Утро нового, тысяча восемьсот сорок третьего года выдалось ясным и очень морозным. Окна девичьей спальни были затянуты причудливыми ледяными узорами. Огонь в камине выгорел до нескольких тлеющих головешек, и в комнате воцарился промозглый холод. Кэти закуталась в толстое атласное одеяло так, что наружу выглядывали только ее глаза и кончик покрасневшего носа. Она собралась было выбраться из постели и поворошить угли в камине, но затем решила повременить. Совсем скоро Марта должна принести ей утренний шоколад: вот она-то и разожжет огонь заново.

В дверь спальни чопорно постучали, и Кэти не удержалась от печальной улыбки. Обычно Марта вела себя так, словно была ее

матерью, а не служанкой, и когда она становилась подчеркнуто официальной, это означало, что ее няня не на шутку обижена. Кэти вздохнула, потому что умиротворить обиженную Марту было не легче, чем уговорить бронзового Будду послать дождь на рисовые поля. Кажется, старушка все еще дулась на ее резкие слова, сказанные прошлым вечером. Видит Бог, она не хотела обижать Марту — это получилось как-то само собой. В последнее время она стала такой нервной и издерганной, что едва узнавала себя.

— Да! — откликнулась она на стук в дверь, обреченно предчувствуя, что ей придется провести большую часть утра за умасливанием своей нянюшки.

Марта вошла в спальню с достоинством, которому позавидовала бы сама королева Виктория.

— Я принесла вам шоколад, миледи.

Сухая форма обращения сказала Кэти более ясно, чем самая гневная диатриба, что Марта чувствует себя глубоко уязвленной. Кэти снова вздохнула. Этим утром она не была расположена решать сложные дипломатические задачи. Обложившись подушками, она устроилась в полусидячем положении — даже это потребовало от нее величайших усилий.

— Пожалуйста, не сердись на меня, — жалобно произнесла Кэти, когда Марта поставила поднос с шоколадом и теплыми круассанами ей на колени. — Ты и папа — единственные друзья, которые у меня, кажется, остались. Если и ты покинешь меня, что же я буду делать?

— Никто и не собирается вас покидать, мисс Кэти, — добрая старушка торопливо откликнулась на печальный надрыв в ее голосе. — Это всегда так бывает. Когда ждешь ребенка, становишься маленько раздражительной, а тут еще этот пират, сердца у него нет! Когда я вижу, как вы изменились, я его убить готова, знать бы только, где его сыскать.

— Марта, пожалуйста! — крикнула Кэти, до крови закусив губу. Любое упоминание имени Джона отзывалось у нее в сердце пронзительной болью. Марта и сэр Томас, как правило, в разговорах тщательно обходили эту тему. И хотя Кэти делала все возможное, чтобы изгнать из своих мыслей его худощавое лицо, зачатый им ребенок все сильнее шевелился внутри нее, не давая девушке забвения и покоя. Образ Джона Хейла начинал преследовать ее и ночью и Днем, словно привидение, обреченное вечно скитаться в недрах ее памяти.

— Прошу прощения, мисс Кэти.

Марта была готова откусить себе язык за то, что нечаянно напомнила Кэти причину всех ее невзгод. Вдруг девушка улыбнулась своей няне с неожиданной теплотой, понимая, что Марте нелегко выносить ее грустный вид.

— Какое платье мне сегодня надеть? — этот вопрос был призван привлечь внимание Марты к более мирским заботам и блестяще в этом преуспел. Марта не могла скрыть радости, видя, что ее подопечная наконец-то проявляет интерес к своей внешности. Обычно она позволяла Марте самой выбрать для нее платье, даже не трудясь взглянуть на стоявшее в углу зеркало, когда ее туалет бывал завершен. Конечно, Марте приходилось признать, что выбор у девушки был небогатый. Выдуманная история ее вдовства заставляла Кэти носить платья черного цвета, которые нельзя было украсить ни ленточкой, ни букетиком цветов. Вдобавок леди Стэн — " хоуп сочла, что молодой безутешной вдове не к лицу носить любые драгоценные украшения, кроме простенького обручального кольца. С неодобрением обводя взглядом мрачное однообразие девичьего гардероба, Марта не удивлялась скверному настроению своей любимицы. Такие наряды вогнали бы в уныние любую молодую барышню.

— Вот это шелковое платье очень милое, — покривив душой, произнесла Марта.

Кэти не дала себя обмануть.

— Для похорон, — проворчала она, свесив ноги с кровати, чтобы Марта помогла ей одеться.

Сегодня был особенный день. От Кзти требовалось произвести впечатление самой высоконравственной и образцовой вдовы. По заведенному обычаю, в новогодний день друзья, родственники и знакомые обменивались визитами. Леди Стэнхоуп постановила, что Кэти — так как в ее нынешнем положении она не могла никуда выезжать — должна была оставаться в гостиной и принимать всех визитеров. Спрятав девушку от гостей, говорила леди Стэнхоуп, они только дадут новую пищу для слухов, и во избежание кривотолков Кэти должна в этот день являть собой ангела во плоти.

Держа в голове наставления леди Стэнхоуп, Марта аккуратно уложила золотистые длинные волосы Кэти в скромный пучок на ее макушке. Бледность девушки и ее манеры настоящей леди должны были говорить сами за себя. Если же кто-то не удовлетворится этими ясными знаками и полезет к леди Кэтрин с бестактными расспросами, Марта планировала как бы случайно опрокинуть на колени этому нахалу чайник с горячей водой. Она решила оставаться рядом со своей хозяйкой на протяжении всего дня, и никто, даже сама леди Стэнхоуп, не смог бы ей помешать сделать так, как она задумала!

— Марта, я выгляжу ужасно! — воскликнула Кэти, рассматривая себя в зеркало. Непривычная прическа делала ее внешность неожиданно кроткой, как у овечки, а бледность лица и рук наводила на мысли о чахотке. Строгое черное платье с рукавами до самых запястий скрывало всякий намек на ее фигуру, но зато подчеркивало выпирающий вперед круглый живот. Кэти едва могла поверить, что девушка, чьи потухшие голубые глаза смотрели на нее из зеркала, была ее собственным отражением.

— Вы выглядите так, как должна выглядеть вдова, — быстро возразила Марта, подхватывая шерстяную шаль, в которую она собиралась закутать Кэти, когда они спустятся в гостиную. Девушке никак не годилось простужаться. Она так истаяла и осунулась, что ее могла унести любая, самая пустячная хворь.

День протекал с тягучей медлительностью. Сидя на неудобном, набитом конским волосом диване, которые как раз вошли тогда в моду, Кэти, несмотря на ноющие конечности, старалась соблюдать чинную неподвижность и вежливо отвечать на вопросы всех любопытных. Марта словно коршун кружила поблизости, ни на минуту не отлучившись из комнаты. В этот день старушка была удивительно неуклюжей, и Кэти даже начала подозревать, что она чем-то заболела. Целых четыре раза она опрокидывала чайник на колени ничего не подозревавших посетителей.

Последние гости ушли в половине пятого. Облегченно вздохнув, Кэти встала с дивана, энергично разминая затекшие ноги. Ее лицо все еще пылало от злости на некоторые адресованные ей ядовитые вопросы. «А как звали вашего дорогого мужа?» — спросила ее одна дама, похожая на летучую мышь. Когда Кэти ответила ей чистую правду, так как не видела смысла в утайке столь фундаментальных фактов, дама многозначительного протянула: «А-а-а!» — как будто она уличила свою юную собеседницу в невероятных масштабов лжи. Она сверкнула глазами-бусинками и уже открыла рот для следующего каверзного вопроса, но в этот момент Марта в очередной раз перевернула серебряный чайник. Герцогиня Фицуотер, а именно ей оказалась эта любопытная дама, немедленно распрощалась, разгневанная так, словно ее облили горячим чаем по злому умыслу. Покачав головой, Кэти слегка улыбнулась. С Марты бы сталось нарочно учинить эту пакость.

Кэти выразила желание поужинать у себя в спальне, соврав, что она утомилась после того испытания огнем и мечом, которое она выдержала в гостиной. На самом деле сегодня она чувствовала себя лучше, чем когда-либо за последние месяцы. Но перспектива провести ужин со своей тетушкой и кузеном, выпытывающим у нее, кто был в гостиной с визитом, какие вопросы они задавали и что она отвечала, представлялась Кэти невыносимой. Если бы она думала только о себе, то давно бы послала своих родственников к черту, однако ее отец питал такие радужные надежды относительно ее будущей светской жизни, что Кэти не решалась его разочаровывать.