Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В целом, изменения, внесенные Морским министерством в матросскую форму, сводились к следующему: на левый рукав теперь нашивался красный якорь, специалисты ниже его должны были носить “штаты” — специальные нарукавные знаки, старшие специалисты — дополнительно ещё и звезду под штатами. Строевым унтер-офицерам полагалась под якорем только звезда, писарям и судовым содержателям — красная поперечная нашивка, а боцманам и фельдфебелям — золотой поперечный галун.[882] Команды линкоров отнеслись к такой четкой регламентации крайне отрицательно — они не желали выделения начальников, что напоминало им царскую службу.[883] Окончательно точка в этом деле была поставлена после оглашения постановления Центрального Комитета Балтийского флота от 17 мая, что “общая форма для всех матросов должна быть одинакова без всяких нашивок и нарукавных знаков”.[884] После этого проблема их ношения оставалась на усмотрение самих матросов. Для многих, вероятно, “ликвидация погон была важной символической победой нового строя”.[885] Стиралось отличие всех групп военных моряков, а, значит, выполнялся один из лозунгов революционного процесса: “Свобода, равенство, братство!”

Так же непоследовательно и без должной координации менялись и другие элементы формы. Приказом командующего флотом № 126 от 16 апреля до выработки новых эмблем кокарды на фуражках перекрашивались в красный цвет. Помимо вышеназванного, отменялось ношение шарфа, пуговицы с орлами заменялись пуговицами с якорем, на оружии, как до этого на погонах, уничтожались вензеля.[886] Определенную роль в произвольных изменениях в форме играл и нарастающий дефицит товаров в стране. Это приобрело такие размеры, что 27 мая на бригаде было оглашено следующее распоряжение, пришедшее в штаб флота из Главного Морского Штаба: “Вследствие недостатка в продаже синего и черного сукна, форменных высоких сапог и дороговизны сабель, на время войны всем офицерам… Морское министерство разрешает:

1. Носить пальто, тужурки из солдатского сукна;

2. Так как тужурка отныне вполне заменяет синий китель, то синие кителя, сюртуки и мундиры впредь не заказывать;

3. Иметь высокие сапоги цвета и образца, принятого в военно-сухопутном ведомстве или заменять таковые ботинками или гетрами;

4. Не заводить сабли…”.[887]

Сообщалось, правда, что это распоряжение делается для удешевления экипировки офицеров и не должно служить “поводом к заведению себе разноцветных одежд, если есть возможность завести себе форменную”.[888] Но пожелание осталось втуне, и уже в среде офицерства началось варьирование формы. Особенно часто подобные факты относились к только что выпущенным офицерам и гардемаринам, прибывавшим на дредноуты для практического обучения. Так, из 13 гардемарин, прибывших 22 мая на линейный корабль “Гангут”, лишь трое были обмундированы и экипированы по всем правилам, а из четырех, явившихся на “Полтаву” — ни один.[889]

Нижние чины тоже перестали носить положенную одежду. Тем более что с 20 мая им было разрешено ношение штатского при увольнении на берег.[890] На снимке, запечатлевшем матросов линейного корабля “Петропавловск” на митинге летом 1917 г., единообразие формы отсутствует: многие сняли с бескозырок кокарды, кто-то заменил их якорем белого металла, часть надела белые летние чехлы на свои головные уборы.[891] На станции Белоостров 5 июля был задержан машинист I статьи линкора “Петропавловск” И. Климентьев за то, что был одет не по форме: фуражка сбита на затылок, длинные до плеч волосы, тельняшки не было, фланелевка перехвачена на груди брошкой.[892] На берегу матросы бригады позволяли себе появляться и в таком виде: “Ходил в черных лакированных туфлях с наутюженными брюками широкого клеша как у старого петуха, с косматыми ногами, заметал по улице пыль как метлой”.[893] Клеш в русском флоте был официально запрещен к этому времени.[894] В.В. Дыгало так характеризовал ситуацию: “… с большей силой с первых месяцев Февральской революции началась массовая перешивка матросских брюк на фасон с раструбом внизу, приобретавшим иногда нелепые, карикатурные размеры”.[895]

В дальнейшем, изменения формы стали носить настолько произвольный характер, что новый командующий Балтийским флотом контр-адмирал Д.Н. Вердеревский 7 июня отправил в Петроград начальнику Главного Морского Штаба капитану I ранга В.Е. Егорьеву запрос, в котором имелись такие строки: “…Между тем, из разговоров [! — Д.Б.] видно, что установился новый тип фуражек, синие кителя обшиваются кантами, на белые [летние — Д.Б.] кителя делаются наплечные знаки и т. д. Представляется необходимым составить сводку, какие приказания о форме одежды уже сделаны”.[896] Т. е. таким запросом Вердеревский фактически признал, что в этом деле он уже не контролирует ситуацию. Что уж говорить об отдельно взятом соединении. По сути, произошло нивелирование одного из атрибутов, регламентировавших службу. Исчезновение традиционной символики стирало психологическую дистанцию офицеров и нижних чинов, разрушая тем самым и систему подчинения.

Аналогичная неопределенность наблюдалась с другим важным атрибутом — присягой. 10 марта в штаб флота из морского министерства пришёл текст новой присяги с приказанием присягнуть по ней в ближайшее время.[897] 1 2 марта экипажи линкоров “Севастополь” и “Гангут” присягнули. Текст присяги звучал следующим образом: “Клянусь честью офицера (матроса) и гражданина и обещаюсь перед Богом и своей совестью быть верным и неизменно преданным Российскому государству, как своему отечеству. Клянусь служить ему до последней капли крови, всемерно способствуя славе и процветанию русского государства. Обязуюсь повиноваться Временному Правительству, ныне возглавляющему Российской государство, впредь до установления воли народа при посредстве Учредительного собрания. Возлагаемый на меня долг службы буду выполнять с полным напряжением сил, имея в помыслах исключительно пользу государства и не щадя жизни ради блага отечества.

Клянусь повиноваться всем поставленным надо мной начальникам, чиня им послушание во всех случаях, когда этого требует мой долг офицера (матроса) и не нарушать своей клятвы из-за корысти, родства, дружбы и вражды. В заключение данной мною клятвы, осеняю себя крестным знамением и нижеподписуюсь”[898]. Но затем пришло распоряжение отменить присягу, так как её текст будет дорабатываться (что, однако, не помешало опубликовать его в центральных газетах).[899] В дальнейшем текст новой присяги гак и не был прислан.

Важной причиной несоблюдения экипажами правил несения службы стала доступность отпуска в Гельсингфорс. После падения царского режима крупные митинги, проводившиеся в городе, давали возможность экипажам линейных кораблей бригады сходить на берег дополнительно.

Доступным берег сделало и функционирование выборных организаций всех уровней. Первыми, как уже отмечалось выше, являлись судовые комитеты. Численность в них занятых непрерывно росла. Изначально это был один человек от роты и один представитель от офицерской кают-компании, а всего 10 чел.[900] С середины марта, когда от роты стало выдвигаться уже по 2 чел., количество членов комитета возросло до 19 чел. На флагманских кораблях соединений, где от штаба также входил один представитель, депутатов вовсе становилось 20.[901] Наконец, после выборов 18 апреля, когда от некоторых рот (особенно многочисленных) выдвигалось по три представителя, количество членов в судовых комитетах возросло до 25 чел.[902] Тогда же впервые проводились и выборы в бригадный комитет дредноутов. О его численности мы можем судить лишь по количеству депутатов от “Севастополя”, поскольку лишь в этом случае состав представителей удалось установить полностью. На “Севастополе” 17 апреля было избрано в бригадный комитет 5 чел.: председатель комитета инженер-механик мичман В.Н. Соколов, музыкальный унтер-офицер I статьи А.С. Штарев, писарь А. Баров, унтер-офицер Г. Мягков и кандидат в члены с правом совещательного голоса машинный унтер-офицер С. Новосельский.[903]

64
{"b":"232988","o":1}