Какое подобострастие было написано на челе его! Он потом сам мне говорил, что никогда не надеялся на командировку. Но неожиданно редактор не стал возражать:
— Оформляйте командировку.
Вот тогда-то я произнес слова, которых стыжусь до сих пор. А ведь и сказал-то я всего-навсего:
— Но ведь это же серьезное дело.
Если бы он хоть возразил! Обругал бы меня! Нет. Повернулся и вышел. Впрочем, я вскоре забыл о своей фразе, ибо был уверен, что он вернется ни с чем и станет говорить что-нибудь о чести мундира, об упущенном времени, о том, что тут бы не справился и сам великий Холмс, и в том же духе. Единственное, что меня беспокоило, это то, что приговор по делу действительно содержал много натяжек, обвинение было весьма шатким, и я посетовал на легкомыслие редактора, доверившего столь серьезный случай моему бедному другу.
И что же вы думаете? Я был повергнут и растоптан. Меня утешало лишь одно: мой друг, вернувшийся из командировки, совершенно забыл о моей бестактности. Он был упоен ролью детектива, которую ему наконец-то удалось сыграть не в своем богатом воображении, а на самом деле. Это было его звездное мгновение. Что-либо понять из его рассказа в первый день было невозможно. Но постепенно картина прояснилась, и я вынужден был изменить мнение о способностях моего друга…
Должен заметить, что Порфирий поехал в командировку не один. Письмо было, как я уже сказал, весьма серьезным, и редакция попросила опытного юриста проверить обстоятельства дела. Моего же друга послали с ним вместе в поощрение за безотказное сотрудничество.
Нельзя же оставить без поощрения энтузиазм. Так что считайте все изложенное и заслугой моего бедного друга.
4 октября в 20 часов 30 минут Владимир Гараев и его приятель Виктор Сокур пришли в ресторан поужинать. Собственно, такую утилитарную цель преследовал лишь Виктор. Владимира же с некоторых пор очаровали синие глаза девушки из ресторана, и он не столько был занят едой, сколько созерцанием своего божества, живо снующего между столиками.
Время тянулось отчаянно медленно. Виктор давно ушел, и Владимир, стараясь не слушать джаз, уныло тянул пиво. В помещении было шумно и душно. Владимир повесил пиджак на спинку стула и вышел покурить. Потом вернулся. Выпить бы, но… Неля могла обидеться: сегодня он впервые решился проводить ее.
Около одиннадцати Владимир рассчитался и решил подождать на улице. Минут пять он стоял на площадке перед входом в ресторан. Курил. Неля все не выходила. Молодой человек достал новую сигарету. И тут…
Первые показания Владимира Гараева:
«Когда я курил перед рестораном, то метрах в сорока у магазина «Кулинария» увидел трех мужчин. Они не то спорили, не то, наоборот, обнимались. Вдруг один упал. Другой тут же побежал за угол «Кулинарии», а третий — к скверу. Я подошел к лежащему и ужаснулся: в правом виске его торчал нож.
Я выхватил нож и отбросил его в сторону. Пытался привести в чувства человека. Мимо шли двое. Я им крикнул, чтобы немедленно позвонили в «Скорую помощь», а сам кинулся искать милиционера. Потом подъехала «Скорая». Мы погрузили человека, и я пошел в общежитие».
Рапорт милиционера Золотько:
«В 23 часа я стоял на остановке троллейбуса. Ко мне подбежал гражданин и сообщил, что возле ресторана убили человека. Я бросился туда. Метрах в пяти от ресторана лежал неизвестный в луже крови. Я хотел звонить в «Скорую помощь», но она тут же подъехала. Я подобрал складной нож, который валялся на месте преступления».
Показания швейцара Силаева:
«Примерно в 23 часа я слышал, что из фойе звонили по телефону в «Скорую». Судя по акценту, звонил грузин или армянин. Я вышел на улицу. У магазина «Кулинария» виднелся лежащий на земле человек. Тут к нему подъехала «Скорая»…
Показания официантки Равич:
«Когда я собралась домой, это было в 23 часа, то в вестибюле увидела Гараева. Он попросил позвать Нелю. Я сказала: «Как тебе не стыдно, она же замужем». Он, видимо, обиделся, ничего не сказал, вытащил сигарету и пошел к двери. Я привела себя в порядок, причесалась и направилась домой. У входа стояли двое: по-моему, они ужинали у нас, а сейчас запыхались, словно бежали. «Надо вызвать милицию», — сказал один. Я оглянулась — метрах в сорока у «Кулинарии» лежал человек, а над ним нагнувшись стоял Гараев. Я оглянулась, но тех двоих уже не было…»
Вторые, «чистосердечные», показания Владимира Гараева, данные через месяц после начала следствия:
«Мы поссорились с гражданином около ресторана. Он был здорово пьян, задел меня и извинился. Я ничего не ответил. Это, видимо, ему не понравилось и он прицепился ко мне. Я сказал: «Иди, проспись». Тогда он грязно обругал меня, да еще драться полез. Тут я словно в экстаз пришел. Не помню, как у меня в руках нож очутился, не помню, как ударил. Очнулся, когда он уже лежал в крови. Я ужаснулся и отбросил нож в сторону. Оглянулся — двое мужчин к ресторану шли. Я им крикнул, чтобы «Скорую» вызвали, а сам за милиционером побежал. Решил себя не выдавать. Испугался. Стыдно было. А теперь не могу держать это на душе…»
Из приговора суда:
«..Между потерпевшим Хомяковым и Гараевым возникла драка, во время которой Гараев выхватил перочинный нож и ударил Хомякова… На основании собранных доказательств… руководствуясь статьей… приговорить…»
Из письма Гараева отцу после утверждения приговора:
«Когда меня впервые вызвали в милицию, я думал — как свидетеля. Я все рассказал, как было. Но потом меня вызывал и вызывал следователь и говорил, что нож, которым убит Хомяков, принадлежит мне. Но это был не мой нож. У меня был тот, ты знаешь, который мне дядя Самсон подарил, с зеленой рукояткой, а этот с коричневой. Я им говорил об этом, «А где же ваш нож?» — спросил следователь. Я сказал: «Наверное, в общежитии». Но там мы его не нашли. Куда он делся — не знаю. После этого следователь все время твердил мне: сознайся, на ноже отпечатки твоих пальцев, это решающая улика, сознаешься — суд это учтет». И я решил «сознаться», то есть наговорить на себя. И вот я здесь… Поверь, отец, сейчас я говорю правду. Я не виноват. Но так сложились обстоятельства…»
