Шарль всё ещё не пришёл в себя. Он круто остановился и спросил в упор:

— А Бабетта?

— Бабетта?! Бабетте нужно знать, что я не струсил перед пулями. Она поверит мне на слово, что я заслужил право называться Жаком Отважным. А ты… ты это подтвердишь, если понадобится, — добавил Жак и снова рассмеялся.

Были сумерки, когда Жак, взволнованный, радостный и немного смущённый, пришёл домой. Какую из сестёр он застанет дома?

Ему посчастливилось: Бабетта была одна.

Она стояла у комода в профиль к нему, разбирая стопку глаженого белья. В сумеречном освещении он увидел её задумчиво склонённую голову, нежные черты лица, мягкие линии стройной фигуры.

— Это ты, Жак? — спросила она, сразу узнав его шаги, и повернула к нему лицо. Оно всё светилось радостью.

Путаясь и перебивая сам себя, Жак рассказал ей, как пришёл к тому, что должен отказаться от славы в пользу друга. И по мере того как он говорил, а Бабетта слушала, он понимал, что поступил так, как надо. Но ему хотелось услышать из уст Бабетты, что она его одобряет. И он спросил:

— Может, ты осуждаешь меня?

— Нет! Шарлю дорога? слава. Без неё он не найдёт пути к сердцу Виолетты. Мы же с тобой оба знаем правду, а она в том, что ты не отступил перед опасностью… и не отступишь! Для меня ты уже давно заслужил право называться Жаком Отважным.

И Бабетта подошла к нему, медленно закинула обе руки ему на плечи и, глядя в глаза, словно желая навеки запечатлеться в его зрачках, поцеловала Жака. Да, поцеловала! Что же можно было к этому ещё прибавить?

Жак, не дыша, не смея пошевелиться, прошептал:

— Бабетта, я люблю тебя!..

…Прошло ещё несколько дней, и от грозных башен Бастилии не осталось и следа. Мусор, щебень, обломки, камни, свезённые в кучи, — вот чем была сейчас заполнена площадь, где недавно стояла страшная тюрьма.

Но для Жака и Шарля так много было связано с этой площадью, что теперь свидания друг другу они назначали именно здесь.

Как-то раз они пришли сюда под вечер, как только спал жар душного июльского дня.

К их радости, они увидели Огюста Адора. Адвокат шёл им навстречу. Под мышкой он держал большую папку, из которой торчали опалённые, надорванные бумаги.

— Господин Адора! Наконец-то я вас вижу! Вы совсем перестали заходить в наш кабинет. Я даже справлялся о вас в конторе господина Карно. И мне сказали, что вы теперь дни и ночи проводите в мэрии, разбирая эти бумаги. — Жак указал на папку, которую держал Адора.

— Ты угадал, Малыш! Много интересного рассказали нам спасённые из огня бумаги. Говорил я, чтобы их не жгли, да, к сожалению, немного опоздал. Вот и эту папку с важными свидетельствами злодеяний, творившихся в Бастилии, я нашёл в бывшем подземелье. Сейчас трудно что-нибудь отыскать в груде камней. Папку совсем было засыпало землёй, но я её всё-таки откопал!

— Господин Адора! Расскажите нам последние новости. Вы ведь знаете больше нашего.

— Новости! Увы, я ничем не могу вас порадовать. Как бы я хотел сообщить вам, что народные представители вняли просьбам, изложенным в многочисленных крестьянских наказах, в том числе в наказе твоей бабушки. Но прошло уже больше двух месяцев с тех пор, как начали заседать Штаты, а потом Национальное и Учредительное собрание, а всё осталось, как было. И повинности крестьяне несут те же и так же тяжело живут.

— Так о чём же говорят представители народа на своих заседаниях?

— О чём? Сначала депутаты занимались вопросом о том, как вести заседания, о том, как голосовать. Затем перешли к вопросу о выработке Конституции.

— А король? — с нетерпением спросил Шарль.

— Король? Пока всё остаётся по-прежнему, власть его ничем не ограничена. Пятнадцатого июля он вышел к представителям Собрания и милостиво прикрепил к своей груди трёхцветную кокарду, дарованную ему народом. К двухцветной кокарде прибавили белую полоску — цвет короля. И народ ликовал, видя такое расположение монарха… Вот пока и всё!

— Так что же будет дальше? — вырвалось у Жака.

— Уж очень ты прыткий, Малыш! — сказал с улыбкой Адора. — Я этого не знаю. Знаю одно — остаться так как было, не может!

— Конечно! — радостно подхватил Жак. — Прежнее ведь не может повториться. Когда-то здесь стояла страшная тюрьма, в ней страдали, гибли люди… Народ разрушил её. Не для того же, чтобы всё осталось по-прежнему! Нет, пусть никогда здесь не будут литься слёзы…

Жак отбежал в сторону, схватил брошенный кем-то кусок картона и углём написал на нём:

Шарль бросился ему на подмогу, и вдвоём они укрепили катон так, чтобы ему, по крайней мере, первое время не были страшны ни ветер, ни дождь.

— «Здесь будут танцевать!..» — прочёл вслух Адора. — Это неплохо. Значит, Малыш, ты хоть отчасти знаешь, что будет…

— Я так хотел бы это знать!

Во Франции начиналась революция.

Рассказ о Жаке-Задире, который стал Жаком Отважным в Париже в летние дни 1789 года, завершается в момент, когда революция только начиналась. Уничтожив оплот самодержавия — Бастилию, народ покончил с самою неограниченной властью короля: устрашённый грозными событиями, Людовик XVI уже не мог не считаться с Национальным собранием. Пройдёт немного времени, и он будет вынужден согласиться с выработанной Собранием Конституцией и править вместе с представителями буржуазии.

День 14 июля ежегодно отмечается во Франции как национальный праздник. Народ танцует на площади Бастилии, как об этом мечтали Жак и его друзья. Но в годы, последовавшие за разрушением Бастилии, было не до танцев. События разворачивались с неслыханной до того быстротой. Они глубоко затронули судьбу каждого француза. Вся жизнь сдвинулась с незыблемых, казалось бы, устоев.

Более тысячи лет Францией неизменно правили короли, и когда один из героев повести, Мишель Гамбри, высказывал сомнение в том, всегда ли во Франции будет король, он был одним из немногих, кто мог в этом усомниться. Даже вожди революции в 1789 году были уверены: королевская власть необходима, её нужно только ограничить, приставив к королю министров из буржуазии. Но случилось так, что через три года монархия пала и Людовика Бурбона отправили на эшафот.

Управляющий графа де Кастель ещё летом 1789 года штрафовал крестьян за случайно убитую куропатку, на которых любил охотиться их сеньор. Но уже в августе того же года право охоты, как и другие стеснявшие крестьян права господ, было отменено Национальным собранием. Вскоре дворяне, испокон веков обиравшие и унижавшие крестьян, вообще лишились своих владений. Многие из них поспешили бежать из Франции. Они нашли приют и поддержку у монархов Европы. Король Пруссии и император Австрии, боясь распространения революции в своих государствах, объединились против Франции и двинули на неё армии. Англия оказывала интервентам денежную помощь, на их стороне была и царская Россия. Французскому народу приходилось бороться одновременно и против чужеземного вторжения и с внутренними врагами — дворянами, сторонниками восстановления монархии, спекулянтами, наживавшимися на лишениях бедняков.

Справиться с внутренней и иностранной контрреволюцией было нелегко. Но вот прозвучал призыв: «Отечество в опасности!» Вряд ли Жак Отважный мог усидеть в такое время в своём букинистическом магазине. Герой штурма Бастилии, наверное, не пропустил и других великих схваток на улицах и площадях Парижа. Попробуем представить себе его дальнейшую судьбу. Она могла сложиться по-разному.

К началу революции Жаку было лет семнадцать-восемнадцать. Значит, он вполне мог отправиться на фронт, отражать нападение австрийско-прусской армии. Её командующий герцог Брауншвейгский грозил стереть Париж с лица земли. Жак в составе Рейнской армии сражается на восточных границах Франции. Несмотря на все трудности: нехватку оружия и снаряжения, недостаток боевого опыта, предательство генералов из дворян, — революционные войска отразили нападение противника и победоносно перенесли боевые действия на территорию Бельгии, Нидерландов, Германии. Народ, борющийся за свою родину, за дело революции, за свободу, непобедим.