Маргарита имела много рабынь, положенных ей, царевне, по укладу царского дома. Но эти рабыни, казалось, были всегда; Вероника приказывала покупать рабынь для покоев младших сестёр. Маргарита привыкла не обращать внимания на всех этих молодых женщин и девчонок, пробегающих босыми ногами. Хармиана побранивала неуклюжих. Вдруг что-нибудь хорошее, дорогое ломалось нечаянно, падало и разбивалось случайно; и тогда сердитый гневливый, визжащий вопль Хармианы взвивался. Хармиана угрожала наказаниями, но Вероника прощала. Хармиана ведь сама была рабыней и стремилась доказывать, и прежде всего себе самой, что она действительно высоко поднялась во дворце и даже имеет право кого-то покарать. А Вероника не имела нужды доказывать себе что бы то ни было и потому была добра... Она подарила маленькую Ирас Маргарите, отчего-то решив, что так будет лучше для обеих, и оказалась права... Сначала Маргарита впервые почувствовала, даже и с изумлением, что сделалась истинной собственницей другого человеческого существа. Затем это чувство собственности как-то исчезло, будто растворилось в жарком воздухе летней Александрии. Явилось, сложилось чувство принадлежности. Ирас вся принадлежала Маргарите-Клеопатре! Ирас постепенно сделалась частицей, и немалой, всего существа Маргариты-Клеопатры. И вовсе не как нога, или рука, а будто глаза, или даже сердце, которое вдруг странно ощущаешь, как оно бьётся в груди, как будто твоё сердце в твоей груди — это ещё и отдельное от всей тебя живое существо — Ирас!..

Маргарита, пылая любопытством познавать жизнь, властно требовала от Ирас рассказа о далёких землях Гипербореи. Но девочка ничего не помнила о первых годах своей жизни. Около пяти лет Дага прожила среди своих родных и близких, даже помнила своё первое имя, но в памяти её не осталось ни лиц, ни других имён. Первой более или менее ясной картиной всплывала в её смутной памяти палуба корабля, деревянный щелястый навес, очень огромная страшная волна... И помнила ужас одиночества. Стало быть, прежде, должно быть, не была одинокой... Понукаемая Маргаритой, напрягала память, решительно бросала память куда-то в темноту, но ничего не вспоминалось, кроме снега. Много снега, снежная гора. И с этой горы Дага скатывалась, чьи-то руки поддерживали её... Маргарита знала, что существуют снежные вершины гор Кавказа; и в Афинах, и в Риме случается сыплет снег, а после быстро тает. Но на этих вершинах кавказских гор не тает никогда! А в тех краях, где родилась Дага, люди просто-напросто живут среди снега! В Афинах и в Риме снег ненадолго выпадает, а в краях неведомой Гипербореи снег тает ненадолго...

Маргарита привязалась к маленькой Ирас, приказывала ей укладываться на подстилке подле царевниного ложа. Маргарита спала на низкой кровати, ножки которой сделаны были по старинной египетской моде — в виде львиных лап. Хармиана не хотела, чтобы Ирас спала в царевниной спальне, потому что Маргарита стала детски сердито гнать от себя Хармиану:

   — Я приказываю тебе уйти! Я не желаю видеть тебя ночью! Не смей быть возле меня! Я не хочу, чтобы твой храпучий нос был около моей кровати! Убирайся! И ночью дверь будет заперта. И не смей стучаться!..

Хармиана, конечно же, пошла жаловаться царице, но Вероника приняла сторону младшей сестры:

   — Чего ты хочешь, Хармиана?! Маргарита растёт, ей хочется проводить время без тебя...

   — Но ведь она остаётся с этой варваркой...

   — Ступай, Хармиана. Так должно быть. И не тревожь более меня об этом. Ирас принадлежит Маргарите. А ты верная слуга, я знаю, но не стоит тебе превращаться в госпожу своей госпожи... — И смягчая свои слова, царица улыбнулась с беспечной ласковостью...

Растущая дружба-близость с маленькой Ирас заменяла Маргарите с течением времени прежнюю родственную детскую дружбу с сестричкой Камой. После шумной игры в песке под пальмами царевну раздевали. Хармиана подхватывала её под мышки и ставила голенькую в мраморную мойню. Затем так же подхватывала и ставила к Маргарите нагую Ирас. Прошло время и Хармиана всё же привыкла к тому, что Ирас заняла немалое место в жизни царевны... В помещении, где спали рабыни Маргариты-Клеопатры, отвели для Ирас комнатку, обмеблированную, впрочем, только лишь соломенным тюфяком. Ирас нечасто ночевала в этой комнатке, поскольку бывала по большей части неразлучна с царевной. Девочки прыгали и плескались в мойне, и хохоча прерывисто, обрызгивали друг дружку водой. В эти быстрые яркие мгновения было видно ясно, что Ирас — ещё сущее дитя. Волосы её вдруг золотились в солнечных лучах, глаза искрились ребяческим весельем; рот широко раскрывался, показывая белые зубки и щербинки меж ними; молочные зубы уже выпадали, готовя место костяным... Но именно в эти мгновения детской беззаботности вдруг виделось, что на личике Ирас выдаются тяжеловатые темноватые веки...

Маргарита приказывала Хармиане принести из большой дворцовой кухни формы для печенья, представлявшие собой толстых оленей и круглых рыб. Девочки часами лепили печенья из горячего тёмного и чистого песка. Арсиноя присоединялась к Маргарите и маленькой Ирас не так часто. Самолюбивая Кама чувствовала себя обиженной. Почему Вероника подарила Ирас Маргарите? Каме царица никогда не делала такого живого подарка! Арсиноя понимала, что Маргарита первенствует в сердце Вероники. Подобное предпочтение оскорбляло самолюбивую Каму, но Кама таила свои чувства, никому не открывалась...

Маргарита приметила, что Кама сторонится маленькой Ирас и даже отворачивается, отворачивает голову, чтобы не смотреть на неё. Было видно, что татуированное лицо Ирас вызывает у младшей царевны сильное чувство отвращения. Да и не у одной только Арсинои! Многие во дворце поглядывали с отвращением и брезгливостью на лицо Ирас. Да и Хармиана морщилась. Тогда Маргарита стала смеяться с озорством. Ей нравилось, что то, что у других вызывает отвращение и брезгливость, ей видится красивым и достойным любования... Однако Арсиноя вдруг изменила своей обычной замкнутости и пожаловалась Веронике. Разумеется, и Маргарита была виновна. Они втроём играли в песке, Арсиноя вдруг очень резко отвернула голову и, быстро вскочив на ноги, отстранилась от Ирас, которая протягивала ей форму для печенья, наполненную песком. Маргарите это движение сестры увиделось оскорбительным; для неё, для Маргариты-Клеопатры, оскорбительным. В два прыжка подскочила Маргарита к младшей сестре, грубо схватила её за щёки обеими руками, щипля больно и выкрикивая почти с яростью:

   — Нет, смотри!.. Смотри!.. Смотри, дочь собаки!..

Кама испугалась, и теперь и она почувствовала мучительную боль оскорблённости. Вырвалась и громко заплакала. Ей и на мысль не пришло ударить сестру в ответ, тоже крикнуть некие оскорбительные, оскорбляющие слова... Няня Арсинои кинулась к своей питомице, подняла на руки девочку, рыдающую судорожно; пошла прочь, громким голосом браня Хармиану... Ирас молчала, хмуро глядя прямо перед собой, она не любила смотреть по сторонам, окружающее мало занимало её. Маргарита тяжело дышала. Хармиана хотела было попенять ей за обиду, нанесённую Каме, но решила также молчать. Однако Вероника призвала к себе Маргариту вместе с Ирас и сказала, обращаясь к младшей сестре:

   — Сегодня ты оставишь Ирас в моих покоях. Уже послано в Ракотис за старухой Бакхис, она умеет сводить с кожи стигмы...

Маргарита увидела, как черты лица Ирас, эти правильные черты, словно бы обмерли, отвердели в ужасе. Должно быть, татуировка слишком много для неё значила; быть может, некие, чрезвычайно смутные воспоминания, нет, не о чём-то конкретном, но о некоем священном духе, дыхании, озарявшем её давнюю жизнь, дороги были ей... Маргарита кинулась к царице, решительно встала на коленки перед старшей сестрой, принялась горячо упрашивать:

   — ...Не надо, прошу тебя, великая царица!.. Если ты пожелаешь, я попрошу прощения у Камы...

Маргарита пожалела Ирас, а ещё Маргарите было очень жаль потерять татуированную рабыню. Ведь было так приятно и весело, когда другие пугались этого татуированного лица! А Маргарите это татуированное, разукрашенное красно-чёрными извивами лицо представлялось таким красивым!.. Ирас без татуировки... Это, конечно, оставалась Ирас, но всё-таки немножко не та...