30

Когда стемнело, Кадзи отправился за ужином. Кухню раскинули по другую сторону склона, ставшего последним рубежом роты Дои. В зарослях, совсем рядом, журчала речушка. Отличное место для пикника! - подумал Кадзи. Под деревьями спешно строились солдаты из пополнения. - Идем получать оружие, - окликнул его кто-то. Этапный пункт находился километрах в двадцати. - В добрый час! - сказал Кадзи. Пока он получал ужин, те ушли. Кадзи уже собирался в обратный путь, когда с другого берега речки, из зарослей за палатками выплыли шесть темных силуэтов. - Где отделение Хиронаки? - спросил один. Голос показался Кадзи знакомым, он остановился. - Здесь. - Все шестеро почти одновременно тяжело опустились на землю. - Совсем из сил выбились... Кадзи подошел ближе. - Кто тут? Темно, ничего не видать. Кто вы? - Я и ефрейтор Акабоси. - Кадзи узнал по голосу старослужащего из артиллеристов, из тех, кто остался в Циньюньтае. "Но ведь они все погибли... Значит, неправда?" - Да вот еще Онодэра, - продолжал тот. - Эй, Онодэра, встань! - А остальные трое? - спросил Кадзи. - Из штаба третьего батальона, - ответили ему. - Тоже из Циньюньтая? - Ладно, разговаривать будем после, дай поесть, - раздраженно проговорил Акабоси. - Эй, Онодэра, расскажи ты... - сказал артиллерист, когда Кадзи поделился с ними рисом. - Онодэра один удрал целым из Циньюньтая, - добавил он. - Не удрал! - огрызнулся Онодэра. - Меня послали связным! - Ладно, не злись. Так или иначе, а шкуру спас. Нас-то там не было, - объяснял артиллерист. - Нас направили в штаб от каждой роты... Тут русские и ударили! Что там было - не передать... А уж по пути сюда случайно встретились с Онодэрой... - А как Циньюньтай? - Нет Циньюньтая! - бросил Акабоси. - И твоих любезных новобранцев тоже нет! - Из катюш шпарили... Вой, свист, все пошло кувырком, - простонал Онодэра. - А подпоручик Кагэяма? - Возле дотов у сопки сказал мне: "Эй, Онодэра, беги в штаб..." Связным меня послал... Кадзи пытался разглядеть лицо Онодэры. - Тебя?.. Онодэра догадался, что Кадзи не верит. - Там командир роты был неподалеку, может, это он приказал подпоручику... Ну и что, если меня? - Ладно, - сказал Кадзи и повернулся, чтобы идти. - Пойдете докладывать батальонному, так палатка вон там, за кухней. Только учтите, он не в духе, так что поосторожнее... - Поосторожнее?.. А чего нам бояться? - В голосе Акабоси послышались угрожающие нотки. Кадзи принес ужин. В роте уже все знали о Циньюньтае. В палатку набились старослужащие; они разлеглись там и болтали с унтером Хиронакой. Никто из новобранцев не смел войти. Сбившись в кучку, они сидели поодаль, под деревьями. Покончив с делами, Кадзи тоже подсел к ним. Ихара спросил: - По нас тоже будут бить из орудий? - Кто его знает... - сказал Кадзи. - Они нашу артиллерию давить будут. Все зависит от того, где расположена наша артиллерия... - Циньюньтай они со своей территории громили, да так, что, говорят, сопки с землей сровняли... - На Филиппинах тоже всаживали в землю свыше тысячи тонн металла за день... - ответил Кадзи, загораживая рукой огонек сигареты. - А все-таки уцелели же некоторые... - Да ведь там, говорят, укрепления находились в пещерах... А у нас что? - Завтра на другом склоне каждый отроет себе индивидуальный окоп. Там и будем ждать... - Кадзи хотел сказать "смерти", но не сказал. - А твоя девушка, Ихара, спит себе на мягкой постели, - вмешался Накараи, - и небось думает: уж мой Ихара постоит за меня... А твоя девушка? - спросил Кадзи. - Его тоже спит, да хорошо, если одна... - пошутил кто-то. Накараи не обиделся. Лишь бы осталась довольна! - А ваша жена, господин ефрейтор? - спросил Ихара. - Вы нам никогда про нее не рассказывали. - А чего рассказывать? Жена у меня хорошая. Вот кончится война, познакомлю вас с ней. - Высокая? - спросил Накараи. - Среднего роста. Сто пятьдесят с чем-то сантиметров... Вес - килограммов пятьдесят, - шутливо доложил Кадзи. - Самый подходящий размер! - Дурень! Кадзи усмехнулся. Сближение с противником на их участке ожидалось, по всей вероятности, послезавтра... - Господин ефрейтор! - подошел Коидзуми. - Там с Энти творится что-то неладное. И Тэрада опять цепляется... Кадзи поднялся. - ...Ты с родителями жил, потому так и рассуждаешь, - хрипло бормотал Энти. - А без кормильца как быть семье? Хорошо, если жена молодая, тогда еще полбеды, устроится как-нибудь. А если дети на руках и во второй раз замуж никак не выйти - такой что прикажешь делать? - Нытик! - негодовал Тэрада. - Когда дело идет о судьбах государства, тут уж не до какой-то ничтожной семьи. В твои-то годы надо бы, кажется, понять! Если погибнет Япония, пусть все идет к черту! - У тебя семьи не было, поэтому ты так и говоришь. Ну, допустим, погибнет это самое государство... Остался бы только хозяин в живых, тогда и женщине можно прожить на свете. Ведь если отец с матерью живы, они детей вырастят... Вот, скажем, убьют меня, кто позаботится о моей жене и детях? Государство? Налоги с нас государство драть здорово, это я понимаю, а чтобы заботиться о нас - что-то не припоминаю такого... - Довольно! - вмешался Кадзи. - Хватит! - Трус! - С приходом Кадзи Тэрада еще больше осмелел. - Прикрываешь свою трусость жалобными словами. Ты не о жене и детях тревожишься. Собственной шкуры жалко! - Пусть трус, - тихим, словно из-под земли идущим голосом отозвался Энти. - А пока такие пустобрехи, как ты, твердили: "Победа! Победа!" - вон куда докатились! - Военное счастье изменило нам потому, что народ недостаточно целеустремлен. Слишком много таких слюнтяев, как ты, которые пуще всего себя берегут! - Прекратите! - еще раз прикрикнул Кадзи. - Энти и ты, Тэрада, вечно ты в спор лезешь! - Я не лезу. Но когда в самые решающие для государства минуты находятся шкурники, которые думают только о себе... Им своей шкуры жалко, а прикрываются красивыми фразами... - А тебе не жаль? - Нет, меня иначе воспитывали. - Вот как? А мне жаль. - А я и не сомневался! Скоро нам в бой, так можно мне напоследок сказать откровенно? - Отчего же, говори! - Похоже, вы сами, господин ефрейтор, не хотите служить этой войне, как велит долг, вот что! - Эй, Тэрада! - пытался остановить его Коидзуми. - Оставь, пусть говорит! - Кадзи чиркнул спичкой. Огонек осветил лицо Тэрады, - Все? Ты совершенно прав, не хочу! - Я, Тэрада, душу свою продал, чтобы выбиться из рядовых, вот я какой! И в войне участвовать не хотел, а на деле изо всех сил работал на войну. И в том бою, который нам предстоит, тоже не хочу участвовать. Только и думаю, как бы исхитриться, чтоб не воевать... А воевать все-таки буду, наверно. С дистанции в триста метров я даю пять из пяти возможных за четыре секунды и три из пяти за две секунды... Это я не из хвастовства говорю, пойми. Я к тому, что завтра я, наверно, буду убивать из моей винтовки, убивать людей из далекой, чужой страны, против которых у меня нет ни ненависти, ни злобы... А ты, бодрячок, из тринадцати выстрелов не дал ни одного попадания... Так что, если уж кому-нибудь и упрекать меня в том, что я не выполняю свой долг, так не тебе... Тьма под деревьями, казалось, сгустилась еще сильнее. - Сказать по правде, я гораздо охотнее взял бы на прицел тех, кто воспитывает таких, как ты... Вот так, Тэрада... Командир батальона еще не спит. Ступай, доложи ему о крамольных мыслях ефрейтора Кадзи. Или, если хочешь, унтеру Хиронаке... Тэрада не шевелился. - Я часто, когда приходилось к слову, упоминал о твоем отце. Если тебя обижало это, извини. Конечно, мне следовало приводить другие примеры. Но согласиться с воспитанием, которое дал тебе твой отец и твои учителя в школе, я не могу. - Значит... вы против этой войны? - Должен быть против... Вот что я имею в виду. - Господин ефрейтор, - почему-то шепотом произнес Тэрада. - Это подлость... Вам присвоили звание, назначили воспитывать нас... А выходит, вы тоже как этот нытик Энти... Это я запомню! - Да запомни еще, что мне здорово из-за вас доставалось от этих... - Он показал на палатку. - Не будь я, как ты говоришь, подлым, не страдал бы за вас... - Кадзи поднялся. - Ты круглый дурак, Тэрада, как есть дурак! Неспособный понять даже горечь тех слез, которые прольет твоя мать, когда получит по тебе похоронную. - Он повернулся, чтобы идти, но задержался и добавил: - А чтобы не было этой собачьей смерти, чтобы по тебе не лили слез, действуй с одной целью - как-нибудь остаться в живых! И не трусь, слышишь? Если дрогнешь - пропал! Кадзи спустился к речушке. На душе было пусто. Слова, невольно сорвавшиеся с языка, теперь звучали в мозгу, как чей-то чужой голос, гулко отдающийся под пустынными сводами. Послезавтра он пойдет в бой. Как случилось, что он оказался у этого последнего рубежа? Ведь все его существо противилось этому... "Тебя пошлют на фронт, я уверена... Поэтому так хотелось повидаться еще раз..." Это было ровно год и четыре месяца назад. Кадзи пытался представить себе в пустоте ночи образ Митико. Какая черная, какая страшная ночь, Митико! Вот я стою сейчас у лесного ручья... Отвечай же, как я должен был жить, по-твоему?.. Вот видишь, какой я! Как быть дальше? Неужели я буду воевать? Чего мы искали в жизни, если сейчас я жду смерти и жду спокойно... Любил ли я тебя? Митико, скажи, ты действительно веришь, что после войны снова наступит жизнь? Ты действительно веришь, что для нас с тобой еще осталось что-нибудь впереди?