Но в то цюрихское лето это предостережение смягчалось общим ощущением нарастающей силы их дела, больших удач, выхода на просторы, о которых мечтал Маркс.
Да, в то лето они все были веселы и молоды. И старый Энгельс тоже.
Вечерами, когда они встречались за столиком, поставленным на воздух под липами, Энгельс произносил шутливый тост в честь «Клары-воительницы», лукаво добавляя, что приятно видеть женщину, борющуюся за равноправие, но отнюдь не стремящуюся к сходству с мужчиной.
Он хорошо себя чувствовал в этой компании! С одной стороны сидела Клара, с другой — улыбчивая, все еще красивая Юлия Бебель. И сам Август Бебель. И Фрида Симон, его дочка.
И скромный оркестрик из любителей музыки какого-то ферейна играл народные, французские и немецкие, песни, и все подпевали, взявшись под руки и раскачиваясь на своих стульях. И уж никак не думала Клара, что Энгельс так легко поведет ее в вальсе, танцуя его по-старинному — в три па.
Конгресс закончился. Итоги «большого сбора» радовали: конгресс активно поддержал политические требования Энгельса, проголосовал против войны, за разоружение, за ликвидацию армий. В тактическом плане — за протест против военных кредитов.
Август Бебель предложил совершить прогулку по Цюрихскому озеру.
В середине августа здесь, на северо-востоке страны, лето уже не было жарким.
На носу маленького пароходика в плетеном кресле, с пледом на коленях сидел Энгельс, с удовольствием оглядывая берега в подзорную трубу.
И теперь уже не молодым, но прекрасным в своей старости виделся Кларе Энгельс. Разве прекрасен только восход солнца? Есть особая красота в его закате, в последних лучах, готовых померкнуть…
Это были удивительные дни! Они навсегда остались в памяти Клары. Тем более что за ними последовала деловая и нежная переписка с Энгельсом.
Клара готовилась к ответственному выступлению в Берлине. Когда-то в своей книге «Женщина и социализм» Август Бебель впервые сформулировал мысль о том, что равноправие нужно пролетаркам отнюдь не для борьбы с мужчинами своего класса, а для их совместной борьбы против капитализма.
Прошли годы, но споры между социалистками и феминистками не утихали.
Одной из самых талантливых привержениц феминизма была Берта Топиц, дама из деловых кругов, наследница крупного шахтовладельца.
С ней и предстоял Кларе поединок-диспут.
Свои устные и печатные выступления Берта направляла против мужчин независимо от их классовой принадлежности.
Публичный диспут между двумя известными деятельницами женского движения привлек много публики. Клара Цеткин была широко известна как страстный оратор, опытный полемист. Но Берта Топиц тоже была сильна в споре.
Они встретились в берлинском рабочем ресторане: буржуазные деятельницы женского движения пытались вербовать сторонниц среди рабочего класса.
Первой выступала Берта. Она была очень эффектна в черном костюме «мужского» покроя, воротник белой блузки был по-мужски перехвачен черным шейным платком. Свой доклад она прочла темпераментно и вызвала аплодисменты публики, заполнившей ресторан.
Потом слово предоставили Кларе.
Клара говорила свободно, не пользуясь конспектом. Начала с требований, выставляемых буржуазными женскими организациями. Да, женщины должны свободно выбирать профессию, получать образование, наравне с мужчинами лечить, преподавать, судить, редактировать… Это справедливо. Но думают ли буржуазные дамы о вопиющей несправедливости, заставляющей женщину-работницу работать по четырнадцать часов в сутки на производстве! О том, что женский труд ценится дешевле мужского и потому выгоден капиталисту! А нравственная сторона вопроса: жестокий строй прежде всего бьет по женщине-матери — совместимо ли это с милосердием, лицемерно провозглашенным религией?
Чего же добиваются марксисты, социал-демократы? И где именно расходятся их пути с феминизмом? Марксисты считают, что истинная свобода женщины возможна только в свободном обществе. Они считают, что ограничение борьбы путем реформ, дающих некоторые права женщинам, выгодно только женщинам из господствующего класса. Да, эти женщины будут выступать в суде, заключать торговые договоры, говорить с университетской кафедры. Но вы, работницы, что получите вы? До тех пор пока не победит социалистический строй, вы будете работать сверх силы и биться в тисках нищеты! Только политическое господство рабочего класса даст нам свободу!
Клара переходит к самой острой части своего выступления: против «коронованных особ, монархов и их прислужников».
— И у них, у этих господ, вы, госпожи феминистки, вымаливаете милосердие к женщинам? Никогда женщины-пролетарки не унизятся до этого. Не мужчина вообще их враг, а лишь угнетатели, безразлично, к какому полу принадлежат эти сильные мира сего! Когда тебя хватают за горло, тебе все равно: душит мужская рука или женская!
И если среди грабителей с большой дороги редки женщины, то их немало среди класса капиталистов! Свободолюбивые германские работницы вместе с пролетариями всего мира станут под знамена социалистов!
Клара опускается на стул в шуме аплодисментов.
Берта спокойно, одергивая свой мужской пиджак, подымается за столиком и, картинно подняв руку, начинает:
— Я позволю себе пока только одну реплику: госпожа Клара Цеткин блестяще защищала здесь доктрину социал-демократии и воздвигла непроходимую стену между имущими и неимущими женщинами. Но не является ли эта стена мифом, разлетающимся от прикосновения действительности? В самом деле… — Берта обегает зал быстрым взглядом, перед тем как выбросить свою козырную карту, — разве не баронесса Ган была инициатором создания «Убежища святой Магдалины»? Разве не эта уважаемая дама и ее подруги на свои личные средства воздвигли прекрасное здание для приюта падших женщин, в котором эти жертвы преступных мужских устремлений возвращаются к трудовой жизни?
В зале воцаряется тишина. Диспут становится диспутом. Сейчас все зависит не только от убедительности ответа Клары, но и от ее тона.
— Поступок баронессы Ган благороден…
Легкое движение проходит по залу: Цеткин отдает должное аристократке!
— …но поступок этот, как и всякая филантропия, при всех своих добрых намерениях, которыми, как известно, вымощена дорога в ад, ни в какой степени не решает проблемы. Места на панели, освобожденные питомицами приюта, немедленно заняли другие женщины! Проституция — такой же неотъемлемый спутник капиталистического общества, как эксплуатация рабочих. Что касается «преступных устремлений мужчин», то… Прошу прощения, фройляйн Топиц, вы, конечно, не знаете ночной жизни большого города. Но мне часто приходилось вместе с работницами ночных смен возвращаться поздно домой. Смею вас заверить, что носители «преступных устремлений» являются отнюдь не пролетариями, а господами буржуа! Будьте же справедливы! К ним, к этим хищникам, покупающим не только труд женщины, но и ее тело, обращайте свой гнев, фройляйн Топиц!
В зале шум, аплодисменты. В настроении собрания чувствуется некий перелом.
Диспут продолжается… Насчет «семейного рабства» многие давно имеют свое мнение. Чем ужаснее выглядит «мужчина-угнетатель», для которого Берта не скупится на черную краску, тем более нарастает хотя вполне благопристойный, но несколько все же легкомысленный говорок где-то в рядах… И вдруг в патетическом месте речи фройляйн Топиц раздается громкий женский голос, с издевкой провозглашающий:
— Позор людоеду-мужчине!
Звонок председательницы обрывает смех. Но пафос Берты несколько сник. Этот выкрик был как бы проколом шины, которая быстро теряет свою упругость.
Председательница предоставляет слово актрисе Кете Дитрих. Да как же Клара не узнала Кете Дитрих, которой не раз аплодировала в «Берлинербюне»! Талантливая актриса, известная своим смелым образом мыслей!
Кете не против того, чтобы бороться за права женщины в том обществе, в котором мы живем. Реформы? Да, и реформы. Но могут ли они дать действительное освобождение женщине-труженице? Жервезе, скажем, из романа Золя? Или прачке Терезе из пьесы нашего современника?
