– Я люблю тебя!

В час ночи дежурный по эскадренному миноносцу старший лейтенант Устинов услышал звонок корабельного телефона.

– Дежурный по кораблю старший лейтенант Устинов! – отрапортовал он.

– Устинов! Пришлите мне журнал схода на берег офицерского состава, – раздался в трубке властный голос командира.

– Есть! – ответил Устинов, но вместо того, чтоб немедленно послать рассыльного с журналом в командирскую каюту, вышел из дежурной рубки и подошел к вахтенному у трапа.

– Старшина, – спросил он, – капитан-лейтенант Зайцев не прибывал?

– Никак нет! – четко ответил вахтенный.

Устинов кивнул и медленно отправился к рубке.

«Вот, ведь не спится «папе!» – с досадой подумал он о командире. В требуемом журнале против каждой фамилии сходивших сегодня на берег офицеров рукой Устинова было проставлено время возращения. Против каждой, кроме Зайцева. Поставить против фамилии Зайцева время, например, «01.00» Устинов никак не мог. Вдруг «папе» придет в голову вызвать среди ночи к себе артиллериста. Где тогда окажется Устинов, молодой корабельный штурман, не имевший по службе замечаний? С другой стороны не хотелось подводить Мартына Зайцева, славного парня. Что, если он появится через минуту, а журнал будет уже у командира?

– Не уходи, останься во мне, – попросила Дзинтра после очередного любовного взрыва. Лежа на возлюбленной, Мартын уперся в ложе сильными руками, боясь причинить ей неудобство тяжестью своего тела.

– Зачем ты так? – пропела Дзинтра.

– Боюсь, я тяжелый.

– Глупый, ты же – любимый. Ляг на меня, пусть тела сольются, а не только…

Потом она сказала:

– Пойдем в ванную, теперь ты меня помоешь.

Теплая волна поднялась внутри Мартына, подступила к горлу. И не отступала, когда, измученный любовными играми, он лежал на спине, а она пристроилась, положив на его руку голову, а на его тело – согнутую в колене ногу. Сон подкрался незаметно и накрыл их обоих плотным, непроницаемым туманом.

– Дежурный, – раздался в трубке раздраженный голос командира, – что-то я не наблюдаю у себя рассыльного с журналом схода офицеров!

Отбой, короткие гудки.

Устинов, незаметно вздохнув, обратился к рассыльному:

– Отнесите этот журнал командиру.

– Есть!

Через минуту опять раздался звонок:

– Старший лейтенант, зайдите ко мне!

– Есть, – без энтузиазма откликнулся Устинов и, сказав рассыльному «я у командира», вышел из рубки.

– Почему не отмечено прибытие Зайцева?

Устинов не сомневался, что командир встретит его этим вопросом, но за время следования от кормовой рубки до командирской каюты так и не придумал ответа. Стоял, молчал.

– Не прибыл?

– Так точно.

– Что «так точно»? – усомнился командир. – Отвечайте конкретно: командир БЧ-2 на корабле?

– Никак нет! – доложил Устинов и почувствовал облегчение. Он протянул, сколько мог, а что еще можно было сделать?

Тэ-эк, – гневно произнес командир и забарабанил пальцами по столу. Потом, вспомнив про Устинова, скомандовал:

– Идите, правьте службу!

Ровно в семь часов зазвонил будильник. Дзинтра нажала на кнопку и некоторое время продолжала лежать. Ощущение счастья не покидало ее. Просыпающийся мозг стал рисовать картинку утреннего завтрака. Кофе она подаст Мартыну со сливками, а гренки – с джемом. Она хотел дотронуться до любимого, протянула руку, но никакого Мартына между собой и стенкой не обнаружила. Артиллерист покинул поле боя, не произведя шума и не обнаружив себя никаким другим образом. Дзинтра вздохнула, улыбнулась и стала собираться на работу.

– На флаг и гюйс мирно! – раздался зычный голос дежурного офицера. Команда эскадренного миноносца «Озаренный», построенная по подразделениям на верхней палубе, замерла, образовав живое каре. На правом фланге каждой боевой части – ее командир.

Только штурман, командир БЧ-1, не возглавляет свою боевую часть, стоит у флагштока. Он-то, как дежурный по кораблю, и командует церемонией. Сигнальщик держится за флаг-линь, готовый к поднятию Военно-Морского Флага. Это – на корме. На носу у гюйс-штока стоит другой сигнальщик, готовый к поднятию гюйса. А рядом со штурманом прогнулся, задрав голову, горнист и заливается, выдувает рулады, прописанные в приложении к Корабельному Уставу. Все застыли, слушая знакомую до каждой нотки музыку. Застыла и группа командования, ближе других находящаяся к флагштоку: командир, старпом и замполит. На лицах матросов – дисциплинированная неподвижность, на лицах офицеров – вдохновение, вызванное торжественностью минуты, преданность делу, которому они добровольно посвятили жизнь. Офицеров командир видел уже сегодня за траком в кают-компании – всех кроме Зайцева. Командир скосил глаза в сторону БЧ-2. Зайцев был на месте. И все – как положено: надраенные пуговицы на кителе, белоснежная полоска подворотничка, непроницаемое, полное служебного рвения лицо.

Истекла положенная минута, горнист закончил свое соло, раздалась команда «флаг и гюйс поднять»! Подняли. «Начать развод на работы и занятия»! Командиры вышли из строя, повернулись лицом к своим командам, и началось «военно-морская планерка».

– Командир БЧ-2!

– Есть!

– Зайдите ко мне после развода.

– Товарищ командир, я провожу занятия по специальности со старшинским составом.

– Дайте задание на самоподготовку и зайдите ко мне. Жду вас в восемь пятнадцать.

– Есть!

Мартын Зайцев в принципе никогда не врал. Жизнь его до сих пор складывалась без загогулин, тупиков и уверток, карьера была ясна, как траектория артиллерийского снаряда – какие тут враки? В общем, опыта в этом смысле у него не было. Поэтому на гневный вопрос командира: почему, когда и с кем, он стушевался. А, стушевавшись, покраснел. Не мог он рассказать о том небывалом, что свалилось на него. Не мог, хоть его режьте. Шесть пар глаз – командира, замполита и старпома – уставились в его мгновенно вспотевшую физиономию.

– Ну? – с нетерпением спросил командир.

– Ну? – вторил ему замполит.

– Ну-ну! – подстегнул старпом.

И артиллерист пустился в тяжкие.

– Я встретил школьного товарища, – соврал он. – Товарищ здесь в командировке. Мы сильно выпили, я таком виде не мог появиться на корабле. И заночевал у него в номере. – Мартын представил одноместный гостиничный номер и добавил для убедительности – на диванчике.

Вобщем-то ему поверили. Только замполит удивился:

– А чего вы так покраснели? Мартын пожал плечами:

– Рыжие вообще краснеют чуть что.

Пронесло. Если, конечно, не считать возмущенных нотаций, которые закончились дисциплинарным взысканием, а именно – выговором.

Пока начальство читало Мартыну нотации, он выглядел очень серьезным. Лицо выражало напряженную работу мысли. О чем же думал в этот момент ас нарезной артиллерии? Слова о моральной устойчивости советского офицера пролетали мимо его сознания, не причиняя беспокойства, как холостые снаряды. Мартын мучительно искал ответа на вопрос, что именно, какая повадка девушки так тронула его дремучее дотоле сердце? Ведь, он потянулся к ней всем своим существом еще до первого поцелуя и еще раньше – до первого танца. Но что именно? Глаза? Улыбка? Фигура? Да, конечно. Только это не главное. У других тоже глаза. И фигура. Но ведь не щемит же сердце от каждого женского взгляда! И вдруг он понял. Все вспомнил и понял. Наклон головы, вот что! Легкий наклон головы вправо. От чего взгляд ее казался лукавым и чуточку оценивающим.