Вдова кивнула.

– Когда Генри пришел домой, он рассказал мне об этом. Он очень скучал на своей работе и, если случалось что-нибудь примечательное, обязательно мне говорил. – Она снова кивнула. – Вы душеприказчица молодого Варшавски или что-то в этом роде, верно?

– Я его двоюродная сестра и душеприказчица. Меня зовут Ви.Ай. Варшавски.

– Муж никогда не увлекался хоккеем, но мистер Варшавски ему нравился. Когда муж во вторник вернулся домой – нет, это было уже утро среды, – он сказал, что какая-то белая девчонка, большая задавака, велела ему получше присматривать за квартирой молодого Варшавски. Так это были вы. – Она снова покивала: Я молчала. – Не надо было учить моего Генри, как ему выполнять свою работу. – Миссис Келвин сердито всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. – Вы сказали, чтобы он никого не впускал в квартиру вашего брата. Значит, вы ожидали, что может что-то случиться. Правильно?

Глядя ей прямо в глаза, я отрицательно покачала головой.

– Просто дневной швейцар, Хинкли, впустил в квартиру одного человека без моего ведома. Там есть вещи, которые могут показаться ценными поклонникам Бум-Бума, – его клюшки и все такое прочее. Кроме того, там хранятся документы, которые никто, кроме меня, не должен видеть.

– Значит, вы все-таки знали, что кто-то попытается ворваться туда?

– Нет, миссис Келвин. Если бы я подозревала нечто подобное, то приняла бы более серьезные меры предосторожности.

Вдова поджала губы.

– Если вы ни о чем таком не подозревали, то зачем надо было учить моего мужа, как он должен делать свою работу?

– Я не была знакома с вашим мужем, миссис Келвин. Видела его впервые в жизни. Откуда мне было знать, насколько серьезно относится он к своей работе. Я ничему его не учила, просто выполняла долг душеприказчицы.

– А мне Генри сказал: «Не знаю, кто эта девчонка (он имел в виду вас), но она, похоже, думает, что кто-то попытается проникнуть в квартиру. Буду за ней приглядывать». Потом Генри вздумал изображать из себя героя и его убили. А теперь вы говорите, что ничего такого не подозревали.

– Мне очень жаль, – сказала я.

– Что мне от вашего сожаления? Это его не воскресит.

После того как миссис Келвин ушла, я долго сидела неподвижно. Не могла избавиться от чувства, что отправила старика на смерть. Во вторник вечером он смотрел на меня так, словно я пустое место, но, оказывается, отнесся к моим словам вполне серьезно. Серьезнее, чем я думала. Должно быть, он Не сводил глаз с монитора, показавшего двадцать второй этаж. Увидел что-то подозрительное, поднялся наверх... Дальнейшее ясно.

У меня и в самом деле не было оснований подозревать, что кто-то попытается проникнуть в квартиру Бум-Бума – во всяком случае кто-то, способный на убийство. Но непоправимое произошло, и я чувствовала себя в ответе. Я обязана разобраться в этом убийстве.

Когда я позвонила Пейдж Каррингтон, мне ответил автоответчик. Я не стала оставлять сообщения, а вместо этого посмотрела в адресной книге, где находится Чикагский театр балета: 5400, Н. Кларк. По дороге в театр завернула в закусочную, выпила кока-колы и съела бутерброд.

Театр находился в старом складском помещении между корейским рестораном и складом упаковочных материалов. Снаружи театр смотрелся неважно, но зато внутри был полностью реконструирован. В пустом вестибюле все стены были увешаны фотографиями балерин в различных ролях. Труппа в основном ставила классику, в том числе много Баланчина, но были у них и свои собственные постановки. Пейдж я нашла в трех ролях: девушка с Дикого Запада из мюзикла «Родео», Бьянка из «Укрощения строптивой» и комедийная роль в «Фантазии Кларк-стрит». Этот последний спектакль я смотрела дважды.

Зрительный зал находился слева. У входа горела надпись: «Идет репетиция». Я бесшумно проскользнула внутрь и присоединилась к немногочисленным зрителям. На сцене кто-то громко хлопал в ладоши и призывал к тишине.

– Начнем с самого начала, со скерцо. Карл, ты отстаешь от ритма. А ты, Пейдж, не появляйся на сцене до самого гран-жете. По местам!

Танцовщики и танцовщицы были одеты вольно – в трико и теплые лосины. Пейдж была в чем-то бронзового цвета. Темные волосы собраны в конский хвост. Издали она выглядела лет на шестнадцать, не больше.

Перед сценой была установлена мощная стереосистема. Включили музыку. Судя по всему, пьеса была из современных – в рваном, дерганом ритме. Хореография соответствовала музыке. Что-то из городской жизни. Появился Карл – очевидно, началось пресловутое скерцо. Судя по всему, он изображал наркомана, умирающего от слишком большой дозы героина. Впрочем, может быть, я понимала происходящее и неправильно. Пейдж выскользнула на сцену незадолго до появления полиции, поприсутствовала при смерти Карла, а потом упорхнула. В сюжете я разобралась не сразу, но режиссер заставил актеров повторить сцену по меньшей мере раз шесть, и я понемногу поняла, в чем там дело.

В начале шестого репетиция закончилась. Напоследок режиссер напомнил актерам, что следующая репетиция состоится завтра, в десять утра, а спектакль в восемь вечера. Вместе с немногочисленными зрителями я направилась за кулисы. Никто даже не пытался нас остановить.

Услышав из-за двери голоса, я сунула голову в гримерную. Там я обнаружила молодую женщину, как раз стягивавшую со своего веснушчатого тела трико. Она спросила, что мне нужно, и я поинтересовалась, где мне найти Пейдж Каррингтон.

– Ах, Пейдж... Третья дверь налево. Там гримерная солистов.

Дверь гримерной солистов оказалась закрыта. Я постучала, не дождалась ответа и вошла. Солисток оказалось две. Одна из них сказала, что Пейдж принимает душ и попросила меня подождать в вестибюле – в гримерной слишком тесно.

Тут появилась и сама Пейдж, закутанная в белый махровый халат; волосы обмотаны белым полотенцем.

– Вик! Что вы здесь делаете?

– Привет, Пейдж. Вот пришла потолковать с вами. Когда оденетесь, давайте выпьем кофе, джину или что вы там пьете в это время суток.

Глаза медового цвета широко раскрылись. Пейдж явно не привыкла, чтобы инициатива исходила от кого-то другого.

– Боюсь, у меня мало времени.

– Тогда давайте поговорим, пока вы переодеваетесь.

– Это настолько важно?

– Очень важно.

Она пожала плечами:

– Хорошо, подождите меня. Я выйду через несколько минут.

Вновь я ее увидела минут через сорок. Две другие солистки вышли гораздо раньше, оживленно беседуя о каком-то Ларри. Они взглянули на меня, и одна из них сказала:

– Пейдж наводит красоту.

Сама Пейдж предстала передо мной в блузке золотистого шелка и просторной белой юбке. На шее – золотая цепочка с маленькими бриллиантиками. Меня поразила ее косметика – очень естественные тона, деликатные мазки матери-природы. Прическа – мальчик-паж.

– Извините, что заставила вас столько ждать. Когда приводишь себя в порядок, не замечаешь, как летит время. Чем больше тороплюсь, тем медленнее получается.

– Вам пришлось здорово потрудиться. Что это была за репетиция? Довольно мрачный спектакль.

– Собственное сочинение нашего дирижера Байдермайера. Спектакль называется «Менуэт в честь наркомана». Немножко отдает кичем, но зато у меня хорошая роль. Карлу тоже нравится. Имеем шанс показать себя во всей красе. Завтра премьера. Хотите посмотреть? Я скажу, чтобы в кассе вам оставили билет.

– Спасибо... Здесь где-нибудь можно поговорить или лучше в городе?

Пейдж задумалась.

– За углом, на Виктории, есть небольшое кафе. Ничего особенного, но там подают хороший кофе.

Мы вышли на оживленную весеннюю улицу. В кафе за маленькими круглыми столиками на табуретках кованого железа сидели всего шесть человек. Здесь также продавали кофе в зернах, многочисленные сорта чая и домашние пирожные. Я заказала кофе-эспрессо, а Пейдж попросила английского чаю. И чай и кофе подали в массивных фарфоровых кружках.

– Что же все-таки вы искали в квартире моего двоюродного брата?