16

- ...А что думает на этот счет подпоручик Кагэяма? - У командира роты голос был тонкий, а интонации ласковые, мягкие, как у женщины. Призванный из резервистов, он был уже немолод - поручику Фунаде перевалило за сорок. - Судя по всему, в Крыму состоялось совещание глав правительств СССР, США и Англии, - продолжал он. - В последнее время Советский Союз усиленно перебрасывает войска на Дальний Восток. Не знаю, надо ли ставить это в связь со встречей в Крыму... Укрепрайон, куда нам предстоит выступить, находится как раз напротив той полосы, на которой советские вооруженные силы сосредоточиваются особенно интенсивно. Весь вопрос упирается теперь в сроки... - Поручик Фунада внезапно умолк. У него мелькнуло опасение, как бы собеседники не подумали, будто он - командир роты! - боится советских вооруженных сил. Подпоручик Кагэяма усмехнулся. Ирония, мелькнувшая в этой усмешке, относилась отнюдь не к командиру роты, хотя, по правде говоря, толстяку Фунаде куда больше подходила бы роль доброго отца семейства, чем военного стратега. Кагэяма думал о другом. Когда бы ни наступил этот срок, о котором говорил начальник, у них нет другого выбора, кроме гибели под огнем артиллерии противника. И нечего тут спрашивать, что он, Кагэяма, об этом думает. Хватит того, что ему, в глубине души жаждущему только одного - чтобы этот час никогда не пробил, - вменяют в обязанность воодушевлять солдат, призывать их храбро сражаться... - А что говорит господин командир батальона? - спросил Кагэяма. - Что если, мол, американцы высадятся в Центральном Китае, то Советский Союз не упустит случая зажать нас в клещи... - Американцы на Филиппинах... - задумчиво произнес Кагэяма. Командир роты вопросительно взглянул на молодого офицера, только сегодня прибывшего к нему в подчинение. "Ну и что?" - говорил его взгляд. - Впрочем, дело не в том, за какой именно пункт ведутся сейчас бои на Тихом океане... Все зависит от того, как оценивает противник нашу военную мощь, то есть располагает ли он достаточной информацией о том, насколько подорвана эта мощь... Ну и, конечно, от хода военных действий между СССР и Германией. Американцы, наверно, заинтересованы в том, чтобы СССР взял на себя разгром Квантунской армии. Это значительно облегчило бы их задачу. С другой стороны, Советский Союз вряд ли собирается ускорять победу Америки ценой новых огромных жертв со своей стороны... - "Что до поражения Японии, то этот вопрос давно предрешен..." - хотелось сказать Кагэяме, но он этого не сказал. - Иными словами, - на лице поручика Фунада мелькнула почти надежда, - вы хотите сказать, что в ближайшее время военные действия в нашем районе не начнутся? - Что значит "ближайшее время"?.. - Кагэяма развел руками. Офицеры невесело засмеялись.

17

Укрепленный район Циньюньтай, где предстояло разместиться третьему батальону, в состав которого входила одиннадцатая рота, представлял систему мощных оборонительных сооружений. Считалось, что эти позиции способны в течение долгих месяцев противостоять любому, самому яростному натиску. Может быть, раньше, когда доты были обеспечены достаточным количеством артиллерии, оно так и было. Но к тому времени, когда Кадзи прибыл в Циньюньтай, большую часть орудий демонтировали и вывезли для нужд обороны в Японию, а на их месте установили деревянные макеты, размалеванные камуфляжными узорами. Поэтому здесь и разместили пехоту. Солдаты молча переводили растерянный взгляд с мощных бетонных стен на деревянные пушки. Не верилось, что войну можно вести с помощью стратегии "огородного пугала". "Да что же это такое?" - читалось в безмолвных взглядах; и только потом люди начинали смеяться, точно глухонемые. Впервые стало до дрожи ясно, какая смертельная опасность подстерегает их впереди. Те, кто мало-мальски разбирался в военном деле, тут же поняли, что в условиях современного боя продержаться на этих позициях два-три часа - уже чудо. Так бесславно завершалась "война во имя великих целей", провозглашенных столь торжественно и высокопарно несколько лет назад... По ту сторону границы, за лощиной, тянулись плавные линии сопок и бескрайние просторы советского Дальнего Востока. Покатая полоса "ничейной" земли густо поросла деревьями и кустарником. Усилиями разведгруппы каждый кустик, каждая впадина были тщательно нанесены на карту. Главная задача состояла в скрытном наблюдении за противником. С заходом солнца высылали наблюдателей как можно ближе к границе; с рассветом они возвращались в укрепрайон. Не дать противнику заметить себя - это диктовалось здравым смыслом, стремлением понапрасну не раздражать русских. Первый взвод одиннадцатой роты, взвод подпоручика Кагэямы, разместился в Гуаншаньтяне, в дополнительных дотах, подчиненных укрепрайону. Сюда и попал Кадзи, и настроение у него было хорошее. Во-первых, большая часть старых артиллеристов, в том числе и ефрейтор Акабоси, с самого начала невзлюбивший его, осталась в Циньюньтае, во-вторых, назначенный старшим по казарме унтер Судзуки оказался на редкость покладистым малым. На второй год службы Кадзи попал в рай. С наступлением ночи начальник караула разводил дозорных на посты; свободные от нарядов без дела слонялись по казарме или, отыскав в лесу какое-нибудь диковинное дерево, мастерили мундштуки, трубки, кто что умел. Другие уходили на речку в лощине, стирали там на досуге или просто болтали. По странной иронии судьбы, именно здесь, на границе, где с началом военных действий солдат подстерегала неминуемая смерть, они впервые узнали радость беззаботной жизни. Неожиданное происшествие нарушило это безмятежное существование. Был теплый весенний день. На солнышке у казармы Кадзи погрузился в воспоминания. Одно за другим возникали в памяти знакомые лица, неясные, расплывчатые, похожие на фотоснимки не в фокусе. Они не радовали Кадзи, но сидеть так, погрузившись в дремоту под ласковым солнцем, было приятно. Подошел Судзуки и протянул Кадзи сумку с патронами. Подпоручик зовет тебя. Идем с нами. Куда? - На инспекцию... - Судзуки подмигнул. - Кабаны и косули перебегают на советскую территорию. Надо наказать нарушителей. Ты, говорят, здорово стреляешь, вот и покажешь свое искусство! - Сегодня я в наряде по столовой... - Не имеет значения. Собирайся живее! Кадзи мигом слетал в казарму и тотчас вернулся. Они пошли напрямик сквозь заросли. - Тепло как стало! - сказал, ни к кому не обращаясь, Кагэяма. - Совсем как в стихах: "Весна сияет, в государстве мир..." - И неожиданно добавил: - Гарнизон острова Сульфур полностью уничтожен, слыхали? - О черт! Опять! - простонал Судзуки. - А ведь там была мощная оборона, господин подпоручик! Кагэяма кивнул. Да, гарнизон там был сильный. Не чета нашему... Остров Сульфур защищали девять батальонов пехоты, танковый полк (двадцать три танка), два артдивизиона (около сорока орудий), два зенитных дивизиона (около семидесяти стволов), пять минометных дивизионов (около ста десяти стволов), семнадцать с половиной тысяч солдат и около шести тысяч морской пехоты... "Они дрались не на жизнь, а на смерть. Их хватило на месяц. Что же ждет нас, когда на Гуаншаньтянь обрушится шквальный огонь многих сотен орудий? - подумал Кагэяма. - Они давно установлены там, по ту сторону границы". Кагэяма краем глаза взглянул на Кадзи. Тот молча шагал рядом. - С Окинавы отступать некуда... Теперь-то уж придется ударить по-настоящему... - сказал Судзуки, но дальше его речь перешла в невнятное бормотанье. Только в одном их мысли совпадали - в том, что потеря Окинавы будет означать конец войны. Поэтому Судзуки слепо верил, что Окинаву не отдадут. Он просто физически не мог себе представить, что Япония проиграет войну. Он ни разу в жизни не слышал, чтобы кто-нибудь высказывал такое предположение. Кагэяма предчувствовал, что, как только Окинава капитулирует, Советский Союз включится в войну. Ну что ж, Кагэяма примет бой и будет сражаться храбро, с мыслью о смерти он примирился. Когда он подавал прошение в офицерское училище, он действовал, как игрок, рискующий ставкой. Если ему повезет, он попадет куда-нибудь в тыл и сумеет выиграть время; не повезет - будет убит на передовой. Не он кидает игральные кости. Кто-то другой, неизвестный, бросает их в неведомую минуту. Он оказался здесь. Значит, такова судьба. Пусть все идет своим чередом. Его собственная жизнь - не более чем брызги, летящие от бешеного, все сметающего потока, именуемого войной. К чему сопротивляться судьбе, пусть все идет своим чередом. Кадзи надеялся, что с потерей Окинавы верховное командование, несмотря на всю свою тупость, все-таки признает себя побежденным. Он жаждал этого. Сотни тысяч людей сохранили бы жизнь, великое множество вновь обрело мир и труд, пусть в новых, неизвестных еще условиях военного поражения... И если ради этого надо пожертвовать Окинавой, то Кадзи даже считал, что чем скорее она падет, тем лучше. Внезапно он остановился. - Вот! На мокрой земле виднелись свежие кабаньи следы. Судзуки, а за ним Кадзи сняли винтовки с предохранителей. Все трое замерли в напряжении. Кабан ступал по слежавшейся прошлогодней листве, петляя между деревьями. Затем след терялся. Потом они увидели его самого: тревожно озираясь, кабан пересек дорогу на Циньюньтай и начал взбираться по противоположному склону. - Верных триста метров. Кагэяма взял у Судзуки винтовку и поправил прицел. Кадзи хотел отдать Судзуки свою, но тот показал: "Не надо". - Первый выстрел мой! - сказал Кагэяма. Кадзи приготовился стрелять с колена. За поворотом дороги трусцой ехал в сопровождении пешего ординарца командир батальона майор Усидзима. Он умышленно не предупредил никого о своем приезде. Майора непрерывно терзали подозрения о неподготовленности вновь сформированных подразделений к задаче, на них возложенной: к исполнению священного долга по охране государственной границы. Майор не смыкал глаз и того же требовал от своих подчиненных. От его распорядительности зависит безопасность государства. Он вовсе не стремился к подобной ответственности. Но раз уж так случилось, он лицом в грязь не ударит. По натуре майор не отличался воинственностью и в свое время, не обнаружив в себе необходимых для военной карьеры качеств, уволился в запас. Но гражданская жизнь пришлась ему по душе еще меньше, чем военная: пока он служил, гораздо более молодые обогнали его, успев занять довольно приличное положение в обществе, и майор, которому пришлось начинать все сначала, чувствовал, что его затирают. Профессиональный военный может держать голову высоко, только пока он в армии, в гражданской жизни погонам оказывают почтение лишь для вида, а стоит повернуться спиной, как они становятся объектом насмешек. Слова "господин майор" не имеют никакого веса в гражданской жизни. Проходят дни, месяцы, неудовлетворенность все сильнее бередит душу. Хочется жить более привольно, смело, более обеспеченно, наконец! Ему уже за сорок, разве это жизнь? А ведь он командовал воинской частью, пусть не ахти как... Потом майора снова призвали. Империя оценила его по справедливости, в соответствии со званием. Как рыба, вновь попавшая в воду, майор Усидзима ощутил прилив новой энергии. В армии происходило переформирование, и во вновь созданном батальоне, где не было ни одного офицера с большей, чем у него, выслугой лет, он, бывалый майор, мог занять достойное положение. Вот только с местом службы не повезло - граница, прямо под носом у мощного противника; он, майор Усидзима, в ответе за все, что здесь происходит, от Циньюньтая до Гуаншаньтяня. И время тоже не из удачных. С Тихого океана поступают безотрадные вести; даже странно, что здесь, в этом районе, по-прежнему все спокойно. Но нет, шалишь, эти мирные сопки, озаренные весенним солнцем, не введут майора в заблуждение. Оп обязан учуять запах опасности... Сегодня он намеревался нагрянуть на позиции, находившиеся под командованием вновь назначенного подпоручика. Лошадь трусцой донесла его до поворота горной дороги. Сзади, одолевая подъем, спешил ординарец. Внезапно совсем рядом грохнул винтовочный выстрел. Над самым ухом майора разрезая прозрачный воздух, просвистела пуля, за ней вторая... Майор скатился с седла и опрометью кинулся в заросли. Снайпер, за ним охотится снайпер! Стреляли с близкого расстояния - это он сразу понял. Советский снайпер! Ползком командир батальона карабкался вверх, стараясь добраться до спасительного кустарника. Ординарец бросился обратно, вниз по дороге, то ли за испуганной лошадью, скакавшей во весь опор, то ли просто со страху. Командир батальона оказался без охраны. Нестерпимо страшно было лежать, притаившись, в пределах досягаемости снайперского огня. Вытащив саблю из ножен, майор поднялся во весь рост и что было духу помчался под прикрытием кустарника к казармам Гуаньшаньтяня. Бледный, с искаженным лицом, волоча по земле саблю, командир батальона, спотыкаясь, ворвался в ворота и хрипло крикнул: - Тревога! Вконец растерявшийся часовой, повернувшись к казармам, машинально повторил: - Тревога-а! Начальник караула, унтер-офицер Хиронака, с посеревшим от страха лицом бросился к караульной будке. - Караульный состав, на преследование! Вот сюда, в этом направлении! - задыхаясь, совсем не по-военному выкрикивал командир батальона. - Обнаружен вражеский снайпер! Численность противника неизвестна... - Горн! - закричал Хиронака. - Горнист! Сигнал тревоги! Горнист приложил к губам горн. К этому времени командир батальона пришел в себя. - Отставить! Начальник караула, возьмите пять человек - на преследование! В случае тревоги подайте сигнал троекратным выстрелом. Где командир взвода? - Отбыл на инспектирование. - Действуйте! Шесть человек двинулись ускоренным шагом. Командир батальона с усилием ловил воздух - у него пересохло в горле. Он все еще не замечал, как нелепо он выглядит с обнаженной наголо саблей. Унтер-офицер Хиронака и пять его подчиненных впервые изведали леденящий душу страх, знакомый только разведчикам, вступающим в зону смерти, когда приходится полагаться только на собственные глаза и уши, а секундное замешательство стоит жизни. Отряд осторожно продвигался вперед, настороженно вглядываясь в лесную чащу, в поисках невидимого противника. Там они и наткнулись на команду Кагэямы. Когда недоразумение выяснилось, дружный смех девяти человек раскатами огласил лес. Кагэяма задыхался от смеха. - Однако промахнуться на таком расстоянии... - Он покачал головой. - Вряд ли ему так повезло бы, окажись здесь настоящий советский снайпер, а, Кадзи? Кадзи, уложивший кабана, только усмехнулся. - Господин командир батальона крайне возбужден, - становясь серьезным, сказал низенький унтер Хиронака. - И если не будет каких-нибудь оправданий... Кадзи наблюдал за Кагэямой. Стрельба здесь была строжайше запрещена во избежание всяких поводов для пограничных конфликтов. - Ладно, улажу как-нибудь! - все еще улыбаясь, ответил Кагэяма. - А вот кабанчика этого придется, увы, отослать в Циньюньтай. Тут уж ничего не попишешь! - Подпоручик Кагэяма проверял посты, - бодро отрапортовал он командиру батальона. - По пути подстрелили кабана. - Унтер-офицер Судзуки! Выделите двух человек для доставки кабана в Циньюньтай и еще четверых для сопровождения господина майора. Майор все понял. Ему хотелось наказать дерзкого подпоручика, но собственный испуг, растерзанный вид и эта сабля наголо стесняли его. - Подпоручик небрежен в отношении стрельбы! - стараясь принять обычную торжественную осанку, резко заметил он. - Обо всякой охоте и тому подобных вылазках впредь докладывать заместителю командира батальона! - Слушаюсь! - Кагэяма откозырял. На солдатском жаргоне такая манера отдавать честь называлась "любовной". Рука взлетает вверх слишком уж четко, жест аффектирован настолько, что граничит с издевательством. И хотя это всем ясно, придраться не к чему. Кадзи это отметил с удовольствием. Через пять минут Кагэяма совершенно забыл о всей этой комедии. В глубине души он посмеивался над майором, но не придавал случившемуся никакого значения. Он и не заметил, что, слушая его рапорт, майор из кожи лез, стараясь отыскать у него в расположении какие-нибудь непорядки. Изъянов в несении караульной службы на участке подпоручика Кагэямы не нашлось. И все-таки спустя два дня он был отозван в Циньюньтай. На его место назначили другого подпоручика. Этот не походил на Кагэяму - все сразу заметили. Больше нельзя было ни вырезывать трубки на солнышке, ни стирать у речки. Новый взводный, подпоручик Нонака, был уже немолод. Он всячески старался показать обширность своих познаний и каждый день читал солдатам наставления. Поводы для наставлений в изобилии давала сама жизнь, так что нехватки в темах подпоручик Нонака не испытывал. Американцы начали высадку десанта на Окинаве, Советский Союз денонсировал пакт о нейтралитете с Японией, приближалась развязка. Согласно наставлениям подпоручика Нонаки, отказ от пакта с Японией был со стороны СССР "крайне произвольным" и поистине "неджентльменским" актом. Солдатам надлежало поэтому "преисполниться боевым духом и волей к решительному контрудару". О чем не говорил подпоручик? О том, что с тех пор, как четыре года назад, на печально известном совещании в присутствии императора было принято решение "силой разрешить северную проблему", то есть, попросту говоря, начать войну против СССР (конечно, если война между СССР и Германией будет развиваться в желательном для Японии направлении), командование Квантунской армии только и выжидало удобного случая для нападения; о том, что пакт о нейтралитете еще оставался в силе, а Япония, обманывая своего договорного партнера, в полном соответствии с кодексом самурайской морали, тайно поставляла Германии секретную информацию... Об этом подпоручик Нонака не говорил. "Опасность войны исходит от СССР, - внушал подпоручик. - Солдаты должны храбро и стойко защищать северные границы великой Восточной Азии!" И только наиболее скептически настроенные из них ухмылялись, начиная понимать, что кодекс самурайской морали - плохой камуфляж для агрессии и что в создавшемся кризисе повинны те, кто начал войну, они сами, и никто теперь не властен остановить надвигающуюся катастрофу...