Только сейчас Скарлетт осознала, что ее ждет осенью. Сердце ее защемило. Сомневаться не приходится: фермеры будут не в состоянии платить. И если она не заставит их любой ценой заплатить, на что же ей можно будет рассчитывать в городе, где жители также будут сводить концы с концами? Магазины, трактиры, даже доктор — все они зависят от фермерских денег. Она, Скарлетт, будет разорена.

Скарлетт сложно было сохранить на лице выражение беззаботности и довольства, но она старалась как могла. С каким нетерпением ждала она конца недели, когда можно будет вернуться домой!

Заключительным аккордом многодневного светского раута у Гиффордов стал костюмированный бал 14 июня — в День взятия Бастилии. Гостей попросили прийти в самых экстравагантных костюмах. Скарлетт оделась броско, но со вкусом: красная юбка из Голвея с четырьмя нижними юбками — все разного цвета, полосатые шерстяные чулки, в которых, правда, было жарковато, и Скарлетт скоро стала ощущать некоторый дискомфорт. Но они произвели такой фурор, что, право же, стоило немного потерпеть.

— Я не представляла, что крестьяне могут так чудесно одеваться: мне они всегда казались такими неаккуратными, — долго восхищалась леди Гиффорд. — Я обязательно куплю себе такие же чулки и возьму их с собой в Лондон. Все просто умрут от зависти и будут умолять сказать им имя портного.

— Что за глупая женщина, — подумала Скарлетт. — Слава Богу, сегодня последняя ночь.

Чарльз Рэгленд приехал после ужина, когда начались танцы. Прибыл он — с бала, завершившегося рано утром того же дня.

— Я бы примчался и раньше, если бы знал, что вы находитесь так близко, — сказал он Скарлетт.

— Близко? Вы же были в пятидесяти милях отсюда.

— Да хоть все сто — для меня это ровным счетом ничего не значит, когда речь идет о вас.

Скарлетт разрешила Чарльзу поцеловать себя, когда они уединились под сенью огромного дуба. Она уже стала забывать, когда ее целовали в последний раз, а сильные мужские руки заключали в объятия. Скарлетт почувствовала приятное волнение, когда Чарльз ее обнял.

— Любимая, — охрипшим от волнения голосом произнес Чарльз.

— Тс-с-с. Целуй меня, Чарльз, пока у меня не закружится голова.

Вскоре она действительно почувствовала головокружение. Она держалась за его мощные плечи, боясь упасть? Но когда Чарльз сказал, что придет к ней ночью в комнату, Скарлетт немедленно отстранилась от него. Голова ее мгновенно приобрела утраченную ясность. Поцелуи — это одно, однако новые претензии Чарльза совершенно невозможны.

Ночью он подсунул ей под дверь записку со словами раскаяния. Скарлетт сожгла ее. Уехала она рано утром, когда все еще спали, так что не было никакого прощания.

По приезде домой Скарлетт сразу же отправилась искать Кэт. Она не удивилась, обнаружив детей играющими возле старой башни: это было единственное сравнительно прохладное место во всей Баллихаре. Настоящим же сюрпризом для Скарлетт стало появление Колуна в сопровождении миссис Фицпатрик. Они терпеливо дожидались ее возле накрытого к чаю стола под большим тенистым деревом в саду за домом.

Скарлетт действительно обрадовалась. В последнее время Колум упорно избегал появляться в Бит Хаусе. Но вот он здесь, и ей доставляло большое удовольствие принимать у себя человека, бывшего для нее почти что братом.

— Мне рассказали удивительную историю, Колум, — сказала она. — Я думала, что сойду с ума от любопытства. Интересно, что ты думаешь по этому поводу. Вот скажи мне: возможно ли, что прежний молодой хозяин Баллихары сам повесился в башне? И Скарлетт, смеясь и передразнивая речь старого маркиза, в точности передала содержание их беседы у Гиффордов.

Колум аккуратно поставил чашку на стол.

— Мне нечего сказать, дорогая Скарлетт, — сказал он с приветливой улыбкой. Скарлетт очень любила, когда он так говорил. — Все возможно в Ирландии, в противном случае страну давно бы уже наводнили разные мерзавцы, как во всем остальном мире. — Колум улыбнулся и встал. — Мне пора. Я и так слишком засиделся, дожидаясь тебя, красавица. Дела больше ждать не могут. Но не верь, если эта женщина, — кивнул он в сторону Розалин, — станет говорить тебе, что я приходил сюда исключительно из-за любви к чаю с пирожными.

Он ушел так стремительно, что Скарлетт не успела завернуть для него в салфетку несколько пирожных.

— Я скоро вернусь, — бросила миссис Фиц и заторопилась вслед за Колумом.

Скарлетт увидела на другом конце выгоревшей от солнца лужайки Гарриэт и помахала ей рукой. «Идем пить чай!» — закричала она. Чая после ухода Колума оставалось предостаточно.

Колум О'Хара шел быстрым шагом, и Розалин Фицпатрик, приподняв подол, долго бежала, прежде чем смогла его догнать. С минуту она шла молча, чтобы отдышаться. Потом заговорила:

— И что теперь? Снова побежал к своей бутылке, я не ошиблась? Колум остановился. Повернулся к ней.

— В жизни не осталось больше правды, и это разрывает мне сердце. Ты слышала, что она говорила? Повторяла лживые слова англичанина, верила им. Точно так, как Девой и все остальные верят красивой лжи Парнелла. Я не могу больше, Розалин. Я едва удержался, чтобы не разбить вдребезги ее английскую чашку и не зарычать на нее, как цепной пес.

Боль и страдание были в глазах Колума, однако на лице Розалин появилось еще более суровое выражение. Слишком долго она сочувствовала ему, видя его душевные терзания, но сколько можно? Мысли о полном крахе дела жизни и предательстве окружающих захватили Колума. Более двадцати лет он боролся за свободу Ирландии, дела его пошли успешно, ему удалось создать целый арсенал оружия в протестантской церкви Баллихары, и вот теперь ему говорят, что делал он это все напрасно. Политические методы Парнелла более действенны. Колум всегда мечтал умереть за свою родину. Жизнь без борьбы за свободу Ирландии теряла для него всякий смысл.

Розалин Фицпатрик разделяла чувства, которые Колум испытывал к Парнеллу. Она, как и Колум, была сильно разочарована, что их работа не оценивается по достоинству лидерами общества фениев, более того, считается вредной. Однако Розалин могла подавить в себе чувства и беспрекословно выполнять приказы руководителей. Ее верность общему делу была велика: она жаждала личной мести больше, чем справедливости.

Но теперь Розалин решила отказаться от своей приверженности фенианству. Для нее страдания Колума значили больше, чем страдания всей страны. Она любила его больше жизни и не могла допустить, чтобы он погубил себя, терзаемый сомнениями и бессильной яростью.

— Ну что ты за ирландец, Колум О'Хара? — резко выговаривала ему Розалин. — Неужели ты позволишь Девою и его компании делать по-своему и совершить при этом непростительные ошибки? Ты не можешь не видеть, что происходит в стране. Люди сражаются неорганизованно, часто в одиночку и жестоко расплачиваются за свои действия, так как у них нет лидера. Они не хотят ни Парнелла, ни кого-то другого. Им нужен ты. Ты достал оружие для армии. Так почему ты сейчас, вместо того, чтобы собирать людей в боеспособный, хорошо вооруженный отряд, напиваешься до бесчувствия и занимаешься бесполезной словесной трескотней, словно надравшийся до чертиков какой-нибудь бездельник, потешающий своими пьяными разглагольствованиями завсегдатаев трактира?

Колум посмотрел на Розалин, потом отвел взгляд. В глазах его затеплилась надежда.

Розалин Фицпатрик отвернулась. Она не хотела, чтобы он видел, насколько она взволнованна.

— Удивительно, ты так легко переносишь жару, — заметила Гарриэт.

Она сидела под зонтиком, но ее нежное лицо было покрыто мелкими капельками пота.

— Мне нравится жара, — ответила Скарлетт. — Я чувствую себя как дома. Я тебе когда-нибудь рассказывала об американском Юге, Гарриэт?

— Нет.

— Самое мое любимое время года — лето. Жара, и никаких осадков на протяжении месяца — это была моя стихия. А как восхитительно выглядели хлопковые плантации, перед тем как раскрывались коробочки: куда ни кинешь взгляд, бескрайнее зеленое море. Я очень любила слушать, как поют рабочие, разрыхляя землю мотыгой. Их не видно, они где-то далеко-далеко, но воздух будто соткан из чарующей мелодии, которая едва доносится издалека.