Не ссорился ли Бум-Бум еще с кем-нибудь из сотрудников компании, хотела я знать. А может быть, он с кем-то был особенно близок?

– Чаще всего, он общался с торговыми агентами. Это люди, которые покупают и продают зерно. Ну и, конечно, с мистером Квинчли, который держит компьютерную связь с Торговой палатой.

Жанет назвала мне имена тех, с кем имеет смысл поговорить, и вернулась к своей работе. Я же отправилась на поиски Бримфорда и Эштона, торговых агентов, с которыми Бум-Бум общался чаще всего. Оба говорили по телефону, и мне пришлось подождать. Прочие сотрудники бросали на меня любопытные взгляды. Здесь было с полдюжины машинисток, печатавших счета, письма, контракты, уведомления и всякие прочие бумажки. Вдоль окон располагались такие же стеклянные кабинетики, как у Бум-Бума. В одном из них я увидела пресловутого мистера Квинчли, сидевшего перед здоровенным компьютером. Очевидно, там и поддерживалась связь с Торговой палатой.

Кабинет Филлипса находился в дальнем углу. Взглянув туда, я заметила, как Луиза, особа моего возраста с мелкими кудряшками (последний раз такую прическу я видела в седьмом классе), допрашивала о чем-то Жанет. Наверное, обо мне. Я усмехнулась.

Эштон повесил трубку и снова собирался набрать номер, но я его остановила и попросила уделить мне несколько минут. Это был плотный мужчина лет под пятьдесят. Он охотно согласился, и мы направились в кабинетик Бум-Бума. Я объяснила, кто я такая. Сказала, что хочу разобраться в служебных обязанностях Бум-Бума, поговорить с его знакомыми.

Эштон держался дружелюбно, но откровенничать не собирался – во всяком случае, с посторонней. Он согласился, что Жанет более или менее верно описала содержание работы Бум-Бума. Да, мой двоюродный брат ему тоже нравился – с ним работалось веселее, он был толковый, не пытался использовать в личных целях знакомство с Аргусом. Нет, Эштону неизвестно, ссорился ли он с кем-нибудь, об этом лучше поговорить с Филлипсом. Как они ладили с Филлипсом? Об этом тоже имеет смысл поговорить с самим вице-президентом.

Когда я закончила разговор с Эштоном, выяснилось, что второй агент, Бримфорд, успел уехать по делам. Я отнеслась к этому философски – вряд ли Бримфорд смог бы сообщить мне что-нибудь полезное. Просматривая в кабинетике Бум-Бума бумаги, аккуратно разложенные по ящикам письменного стола, я сразу поняла, что, имей он дюжину разоблачительных документов, связанных с перевозкой, я все равно не смогу в них разобраться. Списки фермеров, поставляющих зерно «Юдоре Грэйн», списки кораблей, плавающих по Великим озерам, списки железнодорожных транспортных компаний, даты рейсов и погрузок, вырезки из «Новостей зерноторговли», прогнозы погоды и так далее... Я успела порыться в трех ящиках. Все было очень аккуратно рассортировано по темам, но мне эти данные ничего не говорили. Я поняла лишь одно: Бум-Бум всерьез увлекся своей непростой профессией.

Задвинув последний ящик, я порылась на столе. Обнаружила там несколько листков бумаги, исписанных аккуратным почерком брата. На глаза навернулись слезы. Бум-Бум писал себе для памяти, что он должен сделать, что узнал нового о своем ремесле и так далее. Он всегда был аккуратистом, всегда все планировал заранее. Бешеная энергия и натиск проявлялись только на льду – Бум-Бум знал, что может себе это позволить, потому что в его жизни все в порядке.

Я полистала деловой дневник, списала имена людей, с которыми Бум-Бум встречался в последние недели своей жизни. Пейдж он видел в субботу и потом в понедельник вечером. Двадцать седьмого апреля, во вторник, он записал имя Джона Бемиса и имя Аргуса, причем около последнего поставил вопросительный знак. Стало быть, он собирался переговорить с капитаном «Люселлы» и в зависимости от результатов беседы, возможно, связаться с Аргусом. Очень интересно.

Потом я обратила внимание на то, что в календаре некоторые числа подчеркнуты. Тогда я села и занялась изучением ежедневника уже всерьез. В январе, феврале и марте ничего, зато в апреле подчеркнуты сразу три числа: двадцать третье, шестнадцатое и пятое. Я посмотрела на страницу, где был напечатан календарь за 1981, 1982 и 1983 годы. В восемьдесят первом году Бум-Бум подчеркнул двадцать три дня, в восемьдесят втором – три. При этом в восемьдесят первом году первый из подчеркнутых дней приходился на двадцать восьмое марта, последний – на тринадцатое ноября. Я сунула ежедневник в сумочку и еще раз огляделась по сторонам.

Осмотр был уже закончен, когда в дверях появилась Жанет.

– Вернулся мистер Филлипс. Он хочет повидаться с вами. – Она помолчала. – Я оставлю здесь эти папки до вашего возвращения. Но вы ведь не скажете ему об этом?

Я пообещала ей и отправилась к вице-президенту. Это был уже настоящий кабинет, так сказать, главная твердыня, охраняемая свирепым драконом в юбке. Луиза быстро взглянула на меня поверх машинки, всем своим видом изображая деловитость.

– Вас ждут. Входите.

Филлипс разговаривал по телефону. Он прикрыл ладонью трубку и предложил мне сесть, а потом продолжил разговор. Надо сказать, что его кабинет разительно отличался от спартанской обстановки остальных помещений офиса. Ничего особенно роскошного, но вся мебель самого лучшего качества, из настоящего орехового дерева, а не из прессованной фанеры, покрытой виниловой пленкой. На полу – толстый серый ковер; на стене, напротив письменного стола, – старинные часы. Из окна, правда, вид так себе – на автомобильную стоянку, но полусдвинутые тяжелые шторы заслоняли этот малопривлекательный пейзаж.

Филлипс сегодня выглядел нарядно, хотя одежда сидела на нем несколько мешковато – он был одет в светло-голубой шерстяной костюм, синюю рубашку с инициалами на кармане. Волосы тщательно уложены. Думаю, денег у вице-президента хватало. Одевался он шикарно, зеленая «альфа» стоила, насколько мне известно, четырнадцать тысяч долларов, да и антикварные часы обошлись недешево.

Филлипс закончил разговор, улыбнулся мне своей деревянной улыбкой и сказал:

– Признаться, я несколько удивлен вашим появлением здесь. Мне казалось, что мы ответили на все ваши вопросы.

– Боюсь, что нет. Мои вопросы похожи на многоглавую гидру – чем больше голов слетает, тем больше новых вырастает.

– Хм, мне говорили, вы не даете покоя нашим служащим. Учтите, у таких, как Жанет, много работы. Так что, если у вас есть вопросы, лучше обращайтесь ко мне. По крайней мере, мы не будем отрывать от дела других людей.

Я почувствовала, что Филлипс изо всех сил пытается говорить небрежно. Это не совсем ему удавалось.

– Ладно. Почему мой двоюродный брат обсуждал с вами прошлогодние контракты на судовые перевозки?

Лицо Филлипса побагровело, а потом сразу побледнело, на щеках появилась целая россыпь веснушек. Прежде я их не замечала.

– Контракты? Ничего такого мы с ним не обсуждали!

Я закинула ногу на ногу.

– Бум-Бум оставил об этом запись в своем ежедневнике, – соврала я. – Вы же знаете, какой он был пунктуальный – записывал все, что делал.

– Может быть, мы о чем-то таком и говорили, но я не помню. Мало ли, что мы обсуждали. Ведь я был его наставником, вам это известно.

– Хорошо. О чем же вы тогда говорили в последний вечер накануне его смерти, если не о контрактах? Насколько я понимаю, он остался в офисе после работы, чтобы поговорить с вами.

Филлипс молчал.

– Если вы забыли, это было в прошлый понедельник, двадцать шестого апреля, – добавила я.

– Я не забыл, когда погиб ваш кузен. Но мы с ним задержались после работы лишь для того, чтобы обсудить наши обычные дела, на которые не хватило времени днем. Мне часто приходится задерживаться после работы. Луиза делает все возможное, чтобы тщательно спланировать мой рабочий день, но у нее не всегда получается. Поэтому мы с Варшавски остались вечером, чтобы разобраться в кое-каких проблемах.

– Понятно.

Я обещала Жанет, что не подведу ее, поэтому не могла сказать Филлипсу, что у меня есть свидетель, который видел папки в руках Бум-Бума. Ведь, кроме Жанет, никто не мог мне об этом рассказать – Луиза вычислит это в два счета.