— Да, онъ ея любимецъ.

— Не даромъ же его всѣ такъ обожаютъ. Чѣмъ больше его знаешь, тѣмъ болѣе къ нему привязываешься. Не смѣйтесь надо мною, я не увлекаюсь, я просто отъ него въ восторгѣ, - сказалъ Гэй, замѣтивъ, что мистриссъ Эдмонстонъ улыбается.

— Я не смѣюсь, — возразила та ласково:- но меня удивляетъ восторженность вашихъ чувствъ. Вы не повѣрите, какъ мнѣ пріятно слышать, что моего племянника такъ хвалятъ.

— Немудрено, — продолжалъ Гэй: — онъ истинный герой по самоотверженію; вашъ мужъ разсказывалъ мнѣ, какъ много онъ пожертвовалъ своимъ сестрамъ, думая составить ихъ благосостояніе.

— Онъ особенно думалъ о счастьѣ Маргариты, старшей своей сестры. Это была всегда его любимица. Она красавица собой, умница, очень на него похожа и была примѣрной сестрой для Филиппа. Послѣ смерти матери, она сама занялась его воспитаніемъ, и онъ привязался къ ней всей душой. Я полагаю, что впослѣдствіи, Филиппъ не только не придавалъ никакой важности своей жертвѣ, но, напротивъ, радовался, что можетъ хотя нѣсколько вознаградить заботы сестры о себѣ. Отказавшись отъ всего наслѣдства въ пользу обѣихъ сестеръ, онъ былъ въ восторгѣ, что онѣ не выѣдутъ изъ Стэйльгурста, и что это облегчитъ нѣсколько ихъ сиротство. Но тутъ Фанни заболѣла и умерла, и затѣмъ Маргарита вышла замужъ за доктора Гэнлей, лечившаго сестру. Съ матерьяльной точки зрѣнія это замужество могло считаться, пожалуй, и выгоднымъ. Докторъ былъ человѣкъ почтенный, съ большой практикой и очень богатый; но онъ гораздо старше жены, далеко ниже ея по уму и образованію и, какъ кажется, человѣкъ невѣрующій. Однимъ словомъ, Маргаритѣ Морвиль очень можно было бы обойтись безъ подобнаго замужества, потому что, по милости брата, она и безъ того была совершенно обезпечена.

— Отчего жъ Филиппъ не препятствовалъ ея браку?

— Онъ страшно возсталъ противъ него, но гдѣ же было 19-тилѣтнему брату сладить съ 27-милѣтней сестрой? По всему видно, что ея упорство задѣло его за живое. Бѣднаго малаго сильно перевернуло, какъ отъ этого обстоятельства, такъ и отъ смерти Фанни, которую онъ нѣжно любилъ. Кроткая была дѣвушка. Онъ точно разомъ потерялъ обѣихъ сестеръ и домашній уголъ.

— Но вѣдь Филиппъ, кажется, теперь только что возвратился отъ мистриссъ Гэнлей. Значитъ, онъ ѣздитъ къ ней.

— Да, братъ и сестра попрежнему дружны. Она въ немъ души не слышитъ и очень имъ гордится. Они въ постоянной перепискѣ, и Филиппъ часто гоститъ у нея. Но доктора онъ не любитъ, и тонъ ихъ дома вообще ему не нравится; онъ всегда возвращается отъ нихъ мрачный и грустный. Мы всячески стараемся заставитъ его забыть родной Стэйльгурстъ и считать своимъ домомъ Гольуэль.

— Какъ онъ васъ долженъ любить!

— Кто? Филиппъ? Нѣтъ, онъ со всѣми сдержанъ, кромѣ Маргариты. Со времени ея замужества онъ сдѣлался положительно замкнутъ. Вотъ отчего онъ такъ строгъ къ другимъ и недовѣрчивъ. Это всегдашнее слѣдствіе разочарованія въ любви и въ дружбѣ. А Маргарита своимъ замужествомъ нанесла сильный ударъ его молодому сердцу.

— Благодарю васъ за все, что вы мнѣ объ немъ разсказали, сказалъ Гэй. — Я теперь лучше понимаю характеръ Филиппа и буду смотрѣть на него совсѣмъ иначе. Должно быть, страшная вещь обмануться въ любимомъ человѣкѣ. Воображаю, что онъ перенесъ.

Мистриссъ Эдмонстонъ очень была рада, что ей удалось, повидимому, расположить Гэя въ пользу Филиппа, и съ этого дня она еще болѣе полюбила Гэя.

Мистриссъ Эдмонстонъ съ нетерпѣніемъ ожидала, что скажетъ мистеръ Лазсель о своемъ новомъ воспитанникѣ, и наконецъ узнала отъ него, что Гэй Морвиль одаренъ блестящими способностями, свѣдѣній имѣетъ много, но въ классическомъ образованіи отсталъ и по части математики слабъ. Его пріучили къ мысли, что очень достаточно перевезти прозой или стихами какого-нибудь классика, если притомъ англійскій переводъ будетъ гладокъ и изященъ, а между тѣмъ онъ забывалъ о точности перевода и нерѣдко искажалъ смыслъ подлинника. Трудиться онъ не привыкъ, такъ какъ понимается трудъ, и потому далеко отсталъ отъ своихъ сверстниковъ, гораздо менѣе его развитыхъ, но получившихъ правильное образованіе въ какомъ-нибудь общественномъ заведеніи. Все это мистеръ Лазсель передалъ Гэю лично, послѣ перваго испытанія; но такъ какъ тотъ не могъ вынести, чтобы кто-нибудь осмѣлился осудить его дѣда или прежняго учителя, то замѣчаніе его пропало даромъ, и Гэй ограничился только вопросомъ, по скольку часовъ въ день ему прикажутъ заниматься.

— По три, — сказалъ сначала мистеръ Лазсель; но, сообразивъ количество предметовъ, необходимыхъ для точнаго изученія, прибавилъ, — нужно бы, правду сказать, по четыре часа работать, если это возможно.

— Такъ я четыре часа и назначу, — отвѣчалъ Гэй:- а можетъ быть, и пять займусь.

Онъ усердно принялся работать и, не поднимая головы, трудился до завтрака, за часъ передъ которымъ онъ и Чарльзъ имѣли обыкновеніе читать что-нибудь по латыни вмѣстѣ. Во время этихъ уроковъ Чарльзъ рѣшительно забывалъ товарищество и обращался съ Гэемъ очень строго. Гэю же, привыкшему жить на волѣ и проводить цѣлые дни на воздухѣ, было очень трудно приниматься снова за сухой, мертвый языкъ классиковъ; ему пришлось горы ворочать, доискиваясь коренныхъ формъ и изучая трудные виды глаголовъ, и такая работа дотого его изнуряла, что къ полудню онъ былъ на себя не похожъ. Тутъ бы, кажется, и отдохнуть ему въ прохладной, покойной гостиной, тѣмъ болѣе, что Чарльзу было все равно, какой бы часъ для чтенія ни выбрать; но онъ, какъ нарочно, назначилъ полдень для уроковъ Гэя, вовсе не замѣчая, что лишаетъ своего пріятеля единственнаго часа для развлеченія. По временамъ Гэй зѣвалъ во весь ротъ и, получивъ однажды названіе дурака за это, рѣшился попросить Чарльза перемѣнить часъ урока; но тотъ не согласился, и Гэй скромно подчинился волѣ домашняго деспота. Изучать характеръ Гэя было самымъ пріятнымъ развлеченіемъ для больнаго; онъ, напримѣръ, очень радовался однажды, что ему предстоитъ услышать отъ Гэя описаніе перваго обѣда, на который его пригласили. Семейство Браунлоу прислало просить мистера и мистриссъ Эдмонстонъ, вмѣстѣ съ дочерью и молодымъ сэръ Морвилемъ, къ себѣ на обѣдъ. Гэю не очень хотѣлось ѣхать, не смотря на увѣщанія Лоры, соблазнявшей его тѣмъ, что они услышатъ за столомъ отличную музыку; да и мистеръ Эдмонстонъ подговаривалъ его, радуясь заранѣе перспективѣ дружескаго обѣда. Но Гэй что то отнѣкивался, пока наконецъ Чарльзъ не настоялъ, чтобы онъ ѣхалъ, хоть ради того, чтобы на слѣдующее утро передать ему изустное описаніе обѣда.

Такъ и случилось. На другой день за завтракомъ Чарльзъ не преминулъ спросить, весело ли было Гэю.

— Ахъ! пресмѣшно было! отвѣчалъ тотъ.

— Особенно смѣшнаго ничего не было, — прибавила Лора:- обыкновенный характеръ обѣдовъ Браунлоу извѣстенъ.

— Однако, разскажите все по порядку, — началъ снова Чарльзъ. — Лора, тебя кто велъ къ столу? Гэю вѣрно навязали хозяйку дома?

— Нѣтъ, — отвѣчала Лора, — хозяйку и меня вели лорды.

— А не Филиппъ?

— Нѣтъ, — сказалъ Гэй:- вѣрный Аматъ былъ безъ благочестиваго Энея.

— Ай да, Гэй, люблю за это! крикнулъ Чарльзъ, расхохотавшись.

— Мнѣ эта мысль невольно пришла въ голову, — сказалъ Гэй, какъ бы извиняясь за насмѣшку. — Я наблюдалъ все время за молодымъ Торнтолемъ, это пародія на Филиппа, а безъ него онъ еще смѣшнѣе, чѣмъ при немъ. Неужели онъ самъ этого не замѣчаетъ?

— Да, къ нему эти манеры вовсе не идутъ, — вмѣшалась мистриссъ Эдмонстонъ: — у него нѣтъ врожденнаго достоинства Филиппа.

— Видно, нужно быть непремѣнно шести футовъ росту, чтобы обладать этими величественными, спокойными и вмистѣ граціозными манерами, которыми отличается Филиппъ, — сказалъ Гэй.

— Лора, кто былъ твоимъ сосѣдомъ? заговорила Эмми.

— Докторъ Майэрнъ. Я осталась очень довольна, иначе на меня навязался бы кто-нибудь изъ пріятелей мистера Браунлоу. Тѣ ни о чемъ другомъ не говорятъ, какъ о скачкахъ, да о балахъ.

— А какъ держала себя сама хозяйка? спросилъ Чарльзъ.