В венецианской рукописи есть записи и о других обращениях мессера Никколо к Хубилаю. Мессер Никколо уверял великого хана, что желание уехать объясняется отнюдь не стремлением к богатству, «а тем, что я оставил на родине жену и, по христианскому обычаю, не могу ее бросить, пока она жива». И это говорил человек, который в свое первое путешествие, гоняясь за барышами, не бывал дома целых пятнадцать лет, а возвратившись в Венецию и взяв новую жену, всего через два года оставил ее, когда его вновь потянуло на Восток. А думать о возвращении на родину он начал — явно по соображениям личной безопасности — только после семнадцати лет жизни в богатстве и почете.
Но Хубилай был непреклонен — все доводы он считал, вероятно, отговорками — и заявлял, что венецианцы вольны ездить по его царству где угодно, «но ни за что на свете не должны покидать его». Кроме не раз повторенных слов Марко: «великий хан любил их сильно», у нас нет другого объяснения столь решительному отказу Хубилая. Просили его многократно, но хан знал один ответ — отказ.
Но благосклонная судьба, казалось, неотступно следила за Поло и выручила их и на этот раз. Они были спасены совсем неожиданно, спасены в нужный момент. В те дни, когда они меньше всего этого ждали, счастливый случай дал им прямо в руки долгожданную возможность возвратиться в Венецию.
Глава четвертая
В путь на родину
В последнюю четверть XIII века земли обширной Монгольской империи были связаны между собой очень слабо; наследники великого Чингиса, стараясь сохранить хотя бы видимость верховной власти над множеством вассальных государств и фактически независимых территорий, прибегали к единственному средству — династическим бракам. Выдача принцесс (большей частью приемных) замуж за властителей отдаленных земель нередко служила единственной политической скрепой, объединявшей столицу и какую-нибудь окраинную часть империи.
Смерть похитила жену у персидского хана Аргуна, внучатого племянника Хубилая. У персидских монголов существовал в то время странный обычай: хан, всходя на трон, брал в жены свою мать. Таким образом, покойная жена Аргуна хатун Болгана[82] была в то же время ему и матерью. Происходила она из монгольского племени. Умирая, она завещала, «чтобы наследницей ей и женою Аргуна стала кто-либо из ее же роду». Умерла Болгана 7 апреля 1286 года в Грузии, и вскоре Аргун направил в Ханбалык трех послов — Улатая, Апушку и Коджу — с большой свитой, прося Хубилая выбрать и прислать ему невесту из того же рода, из которого была Болгана.
Три посла в положенное время приехали ко двору великого хана, где были приняты с большой пышностью и пирами. Затем великий хан стал выбирать из рода Болганы невесту Аргуну. Выбор пал на семнадцатилетнюю девушку Кокечин, «была она… красавица, приятная». Ее вызвали ко двору и представили персидским послам — такова была воля великого хана — в качестве будущей жены Аргуна. Оглядев девушку, послы заявили, что их будущая властительница им очень нравится, и приготовились без замедления ехать обратно в далекую Персию.
Караван, сопровождаемый в честь невесты Аргуна огромной свитой, вышел из Ханбалыка, пересек Великую стену и направился по пустынному тракту, ведущему в Персию, — этим путем послы к великому хану и приехали. Везя свой драгоценный груз, послы боролись с трудностями многомесячного путешествия и уже радовались тому, что скоро увидят свой дом, но тут среди татарских племен Центральной Азии внезапно вспыхнула война. Начались неизбежные в таких случаях нападения на караваны и расположенные вдоль дорог селения. Послы Аргуна увидели, что ехать дальше невозможно, и поневоле повернули обратно в Китай. Так через восемь месяцев перед их взором снова появились зубчатые стены и высокие башни Ханбалыка. Вновь караван двигался по улицам столицы, которую персы уже не думали больше увидеть, и вновь они попали на аудиенцию к хану всех монголов.
Хубилай выслушал рассказ о путешествии и его несчастном исходе и был чрезвычайно озабочен тем, как бы побыстрее и в безопасности доставить Кокечин своему родичу в далекой Персии. Волею благосклонной судьбы мессер Марко в тот момент только что вернулся из морского плавания в Индию — он ездил туда как «посол государя» и, если верить одной рукописи, ездил вместе с отцом и дядей — и подробно доложил великому хану обо всем, что он во время путешествия видел. Три персидских «барона» познакомились с венецианцами и «немало дивились» их уму и мудрости. «Бароны» заинтересовались венецианцами еще более, когда сообразили, что те должны хорошо знать, хотя бы частично, морской путь в Персию.
Венецианцы и персы сговорились и быстро составили хитроумный план. Поло были достаточно догадливы, чтобы понять, что в деле послов Аргуна для них кроется долгожданная возможность отъезда на родину. Послы же Аргуна стремились во что бы то ни стало ехать в Персию морем, а не сидеть при дворе Хубилая в ожидании, когда сухопутная дорога станет безопасной, — сколько времени пришлось бы так просидеть, никто не знал. Они и так уже путешествовали целых три года, у них иссякло всякое терпение. У Поло и персов оказалась общая цель, и, обсудив хорошенько дела, они решили, что послы Аргуна вместе с Кокечин предстанут перед великим ханом и заявят ему, что добираться до Персии гораздо безопаснее морем, чем сухопутьем. Они скажут хану, что путешествие морем обойдется дешевле и займет меньше времени. И — главный пункт с точки зрения венецианцев — послы будут просить хана, чтобы вместе с ними направили «в землю государя Аргуна» и Поло, так как они, «особенно мессер Марко», обладают и знаниями и опытом в плавании по южным морям. Помимо того, властитель Персии Аргун еще больше оценит почет, оказываемый ему Хубилаем, если в свите своей невесты он увидит таких именитых людей, как венецианцы.
Услышав просьбу, хан «выразил на своем лице великое неудовольствие» — он дорожил способностями и огромным опытом трех латинян. (Скорей всего, именно в этом кроется причина его нежелания отпустить венецианцев, а не в «великой любви» к ним, как твердит Марко.) Однако Аргун был слишком могущественным государем, чтобы Хубилай пренебрег им или нанес ему обиду. И Марко откровенно пишет (по тексту Рамузио), что «поскольку у него не было другого выхода, он дал свое согласие, а не будь столь важного и настоятельного дела, от которого он не мог уклониться, эти латиняне никогда бы не уехали».
Хубилай призвал к себе Марко вместе с его отцом и дядей
и говорил им о своей великой любви к ним и просил, чтобы они обещали, побывав в христианской стране и у себя дома, вернуться к нему. Он приказал дать им золотую дщицу с повелениями, чтобы по всей его земле им задержек не делалось и всюду им вместе со спутниками давалось бы продовольствие; он приказал снабдить их для безопасности провожатыми, а также уполномочил их быть его послами к папе, к французскому да испанскому королям и к другим христианским владетелям.
Одна рукопись включает в этот список даже английского короля!
Великий хан приказал снарядить в плавание четырнадцать судов — суда, вероятно, стояли в Зайтоне (Цюаньчжоу), — на судах было по четыре мачты и столько парусов, что Марко дивился, как дивились и все средневековые путешественники, попадавшие на Дальний Восток. «Суда, в которых купцы плавают в Индию и оттуда», произвели на Марко столь глубокое впечатление, что он дал в своей книге подробное и очень интересное их описание.
Суда строились из ели и сосны; хотя они были об одной палубе, на крупных кораблях имелось до шестидесяти кают — «и в каждой одному купцу жить хорошо». Марко впервые описал водонепроницаемые отсеки на кораблях: европейские кораблестроители средневековья, кажется, не имели о них никакого представления. В трюме больших судов устраивалось до тринадцати отсеков, сделанных из плотно пригнанных досок,
