— Да, они его не хотели. Надо поставить себя на их место — им совсем не льстило, что дочь их бывшей служанки входит в семью и будет носить их имя. За время, что я служу в буржуазных семьях, я научилась их понимать — больших эгоистов трудно себе представить. Они думают только о деньгах.

— Тогда кто же хотел этого брака? — настаивал председатель.

— Я вам повторяю, господин председатель, это мсье Роделек.

— Но вы же не станете пытаться убедить суд, мадам, что уважаемый представитель братства Святого Гавриила, руководитель учреждения, где воспитывают слепоглухонемых от рождения, превратил свой институт в матримониальную контору!

— Я этого не говорю, господин председатель, но вы не хотите понять, что слепоглухонемые от рождения, воспитанные мсье Роделеком до Жака, оставались неженатыми. И тогда он захотел провести эксперимент со своим новым учеником — он заметил, когда был на улице Кардине, что Соланж была нежна с Жаком… И, хитрый, он использовал это чувство девочки. Когда он нас вызвал в Санак под тем предлогом, что даст нам работу, он имел в виду совсем другие цели. Соланж и я — мы верили этому старому человеку в сутане и ни о чем не догадывались. Вы поймите меня: я уверена, что он околдовал мою дочь.

— Мадам, вам следует выбирать выражения. Члены братства Святого Гавриила доказали преданность делу и продемонстрировали знания, к которым нельзя относиться без почтения.

— Ну да, — продолжала женщина, — они говорят о преданности, а сами обделывают свои дела! Посмотрите на результат: кончается тем, что их ученики оказываются под судом.

— Короче, мадам, вы считаете, что брак совершился против вашей и семьи Вотье воли?

— Совершенно верно, господин председатель.

— И вы совершенно не допускаете, что ваша дочь Соланж действительно могла быть влюблена в того, за кого она вышла замуж?

— Я повторяю вам: она пожертвовала собой!

— Суд благодарит вас, мадам Дюваль. Можете быть свободны. Пригласите декана филологического факультета из Тулузы господина Марнея.

— Господин декан, суд хотел бы услышать ваше мнение об интеллектуальных способностях обвиняемого.

— На нашем факультете Жак Вотье сдал первый экзамен на бакалавра двадцать восьмого июня тысяча девятьсот сорок первого года с оценкой «очень хорошо», которая выставляется весьма редко. Его сочинение было образцовым. В следующем году кандидат с такой же легкостью выдержал второй экзамен. На первом и втором экзаменах ему было предложено в письменной форме ответить на те же вопросы, что и нормальным кандидатам, но в присутствии преподавателя-переводчика, специально присланного Фондом Валентина Гюи. Сочинения, написанные по системе Брайля, этот преподаватель переводил на обычное письмо. Для устных вопросов — я при этом решил присутствовать сам, учитывая необычность эксперимента, — был другой переводчик, из Национального института с улицы Сен-Жак, который был посредником между кандидатом и экзаменаторами. Могу сказать со всей ответственностью, что Жак Вотье, воспитанник института в Санаке, был одним из самых блестящих бакалавров, которые прошли через филологический факультет в Тулузе: по просьбе членов братства Святого Гавриила кандидату не было сделано ни единой поблажки.

— Возможно, факультет в Тулузе принимал экзамены и у других слепоглухонемых кандидатов, представленных институтом в Санаке?

— Именно так, господин председатель. До Жака Вотье мы выдали диплом шести кандидатам о сдаче двух экзаменов и дипломы бакалавров философии и математики — трем кандидатам. Вместе с Жаком Вотье это в общей сложности десять слепоглухонемых кандидатов за двадцать лет.

— Вы знакомы с директором института в Санаке мсье Ивоном Роделеком?

— Побывав на приеме экзаменов у Жака Вотье, я посчитал долгом лично отправить письмо мсье Роделеку и поздравить его с замечательными — скажем даже, необыкновенными — результатами. Мсье Роделек ответил мне и пригласил побывать у него в институте. Я отправился туда вместе с двумя коллегами с естественнонаучного и юридического факультетов. Мы были восхищены применяющимися там методами. Я и мои коллеги вернулись из Санака с редким ощущением того, что мы наконец встретили гениального воспитателя. Невозможно рассказать, сколько терпения нужно было мсье Роделеку, чтобы применить на практике свой метод, в сущности экспериментальный, выводя своих подопечных из глубокого мрака, в который они погружены с рождения.

— Мсье Роделек высказывал вам свое мнение о Жаке Вотье?

— Он считал, что Жак Вотье, девятнадцатый по счету слепоглухонемой из воспитанных им за пятьдесят лет, намного превосходил способностями всех его прежних учеников. Он его очень хвалил и даже спросил меня в тот день: «Что подумали бы на факультете, если бы этот девятнадцатилетний юноша стал известным писателем?» Помню, что я ему ответил тогда: «Это было бы удивительно, но есть ли у него для этого способности?» Мсье Роделек без колебаний заверил: «Есть». Появление три года спустя «Одинокого» подтвердило, что директор института не ошибался.

— Можно узнать ваше мнение об этой книге?

— Если смотреть на нее с точки зрения психологии слепоглухонемых от рождения, то эта книга во всех отношениях замечательная. Она хорошо написана. Автора разве что можно упрекнуть в том упорстве, с которым он изображает монстрами нормальных, окружающих героя людей. Это не согласуется с принципами жизни и в особенности с бесчисленными проявлениями доброты, свидетелем которых он был в течение двенадцати лет, проведенных в Санаке.

— Свидетель полагает, что этот роман написан человеком умным и проницательным? — спросил генеральный адвокат Бертье.

— Более того! — подчеркнул декан. — «Одинокий» — произведение человека неординарного.

— Выражая благодарность господину декану Марнею, — продолжал генеральный адвокат, — давшему показания, авторитетность которых несомненна, я очень хотел бы обратить внимание господ присяжных на тот факт, неопровержимо теперь доказанный, что обвиняемый не только отдает себе отчет в малейших своих поступках, но и как человек исключительного ума их обдумывает. И в особенности мы хотим подчеркнуть тот факт, что не следует обманываться внешностью Жака Вотье. Что он зверь — мы не сомневаемся в этом ни одной минуты, сам характер преступления это доказывает, но мы должны добавить, что это умный и хитрый зверь. Поэтому мы вправе заключить, что преступление, совершенное на «Грассе», заранее долго обдумывалось, было умышленным, преступник осознавал последствия.

— Выводы, сделанные господином генеральным адвокатом, — сказал Виктор Дельо, — кажутся преждевременными. Разумеется, редкий ум Вотье не вызывает никакого сомнения, но нет никаких оснований считать, что он употребил свой дар на совершение преступления.

— Суд благодарит вас, господин декан, — сказал председатель. — Пригласите следующего свидетеля.

Свидетеля вел к барьеру швейцар, так как тот был слепым.

— Ваше имя?

— Жан Дони.

— Время и место рождения?

— Двадцать третьего ноября тысяча девятьсот двадцатого года, Пуатье.

— Ваша профессия?

— Органист в соборе в Альби.

— Мсье Дони, — начал председатель, — в течение одиннадцати лет вы были товарищем по учебе и другом юности Жака Вотье в институте в Санаке. Вы сами вызвались быть свидетелем на суде, когда узнали из газет о преступлении, в котором обвиняется ваш бывший друг. Вы утверждали в разговоре со следователем, что можете сообщить очень важные сведения об обвиняемом. Суд слушает вас.

— Господин председатель, могу сказать, что в течение первых шести лет пребывания Жака Вотье в Санаке я был его лучшим другом. Когда он прибыл в институт, я считал его гораздо более несчастным, чем сам, — я только слепой. Я мог говорить и обладал очень развитым слухом. Он был моложе меня на три года. В течение первого года директор института мсье Роделек занимался с ним только сам, а потом вызвал меня и сказал: «Я заметил, что ты интересуешься успехами своего младшего товарища и что ты добр к нему. Поэтому теперь, когда он знает дактилологическую азбуку и алфавит Брайля, вы будете вместе гулять, играть и даже заниматься, потому что он уже освоил различные способы общения». Начиная с этого дня я стал в некотором роде ближайшим помощником мсье Роделека, и так продолжалось в течение шести лет, пока Жак не достиг семнадцатилетнего возраста. Тогда меня заменили той, которая через шесть лет вышла за него замуж. Должен сказать, что прибытие Соланж Дюваль с матерью произвело дурное впечатление в институте, где до тех пор не появлялась ни одна женщина. Хотя я убежден, что директор, мсье Роделек, пригласил Соланж Дюваль с самыми лучшими намерениями.