Я взял протянутый мне бокал с шерри и продолжал слушать отчет таксиста о событиях дня его господину и повелителю. Качество звука было неплохим — пусть даже об этом говорю я сам, — и, несмотря на легкие статические шумы, было ясно, что мне удалось разместить миниатюрные микрофоны наиболее оптимальным образом. Мой коллега наклонился и постучал по столу своим длинным пальцем, привлекая мое внимание.
— Он вычислил, что вы были военврачом? — негромко спросил он.
Я кивнул.
— Во-первых, полковой галстук. Затем он опознал посох и змейку на булавке в лацкане. Что касается тщательно разработанной одежды, поцарапанного «Ролекса» и загара, над которым вы заставили меня потеть несколько недель, — все это его немало вдохновило.
— Было очень мило с его стороны увидеть именно то, что мы хотели ему показать.
— Да, и, как вы слышали, он собою очень доволен. Но опять-таки, как говорится, «кровь покажет».
Мой коллега кивнул, а я включил вторую программу, которая вывела на экран детальную карту Лондона. Красная точка медленно двигалась по дисплею, словно влекомая какой-то невидимой силой. Это означало, что крошечный спутниковый навигатор «Хитачи», который я поместил у заднего колеса, работал без проблем. Оставалось убедиться, насколько эффективной оказалась дюжина специально подобранных по цвету «меток» RFID[28], которые я рассовал по машине, — особенно в системе локации реального времени. Но эту работу можно оставить и на завтра. Тем временем мой некогда столь дружелюбный таксист продолжал изливать свою желчь:
«Ну откуда берется эта навязчивая необходимость совать и совать Холмса под нос доверчивой публике? Да всех от него уже должно тошнить до смерти, так нет же — поток не только не пересыхает, но набирает силу. Каждый идиот спит и видит, как бы придумать новую историю с Холмсом и Ватсоном. Мегабюджетные голливудские фильмы, чертовы ТВ-сериалы, сотни одиночных киношек, книги, аудиокниги, электронные книги — это уже из ушей лезет! А ведь мы еще не говорили об этих — будь-они-прокляты — видеоиграх, о комиксах, сделанных для взрослых, так и не освоивших букварь! Клянусь, я просто представить не могу: чего они всем этим пытаются добиться? И даже думать боюсь, чем это может кончиться. Им надо было бы бросить все к черту — и держаться канона, просто и без дураков. Неужели этого не хватало? Я понимаю, срок защиты копирайта на холмсиану уже истек, но разве это дает повод всем и каждому рваться откусить свой кусок от старого говнюка-пчеловода[29]?»
Последовала долгая пауза, и, если бы не продолжающийся фоновый шум, я решил бы, что передача прервалась. Я задержал дыхание, надеясь — и не решаясь поверить, — что наш «таксист» не обнаружил один из микрофонов, спрятанных в его машине. К счастью, мои тревоги оказались безосновательными, ибо скоро стало ясно, что он просто собирался с мыслями.
«И знаете, что меня бесит более всего? Тот факт, что именно мы сделали все для того, чтобы его имя и ныне было живым. Ну скажите, где было бы это имя без вашей гениальности? Да он остался бы просто сноской к справочникам по детективной литературе, и не более того. Ведь правда заключается в том, что, когда упоминают его имя, всегда одновременно вспоминают и ваше — именно перед вами они трепещут в восторге! Значит, если справедливо утверждение о том, что о человеке следует судить по его врагам, именно вы делаете его тем, кто он есть, и именно вам полагается львиная доля славы».
И затем раздался голос, который, услышав однажды, уже не забудешь никогда. Я посмотрел на своего компаньона, который кивнул и вынул длинную вишневую трубку изо рта, а глаза его внезапно стали такими же твердыми и темными, словно были сделаны из обсидиана.
Это был голос Наполеона Преступности, ибо сейчас, без сомнения, говорил он.
«Мой дорогой юный Себастьян, не следует судить о происходящем лишь по внешним проявлениям. Наша злобная несостоявшаяся Немезида, конечно, остается самым коварным врагом, как и его внешне неуклюжий и глуповатый соучастник. Всегда помните: что внутри — то и снаружи, но то, что внутри, совершенно необязательно проявляет себя вовне. У нас нет ни малейшего представления о том, где и когда возникнет реальный Холмс — и в каком обличье. Это может быть книготорговец, орнитолог, пчеловод, патологоанатом, священник — или кто угодно еще из тысячи вариантов. Именно поэтому мы всегда должны быть начеку, выискивая и изучая любого, кто вдруг станет играть роль детектива-консультанта, и каждого, кто при этом будет действовать в роли его виляющего хвостом секретаря. Мы должны четко определить, кто есть кто, а затем решить, могут ли они стать помехой нашим намерениям и целям, и если да — покончить с ними самым жестким, самым решительным образом».
После этого монолога стало совершенно ясно, что болевая точка была придавлена снова — и с особой силой. Мне даже пришлось несколько уменьшить громкость.
«Злодей прав. Он, подлый и затевающий всегда что-то новое негодяй, должен встать — встать во весь рост, чтобы играть во взрослую игру, шагнуть к барьеру, чтобы сражаться, как должно мужчине. „Сталь крепка, и прям клинок“? Какая чушь! Это ведь он уничтожил доброе имя моей семьи, он лишил нас всего — гори он в аду! Все, чего я просил, все, чего когда-либо желал каждый из нас, — это шанс хорошего, без помех, выстрела в голову Холмса. Ведь только ради этого, как вы прекрасно знаете, я и живу. Что касается остального, то, как всегда, дорогой дядя Морри, когда вы говорите о сути, то прямо попадаете в цель. И я слышу ваши слова. Я слышу их. Я знаю, что у нас нет иного выхода, что мы должны продолжать поиск этой хитроумной свиньи, — и даю вам слово: именно это мы и будем делать. Мне жаль только, что впустую пропал еще один день, совершенно напрасно, но так уж вышло. Однако рано или поздно мы доберемся до него. Да, такси я поставил в гараж, а форму убрал в наш гардероб для следующего раза. Я также раздобыл добротную и проверенную воздушную винтовку VH-V2 с телескопическим прицелом и разрывными пулями. Она тоже спрятана в надежном месте. После всего этого я, конечно, сделаю всё, чтобы за мной не было слежки. Излишняя осторожность не мешает, о чем вы говорили мне не раз. Я свяжусь с вами через час, по дороге в свой клуб. Пока же прощаюсь. Себастьян Моран, охотник на Холмса. Конец связи».
Теперь был слышен только шум Лондона, резонирующий в пустом такси, а еще — что-то напевавший себе под нос последний потомок Моранов. Я никак не мог разобрать, что это была за мелодия, но тут длинный тонкий палец протянулся к ноутбуку и, после двойного клика мышкой, песня, звучавшая из динамиков «Harman/Kardon», прекратилась.
Я повернулся к выдающемуся человеку, которого знал вот уже несколько жизней, — он торжествовал.
— Знайте врагов своих, друг мой. Знайте их во всех подробностях, которые могли бы их охарактеризовать, знайте их привычки, повадки, уловки, слабость и силу — так, как если бы они были гигантскими фигурами на шахматной доске.
Я кивнул и потянулся к графину с шерри, а мой неизменный компаньон — и самый драгоценный друг — протянул руку к скрипичному футляру.
— Сегодня, старина, вы на славу поработали, — сказал он. — На славу.
Я поднял бокал.
— Да — и за наше здоровье! Но, как вы всегда говорили, лучшая уловка, чтобы спрятать что-то, — выложить это «что-то» на виду у всех.
Он задумался, прежде чем поднести свою любимую «Страдивари» к подбородку.
— Поскольку профессор Мориарти всегда ожидает нашего возвращения, то нам необходим постоянный самопиар — чтобы наши имена были буквально повсюду. Его наихудшим ожиданиям надо придать субстанцию, плоть, чтобы мы, два его самых непримиримых врага, снова и снова, как Лазарь, воскресали из мертвых.
