— Нѣкоторыя замѣчанія очень оригинальныя! сказала Эмми. — Посмотри, Лора, какъ Морицъ опредѣлилъ слово счастіе: «счастіе есть ничто иное какъ путешествіе водой въ Дублинъ.» Всѣ засмѣялись.
— А вотъ тутъ есть одно очень глубокомысленное опредѣленіе, — сказала Мэри. — Еслибы это не было нескромно, я бы желала узнать, кто его написалъ.
— Это, что ли? спросила Эмми. — «Счастіе есть лучъ свѣта, блеснувтій на мгновеніе и исчезнувшій.» Прежде мнѣ показалось, что это написалъ Филиппъ, но почеркъ Гэя. Какое грустное опредѣленіе! Я такъ не думаю. Да и Гэю странная мысль пришла въ голову. Онъ сегодня такой веселый.
Вечеръ вскорѣ кончился. Россы простились; послѣ всѣхъ Мэри надѣла салопъ и калоши и собралась уходить, не смотря на то, что мистеръ Эдмонстонъ все просилъ, чтобы она подождала экипажа. Та смѣясь благодарила и увѣряла, что идти домой, пѣшкомъ, съ папа, въ морозную, звѣздную ночь — истинное наслажденіе.
— Мнѣ тоже жаль васъ, что вы ѣздили на обѣды постоянно въ каретѣ, - сказала она Лорѣ, цѣлуя ея и уходя.
— Ну что, Гей? спросила Шарлотта, когда всѣ гости разошлись. — Нравится вамъ такой вечеръ?
— Очень, — отвѣчалъ онъ. Мнѣ чрезвычайно весело.
— Вотъ мы васъ и втянули въ заколдованный кругъ свой, — смѣясь замѣтила Лора.
— Не совсѣмъ. Вамъ запереть меня въ немъ не придется, я не легко поддаюсь, — сказалъ онъ съ улыбкой.
— Это не очень-то любезно, съ вашей стороны, отвѣчала она, уходя укладывать книги въ сосѣдней комнатѣ. Филиппъ пошелъ всѣдъ за нею.
— Знаете-ли, что я замѣтилъ, Лора — началъ онъ, когда они остались вдвоемъ. Вѣдь у Гэя голова-то умная, у него много здраваго смысла и души. Это не пустая трещотка, какъ видно.
— Еще-бы! Морицъ далеко ниже его, — сказала Лора.
— Да. Не нужно только, чтобы онъ употреблялъ во зло свои дарованія. Мнѣ не нравятся его чрезмѣрная чувствительность и довѣрчивость каждому.
— Мама находитъ, что это признакъ дѣтскости. Вѣдь онъ никогда въ школѣ не былъ, вотъ отчего онъ такъ довѣрчивъ. Онъ не испыталъ, что такое насмѣшка, и смѣло дѣлится съ другими каждымъ своимъ впечатлѣніемъ. Однако мы заговорились съ вами, — прибавила она:- пора спать, прощайте. Они пожали другъ другу руки и разошлись.
На другое утро морозъ смѣнился оттепелью, и крупный дождь такъ и билъ въ оконныя стекла. Филиппъ вмѣстѣ съ Гэемъ стоялъ у окна.
— Каково-то теперь у насъ, въ Рэдклифѣ, - говорилъ Гэй. — Не вышли-ли рѣки и ручьи изъ береговъ? Я очень люблю наводненія. Съ горъ несутся бѣшеные потоки, они ломаютъ по дорогѣ все, что попадется: деревья, заборы, дома; долины превращаются въ озера, а горы дѣлаются островами. Страшнѣе всего смотрѣть на потопленные лѣса: изъ воды торчатъ однѣ только косматыя верхушки деревьевъ, а все прочее залило. Преживописное зрѣлище!
— Я слышалъ какую-то исторію о томъ, какъ вы чуть было не утонули во время наводненія, — замѣтилъ Филиппъ. Правда это?
— Да, я порядкомъ выкупался тогда, — смѣясь отвѣчалъ Гэй.
— Разскажите, пожалуйста, какъ это было? Мнѣ особенно любопытно изучить впечатлѣнія утопающаго, — сказалъ Чарльзъ.
— Видите-ли, — нэчалъ Гэй:- однажды я любовался, точно также какъ сегодня, на страшный разливъ нашего ручья. Вдругъ вижу, плыветъ бѣдный баранъ, блѣетъ во все горло и борется съ волнами. Я не выдержалъ, куртку долой и прыгнулъ въ воду. Глупо я сдѣлалъ, конечно; вода неслась съ поразительной быстротой, а мнѣ тогда только что минуло 15-лѣтъ. Силы то было меньше, баранъ былъ огромный и мнѣ съ нимъ сладить оказалось трудно; меня понесло къ морю; я того и ждалъ, что насъ разобьетъ о скалу; къ счастью, прямо предъ нами очутилось затопленное дерево, баранъ зацѣпился въ его вѣтвяхъ, а я схватился за сукъ и взлѣзъ на верхушку. Насъ спасъ Тритонъ. Дерево, на которое я взгромоздился, дотого гнулось подъ напоромъ воды, что я каждую минуту ждалъ, что вотъ, вотъ мы утонемъ. Я началъ орать во все горло. Но никто не слышалъ моихъ криковъ, кромѣ Тритона, моей вѣрной ньюфаундленской собаки; она бросилась ко мнѣ на помощь съ такой поспѣшностью, что я боялся, не потопила-бы она меня своей тяжестью. Я повязалъ ей свой носовой платокъ и приказалъ плыть обратно къ Арно, зная, что тотъ пойметъ, что означаетъ этотъ сигналъ.
— Понялъ онъ? спросилъ Чарльзъ. — Долго вы его ждали?
— Не помню — мнѣ казалось, что прошла цѣлая вѣчность, пока не появилась спасительная лодка съ людьми и съ Тритономъ, который весь дрожалъ отъ отчаянія. Меня нашли только по ея милости, я потерялъ уже голосъ и былъ безъ чувствъ. Очнувшись, я увидалъ себя дежащимъ на травѣ, въ паркѣ; Мэркгамъ стоялъ подлѣ меня, на колѣняхъ. — «Сэръ, говорилъ онъ, если вамъ жизнь такъ дешева, жертвуете ею по крайней мѣрѣ для спасенія кого нибудь подостойнѣе, а не сквернаго, стараго барана Фермера Гольта.»
— Чтожъ, вамъ досадно было? спросила Эмми.
— Напротивъ, я очень обрадовался, услыхавъ, что баранъ принадлежитъ Гольту. Надо вамъ сказать, что ему, не задолго передъ тѣмъ, очень крѣпко отъ меня досталось за то, что онъ билъ нашу дворовую собаку, будто-бы пугавшую его овецъ, хотя я знаю навѣрно, что Стрѣлка никогда этого не дѣлала.
— Остался баранъ живъ? спросилъ Чарльзъ.
— Да, и чуть меня не забодалъ при первой же затѣмъ встрѣчѣ.
— Рѣшились ли бы вы спасти его вторично послѣ такой неблагодарности? сказалъ Филиппъ.
— Не знаю, право. Мнѣ въ голову эта мысль не приходила.
— Надѣюсь, что намъ дали медаль отъ «Человѣколюбиваго общества», — замѣтилъ Чарльзъ.
— За что же мнѣ? слѣдовало дать Тритону, смѣясь возразилъ Гэй.
Лора, замѣтивъ, что больной начинаетъ придираться, перемѣнила разговоръ и попросила Филиппа почитать имъ вслухъ. Тотъ предложилъ прочесть отрывокъ изъ одного сочиненія, гдѣ находилось прелестное описаніе Сикстинской Мадонны Рафаэля.
Чтеніе увлекло слушающихъ. Каждый былъ занятъ своей заботой, одинъ только Гэй, глаза котораго были точно прикованы къ Филиппу, не могъ оставаться спокойнымъ. Руки его были въ безпрестанномъ движеніи. Онъ то вертѣлъ циркулемъ Лоры, то рѣзалъ линейку, то дергалъ кости и съ одушевленіемъ вступалъ въ споръ по поводу нѣкоторыхъ выраженій, которыя встрѣчались въ книгѣ, Раздался звонокъ къ полднику. Чарльзъ попросилъ Филиппа передать ему книгу; тотъ слегка улыбнулся и подалъ ее.
— Какъ? Это по латыни написано? неужели ты не читалъ, а переводилъ? спросилъ больной. Твоя это книга?
— Да, моя, — отвѣчалъ Филиппъ.
— Дѣльная вещь, я желалъ бы узнать все ея содержаніе. Недурно бы было кому-нибудь почитать мнѣ ее вслухъ.
— Ужъ вы не на меня ли метите! сказалъ Гэй:- такъ я долженъ васъ предупредить, что у меня по латыни очень неправильный выговоръ,
— Это-то мнѣ и нужно. Учителей мнѣ не искать, — замѣтилъ Чарльзъ, — а вотъ ученика еще не было.
— Отлично! Я готовъ заниматься съ вами, если хотите, — вскричалъ вѣжливо Гэй. Пусть Филиппъ одолжитъ намъ книгу.
Вся семья собралась въ столовой. Дождь продолжалъ идти. Мистеръ Эдмонстонъ началъ жаловаться, что онъ покончилъ всѣ свои письма, а выйдти со двора нельзя. Остается одно, заключилъ онъ — составить партію на бильярдѣ. Филиппъ, по обыкновенію, разобьетъ меня въ пухъ и прахъ, а одна изъ барышенъ пусть держитъ сторону Гэя; тогда партія будетъ ровная.
— Благодарю, я играть не буду, я не умѣю, сказалъ Гэй.
— Не будете играть? Да мы васъ мигомъ выучимъ, какъ катать шары. Возьмите себѣ въ учителя Филиппа, а я стану играть вмѣстѣ съ Эмми противъ васъ обоихъ.
— Нѣтъ, благодарю, — повторилъ Гэй, весь вспыхнувъ: — я далъ слово не играть.
— Кому? дѣдушкѣ? — Неужели онъ считалъ эту игру вредной. Вѣдь мы даромъ играемъ. Вѣрно вы не думали, что мы хотимъ васъ обыграть?
— Конечно нѣтъ, — съ живостью возразилъ Гэй:- но мнѣ невозможно играть, увѣряю васъ. Я далъ слово дѣдушкѣ даже не смотрѣть на бильярдъ.
— Бѣдняга! онъ не даромъ связалъ васъ словомъ, произнесъ вполголоса мистеръ Эдмонстонъ, но, встретивъ выразительный взглядъ жены, мгновенно замолчалъ. Гэй задумался, потомъ вдругъ точно очнулся и сказалъ:
