Мысли и раздумья СиСи были столь серьезны и тяжелы, что лицо его с каждой минутой мрачнело все больше и больше. Окончательно запутавшись в своих размышлениях, он рассерженно махнул рукой и направился к бару. В такой обстановке самым лучшим выходом для него была бы сейчас порция хорошего виска. Однако и этого ему не удалось сделать. Услышав звонок в дверь, он мгновенно забыл об одолевавших его сомнениях и бросился открывать. На пороге стояла Джулия Уэйнрайт. Глаза ее сверкали странным блеском, она была возбуждена и тяжело дышала.

Когда СиСи распахнул перед ней дверь, она быстро вошла в дом.

— Рада тебя видеть, СиСи!

Он посмотрел на нее с некоторым недоумением:

— Что-то случилось? Почему ты так поздно?

Она озабоченно осмотрела гостиную:

— Мейсон здесь?

СиСи горько усмехнулся: после недавней встречи с Мейсоном у него осталось лишь глубокое чувство горечи. Где он сейчас и куда отправился, СиСи не знал.

Когда он оставил Мейсона одного и вернулся в гостиную через несколько минут, его там уже не было.

— Значит, Мейсона здесь нет? — спросила Джулия. — Я надеялась его увидеть.

— Мейсон… — покачал головой СиСи. — Вообще он был здесь и ушел. А с тобой то все в порядке? Ты по-моему несколько перевозбуждена.

Она расхаживала по комнате из угла в угол словно не находя себе места:

— Да со мной-то все в порядке, — ответила Джулия. — Правда я подумала, что он может попытаться убить тебя.

СиСи усмехнулся;

— Да, кстати говоря, он упомянул о тебе и о Марке. Меня очень беспокоит Марк. Я уже обзвонил весь город и нигде не могу его найти,

Джулия сокрушенно покачала головой:

— Наверное, Мейсон сказал тебе то же самое, что и мне. Хотя, может быть, тебе он сообщил какую-нибудь более свежую информацию?

СиСи едва заметно переменился в лице:

— А что он тебе сказал?

Джулия посмотрела на СиСи взглядом, в котором он прочитал испуг.

— Мейсон… Мейсон намекал, что отправил Марка на тот свет, что он уже расправился с ним, отомстив за Мэри. Он нес еще какую-то чушь насчет возмездия, справедливости и прочего. Но, я думаю, что все это было просто дымовой завесой. СиСи оживился:

— Да, я у меня было то же самое! Он пытался вызвать меня на душеспасительные разговоры, учить жизни. И, кстати говоря, мне он тоже намекал, что убил Марка. Но, правда, он не сказал этого впрямую. Джулия молча отвернулась:

— Так ты думаешь?.. — обеспокоенно произнес СиСи.

Джулия пожала плечами:

— Я не знаю. Но ты-то сам не думаешь?.. — она снова с некоторым испугом посмотрела на СиСи.

Тот озабоченно тер подбородок:

— Я не знаю, Джулия.

— Я тоже не знаю и не знаю, что и думать, — Джулия покачала головой. — Одно я могу сказать с полной уверенностью — он действительно взбешен и, по-моему, совершенно не управляем!

Лицо СиСи было хмурым:

— Да, такой ненависти к себе со стороны Мейсона я никогда раньше не замечал.

Лицо его вдруг на мгновение застыло, словно каменная маска, и Джулия увидела перед собой не живого человека, а холодное изваяние с плотно сжатыми губами и неподвижным взглядом, направленным в одну точку. Однако в следующее мгновение все переменилось. Лицо СиСи ожило, когда он услышал звонок в дверь — перед ним стояла Келли. Она была одета в больничную пижаму светло-голубого цвета, поверх плеч был накинут такой же больничный халат. Когда она увидела отца, из глаз ее брызнули слезы:

— О, папа, — прошептала она, бросаясь к нему в объятия.

— Келли, детка! Где же ты была? — он прижал ее к своей груди и поцеловал в горячую мокрую щеку.

Взяв ее за плечи, он осмотрел ее с ног до головы, словно стараясь убедиться, что с ней все в порядке и руки-ноги у нее целы. Повнимательнее рассмотрев ее раскрасневшееся лицо, он спросил:

— Ты что, бежала? — в голосе его было столько нежности и любви, что Келли не выдержала и разрыдалась еще громче. Она плакала, положив голову на плечо отца и давая выход своим чувствам.

СиСи испытал некоторое чувство жалости по отношению к дочери, когда увидел, как она похудела, как обострились черты ее лица, как торчали ее ключицы в вырезе больничной пижамы. Поэтому он еще сильнее прижал ее к себе, чувствуя, как у него сжимается сердце.

Пока Уитни отправился на задание вместе с доктором Роулингсом, искавшим пропавших из психиатрической клиники пациентов, Круз решил перекусить. Он вышел из здания полицейского управления и отправился в небольшую кондитерскую в двух кварталах отсюда. Кондитерская была едва ли не единственным местом подобного рода, которое всегда работало до самого позднего времени. Несмотря на то, что она была маленькая, и места для большого количества народа там не хватало, Крузу здесь нравилось. Нравилось тем, что здесь можно было уединиться.

Кондитерская служила одновременно и кафе, и магазином. Прилавок с пирожными, пирожками, пончиками, разнообразным печеньем делил комнату пополам. В глубине справа стоял застекленный холодильный шкаф. В нем были выставлены разнообразные желе, лимонады, фруктовые воды и соки. Между дверью и прилавком располагались четыре столика, на двух человек каждый. Рядом с окном, налево от двери, был еще одни столик. Больше в кондитерской столов не было. Круз выбрал Место недалеко от прилавка, оно показалось ему наиболее уединенным, если так можно сказать, когда сидишь В полутора метрах как от прилавка, так я от двери. За прилавком стояла пожилая седая женщина с лицом, вдоль и поперек изрезанным морщинами. На ней была одета желтая униформа: кофточка, юбка, фартук я довольно забавного вида бейсболка. Забавным было то, что бейсболке была одета на торчащие в разные стороны седые волосы.

Круз заказал две ромовые бабы и чашку шоколада со сливками.

— Потом принесите мне еще, пожалуйста, чашку некрепкого кофе, — сказал он

Здесь же, на прилавке сбоку лежали свежие газеты. Круз купил вечерний выпуск «Лос-Анджелес Таймс» и «Санта-Барбара Экспресс». Он уселся за свой столик и развернул лос-анджелесскую газету на странице, где помещался отдел уголовной хроники. Его внимание привлекла заметка под названием «Убийство ножом в большом жилом доме». Сообщалось, что был убит женатый мужчина. В подробностях писали, что полиция задержала подозреваемого для допроса. Никаких особых деталей происшествия указано не было, только кое-какие фотографии. Здесь же было помещено и интервью с соседями и с людьми, которые что знали или слыхали. В одной из заметок была помещена фотография мужчины, рассказавшего, как полгода назад он сидел на диване и смотрел последние известия по телевизору, как вдруг кто-то из соседнего дома выстрелил из ружья в окно его гостиной.

Какое отношение эта история могла иметь к нынешним событиям, было не ясно, но человек получил возможность покрасоваться в газете. В своем маленьком мире, состоящем из трех комнат и кухни, он стал, наверное, героем дня.

По заголовкам было видно, что газета не считала это убийство слишком интересным делом, тем более, что подозреваемый был уже задержан и сидел за решеткой. Полиция разыскивала очевидцев, следствие шло полным ходом, а какой-то там знаменитый полицейский инспектор Риггс рассчитывал закончить его довольно быстро. Здесь же было помещено интервью с полицейским инспектором Мартином Риггсом. На вопрос корреспондента о том, как им удалось так быстро задержать подозреваемого, он сделал приятное и полезное для читателей сообщение об идентификации. «Существует, — заявил инспектор Риггс, — лишь два способа идентификации, о которых стоит говорить. Первый предполагает максимальное накопление опознавательных признаков данного лица: рост, вес, особые приметы — родинки, бородавка шрамы, глазные параметры, кровяное давление, сердечная деятельность, состав крови, коэффициент умственного развития, снимки челюстей, официальные документы — и надо, чтобы все сходилось». Очевидно, про второй способ идентификации инспектор Риггс говорил в шутку, потому что, дочитав заметку до конца, Круз рассмеялся и довольно пренебрежительно отбросил газету в сторону. «Второй способ идентификации, — говорил инспектор Риггс, — основан на последовательной повторяемости, иначе говоря традиции. Никакой документ, — говорил он, — не сравнится с человеческой памятью. Паспорт можно подделать, свидетельство о крещении можно выкрасть из церкви, пластиковые карточки водительских удостоверений и вовсе можно штамповать на цветных ксероксах. Из всех этих документов мы всего лишь узнаем, что такой-то мальчик или девочка тогда то родились, были крещены или получили какие-то права, вступили в брак, что они носят такую-то фамилию. Но откуда нам знать, что предъявитель этого свидетельства — именно тот, кто в нем упомянут? И мы не можем этого знать до тех пор, пока многолетняя повторяемость явлений не сделает для окружающих такого-то человека признанным обладателем собственных документов.