Аббас не имел на этом свете почти ничего. Три-четыре десятка оббитых и потрескавшихся фаянсовых тарелок допотопных времён, десяток-полтора разноцветных — белых, зелёных, голубых и жёлтых — вазочек для мороженого, два подносика, стоявших на прилавке, на одном из которых он расставлял тарелки для рисового киселя, а на другом вазочки для мороженого; три-четыре десятка ложечек для киселя и мороженого, которые некогда были блестящими, а теперь пожелтели, словно зубы курильщика опиума; восемь расшатанных венских стульев, расставленных вдоль стены лавки; одна выцветшая набедренная повязка, которую он набрасывал на котёл для киселя или на мороженицу; одна кастрюля; один дуршлаг с длинной ручкой, который, так же как и видавший виды котёл, очень давно не был в мастерской лудильщика; одна мороженица, которую тоже лудили невесть когда, а теперь она, подобно бороде Хаджи Сафара Али — бакалейщика, державшего лавочку напротив, — когда он в течение двух месяцев не красит её хной, облезла и местами стала белой, а местами — красной; одна деревянная лопаточка, которая благодаря милости божьей до того места, до которого она погружается в молоко, была белой и чистой, а остальная её часть, соприкасавшаяся с руками Аббаса, настолько почернела от грязи, что, если бы её стали мыть даже тысячу раз, не смогли бы отмыть этой грязи, — вот и всё достояние Аббаса.
Человеку, всё богатство которого заключено в таком барахле, человеку, который, кроме этого, ничего на свете не имеет, бояться нечего. Разве есть на земле цвет темнее чёрного? Разве Аббас обладает имением, водой, землёй, домом и обстановкой, которые можно отобрать?
Всё это, конечно, правильно, но, случись что, кто же тогда будет кормить его жену и детей, кто позаботится о них? Кто поставит перед ними вечером, когда они соберутся поужинать, три сангяка[97] и сир халвы в зимнюю пору, две варёные свёклы весной и осенью, пять сиров винограда и один сир сыру или одну чашечку подслащённого уксуса летом?
Кто купит раз в году два-три платья из ситца или холста и грубую шерстяную одежду для детишек?
Конечно, такому человеку, как Аббас, не следовало обременять себя семьёй. Это было, конечно, опрометчиво с его стороны. Разве мышь, собираясь влезть в нору привязывает к своему хвосту веник? Но раз он совершил эту глупость, обзавёлся женой и детьми, он обязан кормить их. Ведь, что бы вы ни говорили, он тоже мужчина и у него есть и самолюбие и понятие о чести.
Нет, Аббас не должен так легко попасться в ловушку, не должен покориться несправедливости судьбы, не должен сидеть сложа руки, прикинувшись, будто он не замечает всех тех бедствий, которые для него уготованы.
С этими мыслями Аббас дошёл до двери своей лавчонки. Он достал из кармана ключ, нагнулся, протянул руку к латунному замку, перешедшему к нему в наследство от отца, вложил длинный тонкий ключ в узкую замочную скважину и четырежды повернул его. Полукруглая дужка замка открылась. Аббас толкнул дверь и вошёл в лавку. Затем он развёл огонь в очаге, чтобы сварить кисель, налил из кувшина в котёл молоко, которое он накануне вечером взял у молочника, принёс рисовой муки и сахару. Солнце уже показалось из-за крыши соседнего дома. Аббас торопился скорее сварить кисель. Дни стали холоднее, и люди, которые выходили из дому рано, не прочь были съесть тарелку горячего киселя.
Время от времени Аббас опускал в кипящий кисель свои пальцы, уже привыкшие к этому за много лет, затем вытаскивал их, совал в рот и пробовал, готово ли его варево, достаточно ли в нём сахару и рисовой муки. Вынув пальцы изо рта, он вытирал их о выцветшую набедренную повязку. Эту процедуру он повторил несколько раз и наконец, в последний раз засунув палец в котёл с киселём, он быстро отдёрнул руку, помахал ею в воздухе и попробовал кисель, налипший на палец. Затем он взял дуршлаг с длинной ручкой, лежавший на лотке с вазочками для мороженого, и налил в каждую из тарелочек по два дуршлага кипящего киселя. В этот момент неожиданно, без какой-либо видимой причины, сердце его снова тревожно забилось и его вновь охватило волнение.
Кто знает, почему человек, когда ему угрожает опасность или несчастье, беспричинно озирается по сторонам, будто хочет увидеть, с какой стороны настигнет его беда, через какую дверь просунет она свою голову, из-за какого угла появится.
Оглядываясь по сторонам, Аббас увидел, что дверь дома господина Ахмада Бехина йезди, благородного члена иранского суда, раскрылась и из-за неё показалась знакомая голова Мешхеди Мохаммеда Голи. Старик дошёл до угла, осмотрел улицу и, убедившись, что поблизости никого нет, вернулся к двери и сделал условный знак. Господин доктор Тейэби торопливо спустился по ступенькам, быстро выскочил в переулок, прошёл мимо лавки Аббаса и юркнул на заднее сиденье автомобиля, дожидавшегося его на углу. Шофёр закрыл за ним дверцу, взялся за руль, и автомобиль тронулся.
Когда на улице появлялась фигура этого депутата иранского народа, Аббас умышленно никогда не глядел на него и устремлял свой взор куда-нибудь в сторону. Делал он это не потому, что ему была противна физиономия человека, который, несмотря на свою неграмотность, прекрасно понимал., какие преступления и предательства он совершил, а потому, что Аббас слыхал, будто всякого, кто посмотрит в лицо таким людям, постигнет какое-нибудь несчастье.
С самого раннего детства его отец, мать и ахунд, который давал религиозные советы в мечети шаха, говорили ему, что если человек выходит ранним утром из дому и взгляд его падёт на ворону, на чёрную кошку, на рогатую корову, на короткошёрстого вьючного верблюда, на сову, слепую мышь или ещё на что-нибудь в этом роде, то не успеет он дожить и до вечера, как с ним стрясётся какая-нибудь беда. Если к тому же ему пересечёт дорогу гябр, еврей, армянин, погонщик верблюдов, палач или мясник, то бедняга, согласно шариату, должен уплатить мулле семьсот динаров, чтобы избежать дурных последствий этой встречи. Итак, каждый раз, когда в раннюю пору господин доктор Тейэби по знаку Мешхеди Мохаммеда Голи осторожно выходил из дому, Аббас, заметив издали его фигуру, отворачивался и смотрел в другую сторону, стараясь, чтобы его взгляд не упал на благородное лицо этого уважаемого господина. Стоит ли в такие дождливые дни, когда в торговле полный застои и он до заката солнца вряд ли продаст больше двух-трёх порций и с трудом выручит деньги, чтобы накормить детишек, из-за одного только взгляда рисковать семьюстами динаров своих кровных денег.
Вот почему Аббас обычно прикидывался, будто ничего не видит, и не глядел в сторону доктора Тейэби. Но на этот раз, в тревожном предчувствии какой-то беды озираясь по сторонам, он вдруг случайно посмотрел прямо ему в глаза. Гневный взгляд доктора Тейэби привёл беднягу в себя, и он сразу же понял, что совершил непоправимую ошибку. Но что толку в том, что он всё это понял: исправить ошибку было уже нельзя.
Как только посланец от жителей Йезда уселся в автомобиль, Аббас подумал, что несчастье постигнет его сегодня же и что наконец встреча с вороной, совой и подобными им существами у него произошла.
Когда человек чувствует приближение несчастья, им овладевает милосердие, уступчивость и особая щедрость. Аббас в этот день подавал каждому посетителю большую порцию киселя, чем обычно. Он не очень настаивал на немедленном получении денег. Если кто-нибудь просил его дать кисель в долг, он охотно делал это, а если кто уходил, совсем не уплатив ему, он прикидывался, что не заметил этого.
Мало кому известно, что среди бедных оборванцев, одеялом которым служит небесный свод, встречаются люди необыкновенно великодушные и благородные. Так как они не рекламируют своих высоких душевных качеств, не располагают радио, громкоговорителями, газетами и парламентскими трибунами, они не могут поведать людям, какие достоинства таятся в них, какими дарованиями и способностями наделил их бог. Эти люди в тяжёлые для других минуты могут с лёгкостью отдать ближнему последний кусок или по крайней мере хорошо обходиться с людьми и не обижать их. А ведь хорошее обхождение с бедными, несчастными людьми — это как бы резерв добрых дел, на случай если сам попадёшь в беду.
