38

Закинув за голову обнаженные руки, женщина глядела на него улыбающимися маслянистыми глазами. Волосы, черневшие под мышками, больше не смущали Чена. -- А ты прелесть,-- томно прошептала мадам Цзинь, любовно поглядывая на Чена. Чен не мог скрыть радостного самодовольства. Но все-таки сердце у него сжалось от страха, когда мадам Цзинь обвила его шею полной рукой и снова зашептала: -- Ну как, возьмешься? Заработок пополам! Покупай тогда хоть весь продовольственный склад. Чену показалось, что за минуту безумного наслаждения у него отнимут все. -- ... Не можешь решиться? Глаза женщины манили, приказывали, глубокий голос обладал неизъяснимой силой. - Может, подождешь? -- убито спросил Чен.-- Я не выдам вас, если даже не решусь. - Да что ты, я тебе верю. Разве я пошла бы с тобой на это?.. Она стиснула Чена и прижала к себе, издав воркующий смешок. Его снова захлестнула волной и унесло, а женщина обжигала его своим дыханием и что-то шептала изменившимся голосом. Мадам Цзинь хорошо знала свою профессию. И думала она сейчас не о Чене. Мужчина с глубоким ножевым шрамом на щеке недавно спросил ее: - Хочешь в компании со мной зашибить деньгу? - Увезти здешних баб и продать? Нет, на это меня не поймаешь. - Не баб, дура, а мужиков,-- объяснил он. - Шахтеров, что ли? - Ими я тоже занимаюсь, но там ты мне не нужна, у меня есть заручка -- японец один в отделе рабсилы. Я о другом... Цзинь остановила долгий взгляд на смуглом лице, изуродованном глубоким шрамом. -- За колючей проволокой? Мужчина кивнул. У нее заколотилось сердце. Она вспомнила. Когда они ходили в бараки к спецрабочим, высокий бледный человек, похоже, самый главный у них, вывел ее за дверь, в ночную темень и стал с ней болтать, выспрашивая как бы между прочим о дорогах и деревнях вокруг Лаохулина. Потом сказал: -- Ну, спасибо. Очень приятно было поговорить с тобой. Ведь мы тут живем, ничего не зная, что на воле творится. И собрался уходить. Цзинь рассердилась. Она сюда "работать" пришла, а не болтать. Мужчина спохватился и, отдавая ей специальный талон, выданный отделом рабочей силы, сказал: -- Извини, пожалуйста, что задержал тебя. Мне хотелось только поговорить. "Чудак!" -- подумала Цзинь. Глаза у этого человека в полутьме сияли холодным блеском. Не сальные, не мутные от похоти. В такие глаза ей еще не доводилось смотреть... Что-то затаил этот человек, подумала тогда мадам Цзинь. -- Ты сбежать хочешь, да? -- инстинктивно понизив голос, спросила она его. Мужчина улыбнулся, потом, словно размышляя, сказал: - Наверно, это все-таки возможно... - Хочешь помощь получить? - Не на кого надеяться. Платить нечем. -- Да, конечно. Задаром на такое опасное дело никто не пойдет,-- нарочно подзадоривая, ввернула она. - Ты права. Здешние китайцы кормятся японскими объедками. А тебе спасибо за доброе слово. - Высоко себя ставишь! -- зло усмехнулась мадам Цзинь.-- Объедки! Сам-то не лучше, сидишь тут и ждешь, пока японец кусок тебе кинет. Что, неправда? Он пожал плечами. Вот тогда она и заговорила о проволоке. -- Куда вы денетесь? -- сказала она.-- Опутаны колючей проволокой по рукам и ногам, пальцем не шевельнете... Мужчина усмехнулся и сказал, что страшна не проволока, а электрический ток. Ток включен человеческой рукой -- значит, человек его и выключить может. - Ничего у вас не получится, как ни старайтесь,-- махнула рукой Цзинь.-- Под какой звездой человек родился, так ему и жить: одному счастливо, другому несчастливо. Вас забросили за колючую проволоку, а мне судьба в грязи валяться. Слаб человек. Толкнет его жизнь: "Иди сюда!" -- он идет; "Иди в другую сторону!" -- он в другую идет. Так и живут люди... - Не совсем так,-- тихо и спокойно возразил мужчина.-- Человек может стать очень сильным, если сумеет понять причины своего несчастья. А понять их можно... Мадам Цзинь усмехнулась. -- Ты прямо как учитель в школе... А я рассуждаю просто: беда наша в том, что нам все время жрать надо. Утром наелся, сыт, а к обеду снова проголодался... Мужчина рассмеялся, но добрым, светлым смехом. -- Вот на это наши взгляды сходятся. Согласен. Понимаю. Но теперь и ты должна понять, что надо сделать с колючей проволокой и с этим "иди туда", "иди сюда". Она не нашлась, что ответить. Не приходилось ей раньше вести такие разговоры с мужчинами. Непонятный какой-то, чудак... А все-таки приятно -- говорит с ней как с человеком. Охваченная непривычным чувством, она молча смотрела на него. -- Мы еще увидимся! -- И, легко сжав ее руку, человек скрылся в темноте. Цзинь узнала, как зовут этого чудака: Ван Тин-ли. Так назвал его очередной рабочий, которому она досталась. Уткнувшись ей в грудь лицом, он со слезами вспоминал далекий дом и робко прижимался к ней своим исхудалым телом. Когда один за другим к ней пришли и ушли еще пять, она поняла, что их прерывающееся дыхание и стоны, похожие на всхлипывание, выражают совсем не похоть... Когда в десять часов вечера свет мигнул три раза и женщины вышли из бараков, перед ней снова появился этот Ван. - Ну как, надумала? - Пока не возьмусь. Но подумаю.-- И она добавила, зло блеснув глазами: -- А не боишься, что выдам? За донос, наверно, дадут чего-нибудь! - Поступай, как знаешь,-- тихо сказал Ван.-- Можешь добить лежачих -- нас шестьсот человек... И в свете тусклого фонаря она увидела бесстрастную улыбку на его лице. Мужчина со шрамом на лице ждал ответа. А она все вспоминала разговор с Ваном. - Опасное дело. Если попадемся,-- она жестом показала, как рубят голову. - Это без тебя знаем. Если вывести отсюда спецрабочих и продать на другой рудник, знаешь, сколько можно заработать! -- горячо уговаривал он.-- Скажем, что привезли из Шаньхайгуаня получим вознаграждение за вербовку, опять же дорожные. Пожалуй, по двадцать пять иен с головы наберется. А если скажем, что выдали им аванс по десять иен, то будет уже по тридцать пять иен! Сотню уведем - и три с половиной тысячи в кармане! Соглашайся. Устроишь все, как надо,- половина твоя. Полторы тысячи иен! Какие деньги!.. Цзинь закрыла глаза. Полторы тысячи мужчин -- вот что такое для нее эти деньги! -- А что надо сделать? Мужчина усмехнулся. -- Самое лучшее -- вот так! -- Он нажал пальцем ей на сосок.-- Раз -- и ток выключен. Цзинь хихикнула, поежившись от щекотки. - Жалко их продавать... -- сказала она, вспоминая чистый взгляд Вана.-- Голодные, шатаются от слабости... - Меня не разжалобишь, не пытайся. Не на такого напала,-- зло сказал мужчина.-- Их все равно убьют. Ты уж поверь мне. Разве япошки оставят их в живых? А мы уведем их из плена, им же лучше будет. И сами поживимся. Немного рискованно, конечно. Ну да я к этому привык. Вообще-то я в сговоре с одним японцем орудую. А это дельце мы с тобой вдвоем сварганим. Цзинь долго разглядывала сухое, дерзкое лицо этого человека. - Откуда у тебя такой шрам? - Не от праведных дел,-- ответил он, проведя рукой по шраму.-- Нелегкий хлеб ел... Ну так как же, согласна? Цзинь не ответила. Ощерившись, он больно ущипнул ее. -- Пойдешь. Ты баба хитрая. ... Может, она и не хитрая, но без риска не проживешь. Прижав к себе юношеское тело Чена, такое непохожее на тело того страшного человека со шрамом, она еще раз спросила: -- Трусишь? Почему-то в это мгновение в его памяти мелькнуло лицо Митико. "Стыдно, Чен! Не поддавайся соблазну!" --укоряли ее глаза. Но, прильнув к пышной груди мадам Цзинь, Чен отмахнулся от этого видения.

39

На следующий день в конторе обсуждали сообщение о безоговорочной капитуляции Италии. - Вот негодяи! Им немцы помогали, а они... - Ничего, Германия только избавилась от обузы. Теперь ей даже легче будет. - Но Италия станет базой союзных войск. - Пустяки, к тому времени Германия высадит в Англии десант. Италия никакого значения не имеет. - Высадит... Если б могла, давно бы высадила... - Больно ты быстрый. Ей сначала надо свалить русских. - Поди свали их! Чену было все равно, что происходит с Италией, Англией, Советским Союзом. Ему было безразлично даже, что делает Япония с его родиной, Китаем. Перед глазами неотступно стояла мадам Цзинь, в ушах звучал ее искусительный шепот: "Заработок пополам, покупай тогда хоть весь продовольственный склад". А Митико спрашивала: "Тебе пригодились мои пять иен? Да? Я очень рада". Нет, он не в силах встретиться с ней, он будет теперь избегать ее даже на улице... Чен глянул на Кадзи. Тот о чем-то беседовал с Окидзимой. Может, подойти к ним и сказать: "Господин Кадзи, готовится побег спецрабочих". Чен понурил голову. Нельзя, он обещал не выдавать мадам Цзинь. Он снова посмотрел на Кадзи. Тот что-то оживленно объяснял Окидзиме, развернув газету. Это был человек из другого, чуждого Чену мира. Заголовок передовой статьи был набран крупными иероглифами: "Безоговорочная капитуляция Италии. Предательство бывшей союзницы не ослабит уверенности Японской империи в неизбежности нашей победы. Сто миллионов, сплотитесь воедино!" -- Хотелось бы мне пощупать своими руками, что это за штука такая -- уверенность в неизбежности победы,-- кисло сказал Окидзима. Кадзи скривил губы. Главная ставка, по-видимому, перестала заниматься, чем ей положено,-- научно обоснованным ведением войны, и посвятила себя беззастенчивому обману народа. - Я одного не понимаю,-- заговорил он вполголоса.-- Я рядовой человек, а и то вижу, чем все это кончится. Не может быть, чтобы этого не видели руководители концернов, военная верхушка... А если концерны, эти Мицуи, Мицубиси, Сумитомо знают, чего же они тогда не беспокоятся о своих несчетных богатствах, бессовестно нажитых на войне? Видно, Уже успели договориться с американцами, что их не тронут, за чей только счет сговорились? Кому расплачиваться придется?... -- Я лично удивляюсь другому,-- добродушно усмехнувшись, ответил Окидзима.-- Ты знаешь, чем все кончится; чего же ты так усердно работаешь каждый день? Кадзи покосился на Фуруя. Фуруя сидел, уткнув, как всегда, сонную физиономию в бумаги, и лишь изредка с самым безучастным видом поглядывал на Кадзи. Этот, пожалуй, не станет ввязываться в перепалку и швырять стулья, как ефрейтор Ониси из исследовательского отдела. - В Италии, рассказывают, тоже такие были, вроде меня,-- с невинным видом сказал Кадзи.-- Вот ты у них и спроси. - Спрашивал,-- весело подхватил шутку Окидзима.-- Говорят, потому и старались, что заранее знали -- война будет проиграна. Кадзи опустил глаза. Италия уже разгромлена. Интересно, что делали такие, как он? Радовались, кричали ура?.. Япония тоже капитулирует. Это неизбежно. Что он станет делать тогда? Ликовать по поводу поражения своей родины? - А ты не спрашивал, как они себя повели бы, если б война оказалась победоносной? -- спросил Кадзи, глядя куда-то в сторону. - А как же. Они говорят, пойди расспроси Кадзи, как он себя чувствовал в день взятия Сингапура! В день взятия Сингапура служащие правления вышли на торжественную манифестацию. По улицам шли колонны с зажженными фонариками. У Кадзи не было фонарика. Тогда он просто не думал о значении этого шествия. Он был озабочен только тем, чтобы как-нибудь ухитриться встать рядом с Митико. Но никуда не денешься, в манифестации он все же участвовал. -- Ты утешь этого итальянца,-- продолжал шутить Кадзи.-- У него теперь есть шанс прославиться в качестве героя антифашистского движения. - А в Японии что он будет делать? -- Окидзима уже хохотал во всю глотку. - М-м, черт его знает... Кадзи встал и пошел к выходу. "Сволочь я половинчатая, и больше ничего",-- с отвращением подумал он. Видно, не просто страх перед людьми в защитной форме заставляет его держать язык за зубами. Увидел, что дело идет к поражению, вот и встал в позу антимилитариста. А если бы после Пирл-Харбора все пошло гладко и можно было бы твердо рассчитывать на победу? Еще неизвестно, что бы он тогда запел... Он вышел на улицу. Чен поспешил за ним. Лицо у Кадзи, обернувшегося на голос Чена, было мрачно, как и у Чена, только причины к тому были разные. Чен растерянно молчал. Он никак не мог решить, что ему делать: опять просить муки или рассказать про мадам Цзинь? Кадзи первым прервал молчание: -- Насчет муки? Чен опустил голову. От этих слов ему еще больше захотелось рассказать про мадам Цзинь. -- Матушка все болеет? Чен кивнул. -- Подожди немного. Нам должны еще прислать. Тогда раздадим все, что лежит на складе. А пока... Я спрошу у жены, если есть -- принесу. Чен молча поблагодарил. А про себя подумал: "Нет у вас дома муки, господин Кадзи. Ваша супруга и без того была очень добра ко мне... Но только от этого матушке не легче. Матушке опять придется есть похлебку из жмыхов". Он вспомнил пампушечника: какое это воровство -- свой же паек взять! - Может быть, ты пока где-нибудь добудешь...- Кадзи вытащил из кармана деньги. - Нет-нет, господин Кадзи, это я не могу!..-- энергично замотал головой Чен.