— Я возвращусь, обещаю тебе, мама! — сказала она.

— Отец твой тоже обещал, — и мама вдруг отпустила ее, закрыла руками мокрое от слез лицо и тяжело опустилась в большое, покойное папино кресло.

Нет, она не могла остаться в городе, занятом фашистами, как бы это ни было тяжело для мамы. Она не могла поступить иначе, так как была дочерью своего отца. Но маме от этого не легче…

Дважды Власта поднимала медный язычок и опять возвращалась к своему вязанию. Легко представить себе, сколько она пропустила ячеек, сколько сделала узелков, работая вслепую… Как медленно течет время! Должно быть, и Штефан так думает сейчас, поглядывая на часы. А какое это было бы счастье, если бы они могли свободно, ни о чем не заботясь, пройти в эти тихие часы по улицам уснувшего города, просто побродить, не говоря ни слова, а только чувствовать, что вот рядом идет человек, который понимает тебя без слов.

Впрочем, может быть, Штефан вовсе и не думает так, как она, вовсе и не чувствует того, что в эти последние недели испытывает она. Этот необычный подъем сил, и горячее стремление жить, жить, жить, и в то же время никакого страха, и желание сделать больше, чем требуют от нее долг и молчаливая клятва отцу.

Вот она, диалектика, единство противоречий, как говорит ее друг Колена, ее партийный наставник. Как гордился бы отец, узнав, что в одном ряду с ним идет его дочь-единомышленница.

За дверью слышны шаги. Уверенные, хозяйские шаги. Может быть, это шаги того неизвестного друга, который будет тайно охранять ее, пока она займется делами комнаты под номером 34? Она бы очень хотела, чтобы это были шаги ее неизвестного друга!

Человек удаляется, и шаги постепенно затихают вдали. Тогда Власта сдвигает язычок в сторону и снова смотрит на часы. Сердце начинает колотиться с такой силой, Что перехватывает дыхание. А все потому, что стрелки показывают два часа Десять минут! Значит, она уже упустила драгоценные десять минут!.. Большим напряжением воли она заставляет себя успокоиться, до боли сжимает руки, чтобы они не дрожали. С ней уже не раз такое случалось за минуту до решительного момента, но она знает, что это пройдет, и оно действительно проходит.

Теперь надо бесшумно вставить в замочную скважину ключ и открыть двери. Но в эту минуту она слышит за ними осторожные шаги. Власта замирает. Может быть, она ошиблась? Нет, кто-то идет. Шаги приближаются и замирают у двери. Теперь у Власты не дрожат руки. Только сердце бьется более учащенно. Она стоит у двери и знает, что только дубовая филенка отделяет ее от неизвестного. Ей кажется, что она слышит его дыхание. Враг это или друг? Он зашевелился — под ногами заскрипел паркет — и взялся за ручку двери. Несколько раз подергал, как будто проверял, хорошо ли закрыта дверь, потом шаги стали удаляться и замерли вдали.

«Что же теперь делать? — размышляла Власта. — Может быть, на дежурство вышел совсем не тот, кого ожидал Винарик? Мало ли что бывает!» Но если так, почему Винарик не дал ей знать или этот рыжеусый? Однако и они ведь могли этого не знать. И для них это могло быть неожиданностью. Что же делать? Не может же она стоять вот так бесконечно и гадать на кофейной гуще. А, была не была! Как это поется в любимой песенке Нестора Степового: «А коль придется в землю лечь, так это ж только раз…» — и Власта решительно открывает двери. Она открывает двери и отшатывается, чуть не вскрикнув от неожиданности: перед ней стоит офицер в черном мундире: Выразительным жестом он приказывает: «Молчать!» А сам едва слышно шепчет: «Я думал, вы заснули… Тридцать четвертая открыта…» — и, по-военному сделав поворот направо, уходит, четко печатая шаг А Власта ликует: «Друг! Это был друг!» — и, закрыв двери, торопится к 34-й… Ну и доставила она хлопот своему неизвестному другу! Она ведь знает: всю эту ночь он должен быть безотлучно на виду у солдат и офицеров караула ради своего алиби, иначе не снести ему головы, и он должен в то же время проявить смелость и ловкость, чтобы усыпить бдительность караула и дать возможность Власте сделать то, ради чего она пришла сюда.

Эта ночь была полна неожиданностей, и самым неприятным было то, что сейф не открывался.

Сразу Власта решила, что набирает в замке сейфа цифры не в том порядке, как требуется, хотя прекрасно помнила, что шифр второго замка — А3867683. Она набрала эти цифры в обратном порядке: никакого результата, стальные дверцы наглухо закрыты. Власте стало жарко. В кабинете, не очень большом, но довольно уютном, и без того было жарко. Видно, хозяин комнаты не поднимал плотной маскировочной шторы весь день, что ли… С потолка лился ровный матовый свет, который включила Власта. В отчаянии она опустилась в кресло, которое неожиданно для нее завертелось под ней. «Все в этом кабинете с фокусами», — подумала она. А время между тем идет! Уже три часа! Она вспомнила предупреждение Винарика: «Не торопитесь!» Хорошо было это советовать в задней комнате портняжной мастерской Холмовского, а ей-то каково, когда этот проклятый замок не открывается.

Тогда она достала отмычки и с ожесточением взялась за письменный стол. Это был не обычный канцелярский стол с двумя тумбами, а «домашний», со скрытыми за дверцами ящиками, которые, в свою очередь, запирались. Но Власта, имея уже некоторый опыт в таких делах, быстро открыла все замки и жадно набросилась на бумаги.

В одной папке хранилась переписка, связанная с арестами тех или иных лиц. Интересно. «Тут можно обнаружить, — подумала Власта, — и лиц, предавших арестованных». В другой папке — предписания немецких властей, в третьей — предписания, касавшиеся отдела, в котором работал хозяин стола. Власта выписала некоторые имена, цифры и наиболее интересные на ее взгляд факты. Но это было все же не то, ради чего она рисковала жизнью. Видно, все наиболее важное хранилось в сейфе. Оставался еще один, последний ящик — центральный, расположенный между двумя тумбами. Тут Власта обнаружила всякую канцелярскую мелочь: перья, ручки, подушку для печати, бумагу и чистые блокноты. Проклиная в душе аккуратного гардиста, Власта неожиданно обратила внимание на то, что ящик как будто короче положенного. «В чем дело?» — задумалась девушка и начала осторожно ощупывать стенки ящика со всех сторон. И вдруг — разведчица даже вздрогнула от неожиданности — задняя стенка ящика отвалилась, и Власта увидела настоящий клад.

Здесь хранились различные бланки, среди них ордера на аресты и пропуска в министерство, причем некоторые уже заверены печатью. Особенно много было бланков для исходящих писем с типографским оттиском штампа. Тут же Власта нашла список телефонов всех важнейших должностных лиц разных учреждений, в том числе и немецких, фамилии этих лиц, звания и адреса. В буковой резной коробке хранились различные штампы и факсимиле. Да, это был настоящий клад, мечта разведчика.

Власта на минуту представила себе, что могут сделать Зорич и Колена, имея эти ордера, бланки, этот список немецких ставленников, и глаза ее загорелись. Но она решила действовать осмотрительно, чтобы хозяин кабинета не сразу догадался о диверсии. Потом уж он и сам не захочет поднимать шума — ведь это палка о двух концах. Вот почему Власта взяла небольшое количество различных бланков, ордеров и пропусков, отдавая предпочтение тем, что заверены печатью. Не взяла она и штампы, сделав только оттиски, по которым можно будет в дальнейшем изготовить свои, партизанские штампы. Этим делом, в частности, довольно успешно занимался в отряде Зорича Студент. Затем Власта стенографически быстро (спасибо милой пани Герберовой — учительнице стенографии!) переписала все наиболее важное и аккуратно закрыла ящики стола. Пора было уходить: было около пяти часов.

Без приключений Власта достигла своей комнаты и стала переодеваться в новый наряд, уложив старое платье, ботинки и шляпку «учительницы Гаусковой» в узелок «уборщицы Елены Пелаковой», и опять уселась за стол, но вязать уже не могла. Однако и усталости или сонливости Власта не чувствовала: все в ней было напряжено до предела, хотя внешне она сохраняла полное спокойствие.