В отчаянии она уткнулась лицом в подушку.

— Погодите, голубушка, — сказал доктор Ватсон. — Мне, конечно, далеко до него, но, наблюдая его методы в действии, я все же кое-что усвоил.

— Да, доктор, я читала все ваши отчеты о раскрытых им преступлениях, — сказала я. Правда, мне все-таки не хватило смелости прибавить, что в паре случаев мистер Холмс шел к истине слишком уж окольными путями, тогда как женщина распознала бы ее с ходу. — Может, мы вдвоем сумеем тебе помочь. А где вы едите эти бутерброды? Кто их делает? Кто подает?

Элизабет описала все в подробностях.

Перед концертами приходила горничная с подносом. На подносе бывала обычно маленькая супница с процеженным бульоном, полбатона хлеба, масло и чай.

— Бутерброды делала горничная? — спросил доктор Ватсон (он уже успел достать из кармана блокнот и попутно делал в нем какие-то заметки).

— Нет, — ответила Элизабет, — я ее отпускаю и сама разливаю бульон, в две совершенно одинаковые чашки. Сама режу хлеб и намазываю маслом. Муж наливает чай, кладет себе и мне по кусочку сахара, добавляет чуть-чуть молока. — Элизабет помолчала, словно ей нелегко было сознаться в каком-то постыдном проступке. — Как это ни ужасно с моей стороны… Три дня назад я попросила его принести платок из спальни. А сама тем временем поменяла местами чашки — вдруг он мне все-таки насыпал что-то в чай, а я и не заметила, хотя слежу за каждым его движением. Но, как я уже говорила, от этого ничего не изменилось. Мне было так же плохо, как всегда. Программа в тот вечер была длинная, я еле досидела.

Доктор Ватсон оторвался от своих заметок:

— Расскажите о вашей горничной.

— Мария родилась в доме бабушки и дедушки. Если бы она задумала сделать мне что-то плохое, она бы давно уже это сделала. К чему было ждать нашего приезда в Лондон? А вот слуга Уильяма, Джорджио, тот сначала меня невзлюбил, после того как мы с Уильямом поженились. Ведь когда в доме появляется жена, меняется весь распорядок жизни, правда?

— Правда, — пробормотал доктор Ватсон. Не сомневаюсь, он думал в ту минуту о тех переменах, что последовали за его собственной женитьбой.

— Потом Джорджио немного смягчился. Они с Марией собираются пожениться, как только мы вернемся в Венецию. И все-таки я первым делом заподозрила их. Но каким образом они могли бы отравить суп, хлеб или чай, не причинив никакого вреда Уильяму? Значит, это он. Кроме него, некому. Но как? И зачем?..

— А нет ли у него другой? — спросила я.

— Нет, тетушка. По крайней мере я в это не верю. Он красавчик, женщины к нему так и липнут, причем независимо от того, со мной он или один. Но, к чести его, он их вообще не замечает. Его родители рассказывали, что он был очень домашним подростком — весь такой худой, нескладный, одни руки да ноги, — и ничто, кроме музыки, его не интересовало. Он и сейчас такой. — На бледном лице Элизабет проступил стыдливый румянец. — Я единственная, кому удалось взять эту крепость.

— Может ли он быть заинтересован в вашей смерти? — спросил Ватсон.

Элизабет улыбнулась и покачала головой.

— Сэр, спросите у тетушки. Мой отец женился по любви, не из-за денег. А все, что он оставил маме, разлетелось за годы ее второго брака.

— А когда у вашего мужа следующий концерт?

— Сегодня. Будем ужинать вместе, как всегда, а потом я буду ему ассистировать. Столько, сколько продержусь. Сегодня программа покороче, чем в прошлый раз, так что, может, и справлюсь. — Она открыла сумочку. — Вот две контрамарки. Я надеялась, что вы с мистером Холмсом согласитесь прийти, и мы бы разыграли нечаянную встречу…

— Блестящая идея, — сказала я, взяв у нее из рук приглашения. Одно я отдала доктору Ватсону, другое оставила себе. — Но еще лучше, если бы я смогла присутствовать при вашем ужине.

Элизабет попыталась возразить, но я ее тотчас остановила.

— Может, он и предпочитает ужинать вдвоем. Но я твоя тетя, которую ты не видела десять лет. Допустим, мы и правда случайно встретились. Разве это не повод зайти к тебе в гости?

— Но я рассказывала Уильяму о вас, — ответила она не очень уверенно, — и мы как раз собирались вас навестить.

— Вот и прекрасно, — сказал доктор Ватсон. — Тогда, если вы с тетей встретитесь случайно, ее желание заглянуть в гости и познакомиться с вашим мужем будет выглядеть совершенно естественно. Вряд ли у него найдется что возразить. И вряд ли он станет что-либо предпринимать на глазах у двоих людей.

Он еще раз расспросил племянницу о симптомах отравления, а потом попросил у меня ключи от комнаты Холмса.

— У него есть заметки о ядах, мне нужно их посмотреть.

Я с радостью вручила ему ключи.

В тот же день, часов в шесть, мы с племянницей отправились в большой и очень привлекательный с виду дом в Уэст-Энде, бывший особняк какого-то пэра. Из дома доносились звуки фортепьяно. Мы миновали холл и очутились в просторной гостиной, где стояли рояль и пианино, клавесин, стойки для разнообразных инструментов и множество расшитых золотом мягких стульчиков. Три стульчика были придвинуты к роялю. На одном сидел представительный джентльмен, на другом — дама помоложе. Оба были одеты богато и со вкусом. Еще одна женщина — в скромной юбке, жакете и блузке с приколотой к воротничку веточкой сирени — сидела за спиной у пианиста, чуть слева от него.

Пианист играл что-то незнакомое.

Едва увидев нас, его ассистентка поднялась, поспешно сняла ноты с подставки и стала убирать в папку.

Музыкант с удивлением посмотрел на нее, оглянулся и тотчас вскочил со стула.

— Элизабет! Я уж боялся, не случилось ли с тобой чего! При твоем самочувствии тебе лучше не выходить из дома одной!

— Случилось то, что я встретила тетю Хадсон, — ответила Элизабет. — Я тебе о ней рассказывала. Мы повстречались в одном салоне, и я уговорила ее сейчас же прийти к нам в гости.

— Чудесно!

Мистер Брекенридж был лет на восемь-десять старше жены. Таким я и представляла себе его по рассказам Элизабет: мужчина весьма и весьма привлекательный, высокого роста, с необычайно длинными пальцами. Но что явилось для меня полной неожиданностью — это теплота его улыбки, непритворная радость, с которой он встретил меня, и то, с какой гордостью он тут же принялся представлять Элизабет гостям.

— Сэр Энтони Стоктон, леди Энн! Позвольте представить вам мою жену Элизабет и ее тетю — миссис Хадсон. Элизабет, сэр Энтони хочет купить у меня одно сочинение, по случаю годовщины свадьбы.

И хотя сэр Энтони произнес все подобающие случаю фразы, от меня не укрылся высокомерный взгляд, которым окинула мою племянницу леди Энн.

— Рада познакомиться, миссис Брекенридж, — сказала она нехотя. — Завидую вам от всей души. У вас такой талантливый муж!

В сочетании с ее улыбкой само слово «талантливый» прозвучало двусмысленно. Но ни сэр Энтони, ни мистер Брекенридж не обратили на это никакого внимания.

Потом Элизабет представила мне миссис Сару Мэннинг — ту самую переписчицу о которой она с таким уважением отзывалась утром. Миссис Мэннинг было около тридцати. Она произвела на меня впечатление женщины умной, скромной, деликатной. Позже я узнала, что она вдова известного пианиста-педагога. Оставшись одна, она стала зарабатывать себе на жизнь срочной перепиской нот. Леди Энн была ученицей мистера Мэннинга и до сих пор поддерживала дружеские отношения с его вдовой.

Стоктоны откланялись, и, пока мистер Брекенридж провожал их к выходу, миссис Мэннинг спросила племянницу:

— Элизабет, как вы себя сегодня чувствуете? Сможете ассистировать?

— Да, мне стало намного лучше, — ответила Элизабет. — Спасибо, что вы откликнулись на мою просьбу и подменили меня вчера и позавчера. — Она указала на папку, лежащую на рояле. — Это сегодняшняя программа?

— Да, — кивнула миссис Мэннинг. — Но мистер Брекенридж попросил меня внести еще кое-какие мелкие правки. Так что я принесу ноты прямо на концерт.

Когда она ушла, мы с племянницей и мистером Брекенриджем поднялись наверх. Он выглядел необычайно воодушевленным — и мы вскоре узнали почему.