Лейтенант Луис Мендоза, служивший в отделе по расследованию убийств полицейского управления Лос-Анджелеса, вошел этим утром в офис чуть запаздывая. Кончался март, был вторник. Дел у полиции было множество, и Мендоза застал лишь сержанта Лейка у коммутатора да Глассера, который печатал отчет.

— Джордж с Артом отправились потолковать с этим Донованом, — сказал Лейк.

— Dios[1], я о нем и забыл, — отозвался Мендоза.

Донована они взяли вчера. На прошлой неделе тот со своим приятелем Родериком Довером весело развлекался, стреляя в ни в чем не повинного шофера, — возможно, как следует накачавшись наркотиками. Но едва только Хакетт привез Донована, как поступило то странное дело с Эдвардом Холли, которое они начали обсуждать между собой, а Донована вообще так и не допросили; он отправился прямиком в тюрьму.

— На вашем столе свежий отчет, — добавил Лейк. Мендоза прошел в свою комнату, сел к столу и взглянул на бумагу. Отчет был подписан Шенке — и от этой маленькой странной подробности брови Мендозы взлетели вверх, и он сказал себе:

— Extrano[2]. Очень удивительно.

Прошлой ночью в одиннадцать тридцать некие мистер и миссис Джон Херли самым прозаическим образом возвращались домой из кино. Они жили в четырехквартирном доме на Элмир-стрит, по другую сторону железнодорожной сортировочной станции, а гаражи помещались позади дома вдоль маленькой дорожки. Когда машина Херли свернула на нее, фары высветили лежащее тело. У самой, сказал Херли Шенке, двери его собственного гаража. Супруги Херли вызвали полицию; первой, конечно, подъехала патрульная машина, а за ней Боб Шенке. Тело, утверждал Шенке, было интересное. Труп очень красивой молодой женщины, не старше двадцати одного — двадцати двух лет, в зеленом кружевном вечернем платье. Никаких повреждений, никаких драгоценностей, кошелька тоже нет. Просто красивая блондинка, лежащая мертвой на дорожке. Санитары сказали, что у нее сломаны шейные позвонки. «Очевидно, — писал Шенке, — погибшая жила не здесь. Судя по платью, она скорее из Беверли-Хиллз», — и это было в отчете, который читал Мендоза. «Чета Херли — обыкновенные горожане среднего возраста, он — государственный чиновник. Ранее служил в национальной гвардии. Все дело выглядит непростой загадкой — желаю вам повеселиться, когда будете расследовать».

Любопытство Мендозы привело его вниз, в морг. Блондинка и впрямь была красива. Двадцать — двадцать два года, тонкие черты лица, чистая белая кожа, большие голубые глаза, волосы от природы светлые, длиной до плеч, очень ухожены. Ни единого, как говорилось в отчете, повреждения на теле, кроме двух темных синяков на нежной шее.

— Посмотрим-ка ее одежду, — с интересом сказал Мендоза. Служитель принес ее. Инстинкт Шенке его не подвел: на вечернем платье из зеленых кружев ярлычок магазина Джины в Беверли-Хиллз — очень дорогого магазина. Белье: белый кружевной бюстгальтер, нейлоновые кружевные трусики, пояс с резинками и тончайшие чулки «паутинка» — все дорогое. Черные туфли-лодочки на высоком каблуке также имеют соответствующий ярлычок, размер четыре с половиной. Девушка была миниатюрной: пять футов роста, сто фунтов веса. На руках никаких свидетельств того, что она боролась с нападавшим: ногти не обломаны, скромный, с розовым отливом, лак не поврежден.

— Muy extrano[3], — проговорил Мендоза. — Кто же она такая и как оказалась мертвой на Элмира-стрит?

— Мне платят, чтобы я тут до похорон за ними приглядывал, — угрюмо ответил служитель. — Вы все посмотрели, что хотели?

— Пока да, — Мендоза вернулся к себе и распорядился, чтобы Лейк соединил его с отделом регистрации пропавших без вести.

— Кэйри? Мендоза говорит. Наш последний труп… — он подробно описал девушку. — Кто-нибудь о ней звонил?

— Нет, — ответил лейтенант. — Я бы такую запомнил. О ней никто не заявлял.

— Опять же странно. Судя по виду, ее сразу должны были хватиться. Она была… м-м… такая ухоженная. Изнеженная. Чья-то любимица.

— Ладно, если что-то о ней услышим, я тебе сообщу, — пообещал Кэйри.

— Ага, спасибо, — Мендоза положил трубку, рассеянно поглаживая усы.

— Я забыл сказать, — в комнату заглянул Лейк. — Том поехал за этим самым Милнером: позвонил осведомитель, сказал, он в каком-то кабаке на Роу.

— Мгм, — отозвался Мендоза. Вот как. Матерый громила с длинным послужным списком, который, несомненно, и убил того продавца винного магазина в прошлом месяце. Славно, что к нему подобрались.

— А Мэтт уехал по новому вызову.

— Мгм, — снова промычал Мендоза. — Что там?

— Мертвая старуха — найдена в собственной кухне. Кортес-стрит. Ее обнаружила невестка.

Не очень-то много, конечно. Поживем — увидим. Блондинка куда интереснее. Ночью у нее, разумеется, взяли отпечатки и отправили в свою картотеку и фэбээровцам в Вашингтон. В ФБР тьма отпечатков не одних только преступников, но также и вполне достойных граждан; быть может, у них найдутся и ее пальчики.

Возможно, эта маленькая загадка вскоре разъяснится; однако у Мендозы появилось предчувствие, что, возможно, и нет.

У Паллисера и Грейса во вторник был выходной.

Мендозе вспомнилось то чрезвычайно странное дело, с которым они покончили накануне; это было нечто! Теперь у них на руках опять есть кое-что — как обычно. В центральном отделе по расследованию убийств Лос-Анджелеса никогда не сидели сложа руки.

Снова заглянул Лейк.

— Пришел Джон Холли, — сказал он. — Хочет вас видеть.

— Что за… Ах да. Но мы еще даже не получили заключение о вскрытии — Бэйнбридж занят; я не знаю, что ему сказать.

Отец Джона Холли — это, конечно, еще одна закавыка. Эдвард Холли, уже за пятьдесят, администратор супермаркета, быстро теряющий зрение. Он никогда не выходил из дома ночью. Снимал маленькую квартирку окнами на задний двор на Кросби-лейн. В воскресенье утром найден мертвым в квартале от своего дома, на парадном крыльце пожилой вдовы, которая никогда раньше его не встречала.

— Ну ладно, я с ним поговорю, — сказал Мендоза. — Давай его, Джимми.

Джон Холли оказался худым молодым человеком в довольно поношенной одежде. Он работал бухгалтером в небольшой брокерской конторе. Холли сумрачно посмотрел на Мендозу и заговорил:

— Но я просто не могу этого понять. Никак не могу. Отец был такой… такой размеренный во всем. Я хочу сказать, держался определенного распорядка и все такое. Он никогда не выходил из дома как стемнеет, поскольку зрение у него быстро падало. Ему вскоре пришлось бы оставить работу — я говорил это другому детективу. И я…

— Вы сказали, из квартиры ничего не пропало? Детектив Ландерс просил вас посмотреть.

— Да. Я помню. Ничего. Он собирался… собирался переезжать к нам… к нам с Бонни… Бонни — это моя жена, она была ужасно к нему привязана… мы хотели о нем заботиться… переехать в квартиру побольше… он уже продал кое-что из мебели. Понимаете, моя мать умерла лет десять назад, и он… но у него не было каких-то особых денег или ценностей… и если это был просто грабитель, то как же отец оказался за целый квартал от дома? Я…

Если вдуматься, то это действительно маленькая интересная загадка. Почему он там оказался? И, разумеется, еще более странно то, что при нем оставался бумажник — ив нем пятьдесят шесть долларов.

— Мы должны сегодня получить заключение о вскрытии, мистер Холли, — произнес Мендоза. — Это нам кое-что скажет.

— Я просто не могу понять, — с несчастным видом повторил Холли. — Я подумал, а вдруг вы что-нибудь узнали. Ну что ж, спасибо, — он поднялся.