Петрограда “стали доходить чрезвычайно тревожные слухи. Они говорили о каком-то перевороте, об отречении государя… Наконец железнодорожное сообщение с Петроградом прервалось. Всякие слухи прекратились, и дальнейшие сведения стали поступать только через штаб флота…”.*525 Слухи, о которых упомянул Г. К. Граф, доходили преимущественно через возвращавшихся из отпусков членов экипажей. Нам известна, ло меньшей мере, одна группа нижних чинов, приехавших с 26 по 28 февраля. По данным Д.А. Гаркавенко в неё входили 7 матросов, в том числе 4 с “Полтавы”.*526 Вероятно, эта группа не была единственной. К тому же кое- что можно было выяснить на берегу, ведь ограничений на увольнения не вводилось.

Информация, поступавшая на корабли, будоражила команды. Косвенно об этом свидетельствует падение дисциплины на кораблях, в том числе и на линейных кораблях 1-й бригады. Так, на “Севастополе” 28 февраля матросы И. Ченцов и К. Кириллин отказались повиноваться приказу офицера. Когда они были арестованы и посажены под замок, то принялись танцевать. Это видели часовой и караульный унтер-офицер, которые “не только не приняли мер к прекращению подобного поведения, но и поощряли их всевозможными выкриками”.*527

Неопределённость могла рано или поздно привести к открытому неповиновению. Понимали это и в штабе бригады, и в штабе флота. Поэтому с раннего утра 28 февраля командующий флотом начал объезжать корабли, стоявшие на рейде. Первым стал “Петропавловск”, куда А.И. Непенин прибыл в 9 ч. Ю мин. утра.*528 Когда команда была построена, командующий обратился к матросам и офицерам с речью о положении в столице, о беспорядках, имевших место, о возможности со стороны немцев внезапного нападения. Свою речь он завершил призывом к спокойствию, нормальному несению службы и повышенной дисциплине. Затем, в 9 ч. 50 мин., Непенин отправился на “Россию”, флагманский крейсер 2-й бригады.*529

Почти тотчас же поступил приказ из штаба: “Бригада переходит на восьмичасовую готовность. Поэтому:

1. Увольнения команды на берег не позднее, чем до семи часов вечера. С нетчиков строжайше взыскивать.

2. На каждом корабле иметь вооружённый взвод из 24-х человек при 2 унтер-офицерах и офицере, пулемет.

3. Усилить вахтенную, караульную и палубную службы.

4. Офицерам увольнения запрещаются.

5. После семи часов нижних чинов разрешается посылать в город только по служебной необходимости.

6. Усилить надзор за мастеровыми и посторонними лицами.

7. Офицерам иметь при себе электрические фонари и прочее.

8. О малейших недоразумениях сообщать адмиралу днём и ночью.

9. Все распоряжения из Ставки Верховного Главнокомандующего будут немедленно сообщаться командам.

10. В первые же дни [марта — Д. Б.] произвести тревоги”.*530

Для ознакомления с этим приказом на “Петропавловск” были вызваны командиры “Севастополя”, “Полтавы” и “Гангута”. Совещание начальника бригады и командиров кораблей длилось, согласно флагманскому историческому журналу бригады*531, с 10 до 10 ч. 35 мин. Потом они разъехались по своим кораблям. По данным вахтенных журналов кораблей приказ и обращение адмирала были объявлены командам с 11 ч. 20 мин. (на “Севастополе”) по 11 ч. 35 мин. (на “Гангуте”).*532

Цель приказа в контексте происходивших событий, на наш взгляд, ясна. Во-первых, предполагалось таким образом “подтянуть” дисциплину среди команд. Во- вторых, у командиров были развязаны руки в отношении присутствия на корабле посторонних лиц, которые при приведении его в боевую готовность были обязаны сойти на берег. B-гретьих, присутствие на кораблях вооружённых взводов предостерегало от попытки вооружённого мятежа. Наконец, в-четвёртых, ограничение пребывания матросов на берегу должно было, по-видимому, уменьшить возможности общения их с “нежелательным элементом” — солдатами и рабочими. Ограничение свободного времени путём проведения учебных боевых тревог имело ту же цель.

Необходимым в такой обстановке являлось преодоление информационного вакуума. Поэтому вечером 28 февраля в штаб 1-й бригады от командующего флотом была прислана телеграмма № 228/оп: “Предписываю объявить командам: последние дни в Петрограде произошла забастовка и беспорядки на почве недостатка пищи и подозрения некоторых лиц в измене, чем могло быть нарушено доведение войны до победы. Произошли перемены в составе Совета Министров, который принимает меры к прекращению беспорядков и подвозу необходимых продуктов. Объявляю об этом командам, чтобы они узнали об этом от меня, а не из посторонних рук. Требую полного усиления боевой готовности, ибо возможно, что неприятель, получив преувеличенные сведения о беспорядках, попытается тем или иным путём воспользоваться положением”.*533

Около 11 ч. утра на другой день М.К. Бахирев был срочно вызван на “Кречет” к командующему на совещание.*534 Оказалось, что незадолго перед тем А.И. Непенин получил телеграмму от председателя Государственной думы М.В. Родзянко. В ней сообщалось, что восстание в Петрограде разрастается, правительство не может ничего сделать, и Государственная дума образовала Временный Комитет, взявший власть в свои руки для наведения порядка. Родзянко просил командующего Балтийским флотом дать незамедлительный ответ, признаёт ли он полномочия Временного Комитета. После долгих раздумий тот послал утвердительный ответ. Об этом А.И. Непенин объявил и добавил, что если кто-то не согласен с подобным решением, то он просит зайти потом к нему в каюту. Единственным так поступившим был начальник 1-й бригады линейных кораблей. Он заявил, что остаётся верен присяге, а потому не считает возможным продолжать службу, и просил освободить его от занимаемой должности. Командующий флотом с трудом уговорил М.К. Бахирева продолжить службу до конца войны.*535

После возвращения на “Петропавловск” он пригласил к себе командиров кораблей бригады, сообщив им о состоявшемся совещании флагманов, а также о своей позиции. Затем он предложил начать проведение с личным составом учебного отражения боевой тревоги, согласно приказу А.И. Непенина. Весь остаток дня был посвящен этому — проверке боевого расписания (на “Севастополе” и “Петропавловске” успели провести и учебное отражение пожарной тревоги). Никаких тревожных событий на линкорах не зафиксировано. Вечером на кораблях был зачитан приказ командующего флотом № 156, где сообщалось о вышеупомянутой телеграмме председателя Государственной думы и ответ на неё командующего, с тем, чтобы ещё больше успокоить нижних чинов.*536

Однако в это время драматические события стали затрагивать и Балтийский флот. Своеобразным “зачинщиком” стал наиболее близкий к эпицентру революции Кронштадт. В 23 ч. 30 мин. военный губернатор Кронштадта адмирал Р.Н. Вирен сообщил в Морской Генеральный Штаб о начавшихся беспорядках. Из МГШ в ответ прислали телеграмму о наведении Временным Комитетом Государственной думы порядка в столице и возвращении войск в казармы.*537 Тем временем на сторону восставших частей гарнизона перешли команды учебных морских рот и судов, стоявших в Кронштадте. Началось восстание, в ходе которого существовавшая администрация была разгромлена: погибло около 40 морских офицеров, в том числе Р.Н. Вирен и начальник штаба Кронштадтского порта контр-адмирал А.Г. Бутаков.*538 Связь с Кронштадтом командование флотом утратило, и А.И. Непенин обратился за помощью к М.В. Родзянко.*539