– Ты очень красива, но слишком проницательна, – сказал Кейт.

Последние слова были сказаны очень многозначительно и Иден улыбнулась.

Сантана Кастильо уже стояла в дверях и передавала официанту записку для Круза, когда тот появился у нее за спиной.

– Извини, Сантана, я боялся, что не успею. Она зло посмотрела на него.

– Ты не успел.

– Но все-таки я застал тебя здесь.

– Еще минута и я бы ушла.

– Но все же.

– Круз, ты опоздал, я позавтракала без тебя, тут уж ничего не поделаешь.

– Сантана, может, все-таки, ты посидишь со мной немного.

– В другой раз.

– Неужели тебе так сложно сделать это, Сантана? – прошептал Круз.

– Я тебе сказала – в другой раз.

– Но я прошу тебя, посиди со мной. Я прошу тебя о такой милости.

– Ладно, только недолго.

– Спасибо, – процедил сквозь зубы Круз. Сантана гордо повела плечами и двинулась к только что оставленному ею столику. Круз направился за ней. Проходя по залу он заметил беседующих Кейта Тиммонса и Иден. Иден скользнула по Крузу взглядом, но сделала вид, что не заметила его. И это очень разозлило того. Он опустил руки в карманы пиджака и стараясь казаться, как можно более независимым и невозмутимым, пошел вслед за Сантаной.

У столика Круз показушно галантно отодвинул стул и усадил Сантану. Та также подчеркнуто любезно поблагодарила своего мужа.

– Спасибо, дорогой.

– Садись, любимая, – сказал Круз, бросая косой взгляд на Иден.

Но тут настроение Круза окончательно испортила Сантана. Она довольно громко, так, чтобы ее слышали столика через три, произнесла:

– Ура! Ура!

– В чем дело? – изумился Круз.

– Ну как же, ты заметил?

– Что я должен был заметить?

– Все действующие лица в сборе. И ты, наверное, рад этому, не так ли, Круз?

– Кто?

– Я, ты, Иден, Кейт!

– Чему ты радуешься?

– Лица те же, но расклад другой.

А на крыше отеля Кэпвеллов гремела музыка из динамиков магнитофона. Под музыку уже в пятнадцатый раз пыталась станцевать и пропеть Джина. Но ей все время не удавалось – то она выходила за рамку кадра, то ее движения были слишком неуверенными и неуклюжими, то еще – что-то было не так. Но чаще всего – из-за отсутствия музыкального слуха она просто не синхронно с музыкой открывала рот и ее движения не попадали в такт.

– Хватит, хватит. Давайте еще раз, – выкрикивал оператор, останавливая запись.

– Нет, так совсем не годится, – угрюмо ворчал режиссер, – вы совершенно не пластичны.

– Я? – возмущалась Джина, – Я вам плачу, а все остальное не ваше дело.

– Боже, какая бездарная, – шептал режиссер на ухо оператору.

– А что сделаешь, она нам платит и мы должны ее снимать.

– Да ну ее к черту, эту сумасшедшую! Затеяла снимать рекламу на крыше отеля.

– Ладно, не расстраивайся, – утешал его оператор, – ведь мы с тобой и не такую гадость снимали. Немного потерпим и денежки у нас в кармане. Давайте попробуем еще один разок.

Джина вновь пудрила нос, подкрашивала губы, причесывала волосы.

– Ну что ж, попробуем так попробуем.

Она в который уже раз выходила на нужную точку. Включалась музыка, Джина вскидывала руки и начинала петь свою рекламную песенку о том, что печенье Джины Кэпвелл – самое вкусное, питательное, полезное и вообще самое замечательное печенье в мире. И если вы хотите быть счастливым, то ешьте только печенье "Кэпвелл" и покупайте только его.

– Что за вкусное печенье! – виляя бедрами, выкрикивала Джина, – оно просто объеденье! Покупайте наш пакет, миссис Кэпвелл шлет привет!

Джина выкручивалась, оператор недовольно морщился, а режиссер, не в силах скрыть своего отвращения, отворачивался от танцующей Джины и смотрел на панораму города. Это было, действительно, замечательное зрелище.

Океан тянулся до самого горизонта, а все побережье было застроено комфортабельными виллами, высокими отелями. На это было приятно смотреть. Пестро одетые туристы прогуливались внизу и режиссер даже приподнял солнцезащитные очки, чтобы лучше рассмотреть замечательную картину, открывающуюся его взору.

"Боже, какого черта я сижу на этой крыше, под палящим солнцем? Ведь я мог бы сейчас лежать спокойно на пляже с какой-нибудь хорошенькой ассистенткой".

Но работа есть работа. И ему приходилось торчать на солнцепеке, смотреть на перезрелую женщину, которая неуклюже дергалась под музыку и не могла пропеть текст рекламной песни до конца, ни разу не сбившись.

– Стоп, стоп, – режиссер тяжело поднялся, – это непрофессионально, это просто какая-то омерзительная самодеятельность.

Джина скрестила на груди руки и бросила на режиссера испепеляющий взгляд.

– Я эту песню не сама сочиняла, а заплатила и мне ее сочинил профессиональный поэт – Уильям Хилтон. Я ему заплатила деньги. А ваше дело снимать меня, а не обсуждать текст песни. Давайте попробуем еще раз, – громким приказным тоном сказала Джина.

– Но послушайте, миссис, вы хотите продать печенье "Кэпвелл"?

– Конечно, хочу. Но я понимаю, к чему вы клоните, – проницательно заметила Джина, – однако, и деньги вы получаете немалые, так что делайте свою работу, а свое мнение держите при себе.

И Джина вновь стала на точку под огромной буквой, которую только сегодня предварительно закрепили на крыше отеля, подбоченилась и с вызовом глянула в объектив нацеленной на нее видеокамеры.

– Миссис Кэпвелл, на этот раз не ошибитесь. Это будет последний дубль.

– Что? – вскинув голову, Джина презрительно глянула на режиссера, – я вам еще заплачу. Вы будете снимать, пока не сделаете то, что надо.

– Понимаете, у нас осталась одна кассета, мы извели на эту работу три кассеты, осталась одна, – режиссер поднял один указательный палец, – одна, и если сейчас не получится, то тогда записывать будет не на чем.

– А где же ваши кассеты?

– Вы знаете, у нас не так велик бюджет, чтобы все заработанные деньги тратить на кассеты. Так что постарайтесь, чтобы этот дубль выглядел достойно, вы должны и спеть, и станцевать одновременно.

Джина напряженно задумалась.

– Вы хотите сказать, это мой последний шанс? – выдавила из себя Джина.

– Да, – равнодушно бросил режиссер. Но если вы хотите, я спою и станцую вместо вас, я успел выучить слова этой песенки наизусть, а вы станете за камеру и будете снимать рекламный ролик.

– Не надо, я все сделаю сама, – Джина нервно прошлась по крыше отеля, – только я должна сосредоточиться и приготовиться.

– Пожалуйста, миссис Кэпвелл, мы подождем.

Джина раскрыла свою сумочку, вытащила зеркальце – пудреницу и принялась припудривать нос. В этот момент ее взгляд упал на распределительный электрический щит. В ее голове тут же появилась коварная мысль, а на губах зазмеилась злорадная улыбка.

Джина чуть не подпрыгнула от радости. К ней пришла идея, как можно отомстить и режиссеру и Кэпвеллам. И от этого ее настроение сразу же улучшилось, не глядя на все неудачи, преследующие ее во время съемок.

Келли сидела на своей кровати. Перл устроился на белом пластиковом кресле напротив девушки, изображая из себя доктора Роулингса.

– Ну-ну, объясните мне, в чем дело? Как-то сразу я не могу понять, – говорил он, пристально заглядывая в глаза Келли.

Та растерянно улыбаясь, пытаясь объяснить своему лечащему врачу причину своего беспокойства.

– Понимаете, доктор, мне неуютно в вашем кабинете. Когда я туда прихожу на сеанс, то чувствую себя скованно, на меня как бы давят предметы и вещи, которые там находятся, и мне очень тяжело сосредоточиться, начать вспоминать, – уже во второй раз твердила Келли.