Онъ отправилъ письмо, взлѣзъ на свою длинноногую лошадь, и съ камнемъ на сердцѣ поѣхалъ домой. Выѣхавъ за городъ, онъ почувствовалъ, чтоего гнѣвъ на Гэя совершенно остылъ. Ему представилось веселое, счастливое личико дочери; бѣднаго отца взялъ ужасъ при мысли, какъ ей объявитъ, что Гэй недостоинъ ея руки.
— Не скажу ей ни слова, — сказалъ самъ себѣ добродушно мистеръ Эдмонстонъ: — пока не получу отъ Гэя отвъта.
Пріѣхавъ домой, онъ подѣлился своимъ горемъ съ одной женой, которая положительно утверждала, что Гэй такой же игрокъ, какъ Эмми; она ни на минуту не усомнилась въ его невинности, и посовѣтовала мужу молчать до времени.
ГЛАВА XV
Мѣстечко С.-Мильдредъ служило лѣтомъ пунктомъ сбора для лучшаго общества; его цѣлебный минеральный источникъ и репутація мистера Гэнлея, какъ искуснаго доктора, привлекали туда весь модный свѣтъ и были причиною быстраго возвышенія этого небольшаго городка, расположеннаго у подошвы великолѣпной цѣпи скалъ. Скромная растительность и бѣлыя, чистенькія виллы, совсѣмъ исчезали рядомъ съ темно-красными скалами, совершенно задавившими ихъ своимъ величественнымъ видомъ.
Миляхъ въ десяти отъ С.-Мильдреда, за скалами, находилось село Стэльгурстъ, приходъ покойнаго архидіакона Морвиля и мѣсто рожденія Филиппа и сестры его Маргариты. Приходъ былъ огромный, и тянулся вдоль всей цѣпи скалъ. Тамъ, между Стэйльгурстомъ и С.-Мильдредомъ, въ низкой долинѣ, сплошь покрытой мелкимъ цвѣтущимъ кустарникомъ и верескомъ, въ мѣстности, носящей у англичанъ названіе moorland, стояла уелиненная ферма Соутъ-Муръ, избранная мистеромъ Уэльвудомъ для временнаго пребыванія своего съ тремя студентами, готовящимися къ университетскому экзамену.
Пріѣхавъ въ С.-Мильдредъ, Гэй отправился съ первымъ визитомъ къ мистриссъ Гэнлей, которая была заранѣе предупреждена братомъ объ его пріѣздѣ и готовилась принять молодаго наслѣдника Рэдклифа подъ свое особенное покровительство. Гэю — оно могло, пожалуй, и пригодиться. Сестра Филиппа пользовалась большимъ почетомъ въ С.-Мильдредѣ; кругъ знакомства у нея былъ отборный, тѣмъ болѣе что имя ея отца издавна уважалось во всемъ околодкѣ; не имѣя дѣтей, мистриссъ Гэнлей находила возможность съ пользою употреблять свободное время; она, дѣйствительно, посвятила его своему образованію и развитію многихъ талантовъ, дарованныхъ ей природой; все это, взятое вмѣстѣ, сдѣлало ея домъ центромъ всего лучшаго с. — мильдредскаго общества. Она давала тонъ всюду: — ее избрали въ старшины клуба для чтенія, сдѣлали предсѣдательницей благотворительнаго общсства, и въ маленькомъ кругу своемъ вообще она играла главную роль. На ея литературные вечера приглашалось самое избранное общество: попасть кть ней, на одинъ изъ такихъ вечеровъ, считалось особенной привилегіей для простыхъ смертныхъ.
Мистриссъ Гэнлей была красивая женщина. Maorie находили, что она въ 32 года стала даже лучше, чѣмъ была смолоду. Ростомъ она была чуть ли не съ брата, и отличалась манерами чрезвычайно изящными. Увидѣвъ ее въ первый разъ, Гэй былъ пораженъ сходствомъ между нею, Филиппомъ и мистриссъ Эдмонстонъ, но выраженіе рта мистриссъ Гэнлей было крайне непріятно. У нея вообще, въ чертахъ лица, не было той кротости и почти дѣтской проототы, которыми отличалась мистриссъ Эдмонстонъ, а, рата она хотя и очень напоминала смѣлымъ, самодовольнымъ видомъ, но то, что шло къ мужчинѣ, вовсе не шло къ женщинѣ ея лѣтъ.
Пробывъ съ Маргаритой глазъ на глазъ не болѣекакъ съ четверть часа, Гэй убѣдился, что сестра имѣетъ то же свойство, что и братъ — раздражать его своимъ разговоромъ, такъ что онъ съ нетерпѣніемъ ожидалъ возможности вырваться поскорѣе изъ ея изящной гостиной. Она въ подробности разспрашивала его о жителяхъ Гольуэля; о Лорѣ и Эмми отозвалась какъ о чемъ-то весьма ничтожномъ; немудрено: она оставила ихъ еще дѣтьми, когда выходила замужъ, и Гэй былъ очень доволенъ, что она объ нихъ не распространялась. Но что его глубоко уязвило, это ея колкія замѣчанія на счетъ дурнаго характера Чарльза, а главное, насмѣшливый полусострадательный намекъ, что добрая тетушка его страшно избаловала. Въ тонѣ ея голоса слышалось явное принебреженіе, когда дѣло касалось мистера и мистриссъ Эдмонстонъ. Будь это два года ранѣе, Гэй не выдержалъ бы и наговорилъ бы изящной лэди кучу дерзостей, но въ настоящую минуту онъ мастерски совладѣлъ съ собою, далъ ей коротенькій, почтительный отвѣтъ, но отозвался о дядѣ и теткѣ ея съ такимъ глубокимъ уваженіемъ, что мистриссъ Гэнлей, въ свою очередь, почувствовала себя въ неловкомъ положеніи передъ нимъ.
Интересуясь Стэйльгурстомъ во многихъ отношеніихъ, Гэй отправился осматривать его церковь, кладбище и даже завернулъ къ старой женѣ могильщика, которая служила для него живой лѣтописью прошлаго. Она разсказывала ему цѣлый часъ о покойномъ архидіаконѣ, объ умершей миссъ Фанни и о мистерѣ Филиппѣ.
— Нынче времена другія! говорила старушка, покачивая головой: — бывшая миссъ Морвиль и глазъ сюда не кажетъ!
Къ полковнику Гарвуду, какъ къ старому пріятелю своего дѣда, Гэю пришлось также съѣздить. Смолоду, старикъ покутилъ на свой пай порядкомъ; теперь же онъ сильно остепенился и, не отличаясь никогда особеннымъ умомъ, сдѣлался подъ старость весьма скучнымъ собесѣдникомъ. Въ память дружбы его съ дѣдомъ, Гэй сначала вѣжливо принялъ приглашеніе навѣщать его почаще; но когда онъ познакомился съ сыновьями полковника, то убѣдился, что имъ не сойдтись никогда. Такого рода молодежь была избѣгаема Гэемъ даже и въ университетѣ. И потому, погруженный въ учебныя занятія и вполнѣ довольный своимъ маленькимъ кружкомъ, поселившимся на фермѣ Соутъ-Мурь, молодой Mopвиль старался встрѣчаться какъ можно рѣже съ Гарвудами; онъ отзывался тѣмъ, что ему нѣтъ времени часто ѣздить въ С.-Мильдредъ. А между тѣмъ, ему отлично жилось въ Соутъ-Мурѣ и онъ своимъ острымъ умомъ и веселымъ характеромъ придавалъ очень много оживленія скромному образу жизни пансіонеровъ мистера Уэльвуда. Самъ онъ часто ѣздилъ въ С.-Мильдредъ къ своимъ кузинамъ, отецъ которыхъ былъ убитъ на дуэли сэръ Гэемъ. Ему хотѣлось непремѣнно ввести Гэя въ ихъ домъ, и потому онъ сначала издали завелъ рѣчь о своемъ ученикѣ, расхваливалъ его во всѣхъ отношеніяхч, и, наконецъ, въ одинъ прекрасный день, признался сестрамъ, что Гэю очень бы хотѣлось получить лично ихъ прощеніе.
— Не мѣшало бы вамъ быть полюбезнѣе съ нимъ, — говорилъ онъ:- и пригласить его пріѣхать. Я мало встрѣчалъ въ своей жизни молодыхъ людей, которые были бы достойнѣе его, — заключилъ добрый наставникъ.
Конечно, приглашеніе было немедленно отправлено, и Гей явился съ визитомъ. Обѣ сестры Уэльвудъ были замѣчательныя личности. Джэнъ, — меньшая, доброе, скромное сущеетво, посвятила всю свою жизнь идеямъ долга и милосердія; Елизавета, — старшая сестра, принадлежила къ тѣмъ личностямъ, которыя время отъ времени появляются на землѣ, какъ свѣтлыя видѣнія, для облегченія скорбей страждущаго человѣчества. Для нея дѣла милосердія не были пустымъ развлеченіемъ женщины, привыкшей вести спокойную жизнь въ довольствѣ; нѣтъ, она отдавала имъ и время, и силы свои, и средства; бѣдные получали отъ нея излишекъ отъ доходовъ, а часто и послѣдній кусокъ хлѣба; она дѣлила съ ними все, не думая о будущемъ. Елизавета не только учила дѣтей и навѣщала несчастныхъ, но она брала сиротъ къ себѣ на домъ и ходила за больными день и ночь. Повидимому, казалось, что у обѣихъ сестеръ не могло доставать ни физическихъ силъ, ни матеріальныхъ средствъ для вспомоществованія ближнему, а между тѣмъ силы ихъ какъ будто росли съ каждой вновь открывающейся нуждой бѣдныхъ; имъ со всѣхъ сторонъ лилась какъ бы невидимая номошь. Чѣмъ ближе Гэй узнавалъ сестеръ, тѣмъ болѣе онъ начиналъ уважать ихъ. Эмми и мистриссъ Эдмонстонъ нерѣдко получали отъ него письма, все содержаніе которыхъ заключалось въ разсказахъ о подвигахъ миссъ Уэльвудъ. Личности, подобныя имъ, имѣютъ свойство возбуждать восторгъ и, съ другой стороны, какую-то озлобленную ненависть въ обществѣ. Въ С.-Мильдредѣ случилось то же самое. Образовалась партія недовольныхъ, имѣвшая во главѣ своей мистриссъ Гэнлей, которая ненавидѣла старшую миссъ Уэльвудъ за то, что та, въ дѣлахъ филантропіи, обращалась всегда за совѣтомъ къ кому нибудь изъ священниковъ, а не къ дамамъ благотворительнаго общества. Можетъ быть, тайно она негодовала на нее за то собственно, что миссъ Уэльвудъ имѣла въ городѣ гораздо болѣе популярности, чѣмъ она. Мистриссъ Гэнлей громогласно начала обвинять обѣихъ сестеръ не за добрыя ихъ дѣла, конечно, но за оригинальный способъ оказывать ихъ. Она старалась поддѣлываться подъ тонъ покойнаго своего отца, память котораго очень чтилась сестрами, и, читая имъ нравоученія, она брала на себя роль женщины, болѣе опытной въ дѣлѣ, чѣмъ онѣ; ей и въ голову не приходило обдумать, что будь отецъ ея живъ, онъ не нашелъ бы ровно ничего предосудительнаго въ дѣйствіяхъ миссъ Уэльвудъ. но слова дочери архидіакона Морвиля имѣли огромный вѣсъ въ обществѣ; многія лица, опираясь на мнѣніе мистриссъ Гэнлей, примкнули къ партіи недовольныхъ, строго осуждали благотворительную дѣятельность миссъ Уэльвудъ и подвергали ихъ имена самой грязной клеветѣ.