Судебное следствие шло примерно полтора месяца. К концу его кое-кто начал даже сетовать — мол, затянули, все уже ясно! Да, все более или менее становилось ясным. Обвинение, однако, этим более или менее не могло удовлетвориться. Надо ведь учесть, что обвинение поддерживалось на косвенных уликах — никто, кроме матери погибшей, не видел преступников над трупом; мать же упорно твердила, что видела Хвата; никто прямо не подтверждал связь Запорожского с Ириной. Значит, каждая косвенная улика должна была быть безупречной.

Вопросы прокурора образовали логическое кольцо, в котором не осталось ни одной щелочки. И когда подсудимые, отрицая причастность к событию, вынуждены были объяснять, откуда же им известны такие детали, которые следователь не мог подсказать при всем желании, они запутывались больше и больше.

Надо отдать должное защите — С. Б. Любитов и М. П. Городисский вели дело очень квалифицированно. Они были серьезными процессуальными противниками сравнительно молодого прокурора. На стороне защиты был могучий союзник — факт оправдания троих, которые тоже признавались. В союзе с обвинением были факты. Но чтобы они «говорили», их надо было заставить говорить.

Вот, скажем, такой эпизод. Запорожский, который отрицал вообще всякое знакомство с Ириной, точно описал расположение мебели в ее комнате. Известно это ему было якобы со слов следователя. При этом он не указал трюмо, которое было в 1962 году, но которого не было в 1967 году. Защита, естественно, истолковала эту «ошибку» в пользу подсудимого — следователь-де не знал, что было в 1962 году, поэтому и не сообщил о трюмо Запорожскому. Убийственный довод? Однако прокурор просит огласить показания свидетельницы Тишко — это она дала правильное описание квартиры вместе со злополучным трюмо еще до ареста Запорожского. Показания эти были перед глазами следователей. И если бы он «учил» Запорожского, то вряд ли опустил бы эту деталь.

Но, естественно, построить только на этом все обвинение было бы по меньшей мере легкомысленным. Я уже упоминал о показаниях свидетелей и других уликах, которые разоблачили ложь подсудимых. Иногда какая-то мелочь под скрупулезным анализом обвинения приобретала силу серьезного доказательства.

Мать погибшей, получив в свое время деньги от семьи Запорожского, отрицает даже простое знакомство с обвиняемыми и их близкими.

— Хорошо, — спрашивает прокурор, — но ведь вы ездили к родственникам Запорожского? В частности к Кучере?

— Ну ездила.

— Зачем?

— Просто так…

В сопоставлении с показаниями шофера, который возил родственников подсудимого к матери Ирины сразу после ее гибели, эти слова уже приобретают силу улики — была, значит, связь Запорожского и его родных с матерью погибшей. Значит, ложны заверения подсудимых о том, что никаких отношений между семьями не было.

Второй месяц идет процесс. Подсудимые упорно отрицают свою вину. Прокурор, адвокаты вновь возвращаются к материалам предварительного следствия, к показаниям подсудимых на суде. Запорожский на вопрос, как ему удалось абсолютно точно указать местоположение трупа, если он никогда не бывал в тех местах, начинает рассказывать, как однажды искал какой-то клуб и забрел на Кутовую улицу, а когда следователь вынудил признание, то «местность представилась мне словно на картине». Богданов говорил о том, что его брат Валентин мягкий человек, сильно пьет, запутался с женщинами и что поэтому «сломить» его не составляло труда, сам же он оговорил всех «по злобе и теперь раскаиваюсь» и т. д. и т. п.

Крутится магнитофон. И хотя процесс идет уже долго, хотя все перипетии преступления не раз пересказывались, запись слушают, затаив дыхание.

Дальше во всех подробностях следует рассказ о преступлении, которое мы описывали.

Слушаем записанные на магнитофон показания Олега Богданова. Они столь же обстоятельны и украшены неповторимыми деталями.

Так что это, самооговор? Нет, чаши весов правосудия склоняются все больше не в сторону подсудимых. Нет, не оговорили себя подсудимые, а признались в содеянном, а теперь пытаются уйти от ответственности. Об этом говорят не предположения, а факты, улики, доказательства.

Речи государственного обвинителя и защитников были блистательными. В. Г. Демин говорил больше пяти часов, а М. П. Городисский и С. Б. Любитов заняли полный рабочий день своими выступлениями. Причем участники процесса не страдали пустословием: слишком сложно было обозреть 63 тома уголовного дела, дать анализ показаниям подсудимых, обосновать свою точку зрения на факт изменения показаний и сделать свой вывод о том, что истина, а что ложь.

Ко всему этому хочу добавить, что Михаил Филиппович Верещага явил образец спокойствия и мудрости, руководя столь сложным процессом. Корректно, уважая процессуальные права участников процесса, он дал возможность всем высказаться и всех выслушал.

Судебная коллегия Верховного суда Украины признала обвинение доказанным и приговорила Запорожского к 15 годам лишения свободы, а Богданова — к трем.

Несколько лет назад в печати было высказано мнение, что на нашей земле некогда побывали пришельцы из космоса. В подтверждение этой гипотезы указывались некие непонятные до сих пор древние сооружения, которые, по мнению авторов гипотезы, могли быть не чем иным, как стартовыми площадками звездных кораблей. Ссылались также на мифы и легенды разных народов (в том числе на Библию), где присутствует сошествие на землю божества.

Серьезные ученые им возражали: это не гипотезы, а фантазии, не солидные раздумья, а сенсационный бред и т. д. И очень аргументированно доказали, что никаких таких пришельцев не было.

Мой друг, прочитав одно такое научное опровержение, вздохнул и сказал:

— Уж лучше бы они молчали.

— Они же ученые, — возразил я, — и разве истина не дороже фантазий?

— Когда как, — уныло выдавил он из себя.

Это было что-то новое. А он между тем продолжал:

— Тома Сойера тоже не было. И Дон-Кихота. И Мюнхгаузена. А им памятники стоят. А на Беккер-стрит Шерлоку Холмсу до сих пор пишут письма с просьбой раскрыть преступление, перед которым пасует Скотланд-Ярд. Так были они или не были?