– Теперь, леди и джентльмены, эта стена будет восприниматься как настоящий памятник.

– Памятник? – воскликнул доктор Роулингс.

– Конечно, сэр, как самый настоящий памятник всем тем гражданам, которые борются за независимость своей страны, тем гражданам, которые не побоялись никаких зловещих запретов и смело отметили День Независимости. Это прекрасные люди, а стена – это просто замечательный памятник, – Перл выпятил нижнюю губу и откинулся на спинку инвалидной коляски.

– Я поздравляю вас всех с прошедшим праздником, как ваш президент.

– Эта грязная стена, вернее, эти разноцветные глупые кляксы, будут уничтожены. Никакой это не памятник, – завелся доктор Роулингс, – об этом мой персонал позаботится, завтра же, вернее, уже сегодня. Все эти грязные пятна уберут.

– Нет! Нет! – закричала Элис и прижала руки к груди. – Я не хочу этого! Не хочу!

Для доктора Роулингса и сестры Кейнор такая вспышка чувств вечно заторможенной, почти всегда сонной Элис показалась удивительной. Но лицо девушки исказила гримаса негодования. Она едва сдерживала слезы.

– Я хочу, чтобы эта стена осталась на память. Не надо ее уничтожать.

– На вашем месте, – очень веско и внушительно промолвил Перл, – я бы этого, доктор Роулингс, ни в коем случае не делал.

Келли, испуганная таким бурным проявлением чувств подруги, тут же заспешила к Элис. Но девушка уже опомнилась, она вся сжалась, руки ее дрожали, она мгновенно уткнулась в плечо Келли и заплакала.

– Неужели вы так считаете, мистер Капник?

– Конечно, я считаю, что стена должна остаться как воспоминание для будущих поколений.

– Мистер Капник, а еще какие-нибудь угрозы в мой адрес будут? Или в адрес персонала лечебницы? – доктор Роулингс пытался заглянуть в глаза Перлу, но тот все время отводил голову, разглядывая то пациентов, жавшихся к стенам, но яркие пятна краски на стенах.

– Эту стену нельзя прятать от американцев, она должна остаться на долгие века, она должна существовать как египетские пирамиды и вы должны это понять, доктор Роулингс – американская история не может измениться, если вы спрячете эту чудесную стену от людей. Добрую память в сердцах наших сограждан уничтожить будет невозможно! – патетично воскликнул Перл.

– Сестра, – обратился доктор Роулингс к сестре Кейнор, – увезите, пожалуйста, мистера Капника, – голос доктора был обычным, даже будничным, но от этого он и казался таким угрожающе-страшным.

– А куда его проводить, доктор Роулингс? – поинтересовалась она.

– Желательно в мой кабинет. Нам с мистером Капником надо поговорить наедине, хотя бы очень немного.

Сестра Кейнор тут же бросилась выполнять распоряжение своего шефа. Она быстро развернула инвалидную коляску на одном месте.

– А что касается всех остальных, – доктор Роулингс зло посмотрел на Келли и Элис, – вы все будете наказаны, я внесу кое-какие изменения в вашу личную жизнь. Думаю, это вас не обрадует, но любой проступок должен караться, любое нарушение закона не может проходить бесследно, – доктор заговорил таким тоном, будто он находился в суде и был обвинителем, а Келли и Элис являлись злостными правонарушителями, с которыми необходимо бороться.

– Нет! – вдруг громко выкрикнула Элис. Она сделала это так, что вздрогнул даже доктор Роулингс.

– Нет! – повторила она уже более тихим вкрадчивым голосом.

Она подошла к Перлу, которого сестра Кейнор пыталась выкатить из общей комнаты, склонилась к нему и радостно прошептала:

– Спасибо за вечер, большущее спасибо за вечер, мистер Капник.

Девушка гордо вскинула голову и принялась аплодировать. Келли и Перл тут же поддержали Элис. Они принялись тоже бить в ладоши.

– Спокойно! Спокойно! Тишина! – заревел доктор Роулингс. – Всем перестать! Я приказываю!

Но на него никто не обращал внимания. Келли и Элис истерично продолжали хлопать в ладоши.

Перл обернулся к своим товарищам, уже находясь в дверном проеме:

– Спасибо, друзья, спасибо, американцы, вы настоящие патриоты, вы настоящие молодцы! Я благодарю вас всех за поддержку.

От этих слов Келли и Элис перестали хлопать в ладоши. Они посмотрели на Перла и улыбнулись ему.

– Сегодня великий день для всех нас, – продолжил Перл, – да здравствует свобода! Свобода! Свобода! – принялся он скандировать.

Доктор Роулингс хладнокровно посмотрел на Перла, потом на девушек. Он только покивал головой, а его губы странно дернулись и искривились в жестокой улыбке.

– Нам нечего бояться, запомните это, – уже из коридора выкрикнул Перл.

– Да вывезите, сестра, его поскорее! Поскорее в мой кабинет, а там я сам буду с ним разбираться.

ГЛАВА 16

– Восстановление справедливости может причинить боль. – Клиенту не обязательно говорить правду своему адвокату. – Стараниями СиСи над Лайонелом вновь сгущаются тучи. – Президент, кажется, попал под подозрение. – Мейсон получает пощечину. – Келли не может отказаться от таблеток. – Огромная реклама на крыше отеля – мечта СиСи Кэпвелла.

Расстроенная Мэри сидела в уголке дивана. Она буквально вжалась в него и крепко, до боли сцепив руки, смотрела все время в пол.

Мейсон тихо подошел к своей возлюбленной и опустился рядом с ней.

– Мне очень жаль, Мэри, – Мейсон положил руку на плечо Мэри и нежно погладил. – Мне очень жаль, – повторил он.

Мэри медленно подняла голову.

– Что толку, Мейсон, в твоих извинениях, если ты все равно продолжаешь делать свое дело?

– Что? Что я продолжаю делать? – вопросительно заглянув в темные глаза Мэри спросил Мейсон.

– Все, все, все, – прошептала она.

– Неправда, – возразил Мейсон.

– Все, все, все… – прошептала она.

– Неправда.

– Нет, правда, правда. А когда уже поздно, только тогда ты начинаешь извиняться.

– Но ведь я же искренен… – прошептал Мейсон.

– Что, по-твоему, это все – вот так вот сразу, за несколько мгновений может исправиться? Или ты уверен, что твои действия все исправят и переиначат? – Мэри на этот раз уже сама вопросительно заглянула в глаза Мейсону, лицо которого стало растерянным, а взгляд виноватым.

– Мэри, а что еще можно было сделать? – спросил Мейсон.

Но Мэри уже устала от всех этих разговоров. Она резко, немного вспыльчиво сбросила руку Мейсона со своего плеча, встала с дивана и прошлась по комнате.

– Я не понимаю, почему ты сразу не потребовала, чтобы восторжествовала справедливость? – вслед ей выкрикнул Мейсон, подхватился с дивана и заспешил к Мэри.

Мэри, не оборачиваясь к Мейсону, быстро прикрыла лицо руками.

– Почему ты не потребовала справедливости ни тогда, ни потом? Что это – любовь к Марку Маккормику? – задумался Мейсон.

– Ты прекрасно знаешь, Мейсон: ничего подобного, – Мэри обернулась, на ее лице было негодование.

– Но тогда почему? – спокойно спросил Мейсон. Мэри опустилась в глубокое кресло и, прикусив губы, задумалась.

– Есть только одно объяснение, – присел на подлокотник кресла Мейсон, – ты боишься, наверное, того, что ребенок может быть от Марка? Но я же тебе, Мэри, говорил, что признаю его независимо от того, кто его отец, – Мейсон опустил руку на плечо Мэри. – Запомни, я буду относиться к нему как к нашему.

– Я тоже! – воскликнула Мэри, резко оборачиваясь к Мейсону. – Но почему все должны об этом знать? Скажи мне, почему все должны страдать? Почему я должна унижаться? Почему должен страдать ты?

– Мэри, сейчас необходимо защитить малыша, защитить его от Марка, особенно, если это его ребенок. Я хочу быть уверенным, что Марк не станет хлопотать об опекунстве. Я уже не говорю о том, что он совершил преступление.