— Но ведь и я бью птицу на лету! — вскричал он, подбежав к Жозефу. — Ты можешь быть спокоен, дядя Жозеф: я не выпущу зря ни одной пули.

— Молчи, Шарло! Мы с тобой уже договорились, и баста!

Но на этот раз Кри-Кри был решителен и настойчив.

— Почему ты мне не доверяешь? — спросил он с дрожью в голосе. — Если не хочешь взять меня в свой отряд, позволь мне пойти в батальон школьников, куда уже вступил Гастон Клер.

— В самом деле, гражданин Бантар, — поддержал мальчика Лимож, — почему вы отказываете молодому коммунару в том, на что имеет право каждый, кто ненавидит врагов рабочего Парижа? — И, увидев, что взволнованный Бантар приблизился к мальчику и обнял его за плечи, Лимож добавил: — Дайте Кри-Кри шаспо и, прошу вас, поставьте его рядом со мной.

Лимож не понимал, почему упорствует Жозеф. Бантара можно было встретить в самых опасных местах, а мальчика между тем он старался удержать вдали от опасности.

Бантар вдруг заколебался. Он даже казался растерянным, чего никак нельзя было ожидать от этого решительного человека. Однако, быстро овладев собой, Жозеф произнёс мягко:

— Всё обойдётся, ты увидишь… Не сердись на меня, сынок! Наш уговор должен остаться в силе: ты возьмёшь ружьё, когда я выйду из строя. — Обняв мальчика за плечи, он добавил: — Пойдём-ка, я объясню тебе то, что, в сущности, должен был сказать раньше.

Отойдя недалеко от баррикады, они сели на скамью. Бантар молча набил табаком трубку, раскурил её и сказал:

— Видишь ли, Шарло, во всём Париже, а может быть, и во всей Франции осталось нас только два Бантара: ты да я. Это ещё не последний бой за освобождение трудящихся. Мы будем драться с версальцами, пока не откажутся служить руки. Смерть каждого защитника Коммуны отзывается в сердцах и умах угнетённых всего мира, пробуждает в них гнев и ненависть к палачам и поднимает их на борьбу. Понимаешь ты меня, Шарло?

— Я всё понял, — ответил Кри-Кри, глядя в упор на Жозефа. — Но одного всё-таки не понимаю: почему ты меня не пускаешь сражаться за Коммуну?

Жозеф улыбнулся:

— Потому что хороший полководец должен позаботиться о резервах, которые понадобятся в решительный час борьбы. Сорок лет назад я переживал те же чувства, какие волнуют теперь тебя. Отец не взял меня с собой, когда ушёл драться на баррикады. Умирая, он сказал мне и брату Жану, твоему покойному отцу: «Ещё не один раз придётся рабочим браться за ружьё, чтобы сбросить со своей шеи вампиров-капиталистов. Мой отец брал Бастилию, я свергал Луи-Филиппа,[62] а вам придётся свергнуть Наполеона Третьего. Я хочу, чтобы имя Бантара упоминалось в истории всех революций». Так вот, Шарло, я хочу того же, о чём мечтал и мой отец, твой дедушка… Я хочу, чтобы в предстоящем и, я уверен, последнем, победном бою ты представлял род Бантаров.

Слова дяди Жозефа глубоко взволновали Кри-Кри. Ещё яснее стал для него смысл борьбы, очевидцем которой он был. Его и радовала и смущала ответственность, какую возлагал на него Жозеф.

Как бы отвечая на мысли племянника, Жозеф сказал, мягко улыбаясь:

— Бывают такие минуты, когда человек за один день становится старше, мудрее на целых десять лет. Так и ты, Шарло…

Жозеф хотел что-то ещё сказать, но замолк, услышав позади себя женский голос:

— Гражданин депутат!

К Бантару приближалась молодая женщина. Она шла нерешительно, будто раздумывая, можно ли ей подойти. Робко, но всё же довольно настойчиво она заявила:

— Я сделала для вас работу, а платы, о которой со мной договорились, не получила.

— Какую работу вы сделали для Коммуны? — В вопросе Бантара слышалось удивление.

— Подшила триста повязок, — ответила женщина.

— Какие повязки?

— Какие? Да трёхцветные! — удивилась, в свою очередь, женщина. — Трёхцветные, чтобы нашивать на рукава.

— От кого вы получили заказ? — живо спросил Бантар.

— Да от мадам Легро. А когда я пришла к ней за деньгами, она и говорит, что сама ещё не получила денег от Коммуны.

— Как вас зовут, гражданка? — спросил Бантар.

— Меня? Жанна Маду. Я швея, живу на улице Рошешуар, весь квартал меня знает.

— Вы даже не подозреваете, Жанна, какая бессовестная обманщица ваша мадам Легро! Отправляйтесь сейчас же с моим племянником Шарло, он вам поможет. Не беспокойтесь, Коммуна вас не обидит!

Бантар быстро вытащил из кармана записную книжку, поставил ногу на тумбу, положил книжку на колено и набросал несколько слов.

В записке, которую он молча протянул Кри-Кри, предлагая ему прочесть, было написано:

Кри-Кри ещё раньше слышал о брассардье — тайных врагах Коммуны. Они исподволь заготовляли трёхцветные повязки, чтобы приколоть их к рукаву, когда версальские войска захватят Париж: это давало версальцам возможность сразу отличить своих от сочувствующих Коммуне.

Записка явилась для Кри-Кри приятной неожиданностью. Наконец-то дядя Жозеф доверил ему важное дело!

Люсьен Капораль поклялся защищать баррикаду на улице Рампонно до последней капли крови и тут же поторопился сообщить врагам Коммуны о плане Жозефа Бантара.

Анрио прогуливался по Бельвильскому бульвару, когда появился Люсьен. Они непринуждённо поздоровались и присели на скамейку.

Люсьен рассказал всё, что успел узнать о намерениях коммунаров и о силах федератов на отдельных укреплениях.

— По-моему, — закончил он, — падение Монмартра — дело ближайших часов.

— Вы не думаете, что после потери холмов сопротивление бунтовщиков быстро пойдёт на убыль? — спросил Анрио.

— Нет, на это рассчитывать нельзя. Напротив, неудачи первых боёв за улицы Парижа вызвали у коммунаров ещё большую решимость бороться до конца. Ненависть к войскам Версаля вспыхнула в них с новой силой.

Анрио в недоумении повёл плечами:

— Так-то оно так! Но, признаюсь, я плохо понимаю, что же толкает инсургентов на верную смерть? Вчера ещё они могли заблуждаться, но сегодня-то каждому ясно, что Коммуне осталось жить два-три дня. На что же они надеются?

— Представьте себе, что вы были всю жизнь прикованы к своей тачке, как раб; вдруг цепь оборвалась, и вы очутились на воле… Два месяца вы дышали освежающим воздухом свободы, не знали больше плети погонщика. Могли бы вы после этого снова надеть лямку и стать рабом, неразлучным с тачкой? Думаю, что вы предпочли бы смерть…

— Сравнение неудачно. Нельзя смешивать ощущения человека из высших слоёв общества с чувствами какого-нибудь переплётчика, кому история предопределила низшее положение. Только отдельные личности из этой породы людей могут взлетать до нашей сферы, но ведь исключения лишь подтверждают правило.

— Завидую вам, Анрио, — угрюмо ответил Капораль. — Мы оба цепляемся за своё благополучие, которым обязаны неравенству в современном обществе. Но вы считаете это неравенство вечным законом природы, дающим вам право пользоваться преимуществами. Я же полагаю, что такая несправедливость продолжаться долго не может и нам в конце концов не уйти от расплаты…

— Вы опять за своё!.. Удивляюсь, как ваша пылкая невеста выносит эти вечные колебания и сомнения.

— Я иногда бываю гадок себе самому. Кажется, и Мадлен начинает терять веру в меня…

— У вас появились какие-нибудь опасения?

— Ничего определённого нет, но всё чаще и чаще я ловлю устремлённый на меня испытующий взгляд Мадлен… Нам надо с вами пореже встречаться.