— Чем-то могу быть вам полезен, сэр?

— Да, друг мой, — отозвался старик надтреснутым голосом. — Это номер мистера Холмса?

— Вы не ошиблись. Прошу, входите.

И он вошел, направившись прямо в гостиную. Холмс, выйдя из своей спальни, расплылся в улыбке.

— А, мистер Бут! Благодарю вас за то, что прибыли так быстро. И за то, что так замечательно скрыли свою внешность.

Старик внезапно выпрямился, пружинистым шагом подошел к Холмсу и с улыбкой пожал ему руку.

— Я ехал ночью, а это гораздо быстрее, чем днем, — сказал он. — И выехал я сразу же после окончания вечернего спектакля. Репетиции новой пьесы начинаются в Нью-Йорке через месяц, и если к тому времени я не вернусь, меня заменит мой дублер.

Он перевел взгляд с Холмса на меня.

— Вы не будете возражать, если я приведу себя в обычный вид?

С этими словами он снял седой парик, аккуратно отклеил усы, после чего спрятал и то и другое в карман своего изношенного плаща. Проделав все это, он превратился в молодого человека — я дал бы ему от двадцати одного до двадцати пяти лет — высокого роста и пышущего здоровьем. Прежний согбенный старик исчез, словно его и не было.

— А это мой друг Ватсон, — сказал Холмс, — человек, который пользуется моим неограниченным доверием. Ватсон, перед вами мистер Сидни Бартон Бут, член наиболее известной в этой стране актерской династии.

Я отвел Холмса в сторону и прошептал:

— Послушайте, но… Бут[44]?!

— Именно, — громко и радостно ответил Холмс. — Из той самой семьи.

— Мне двадцать три года, — сказал молодой человек. — Мой дядя Джон Уилкс Бут совершил свое ужасное преступление, когда меня еще не было на свете. Он являлся единственным сторонником конфедератов в нашей семье. Все остальные — отец, дед, мои тети и дяди — всегда непоколебимо поддерживали Союз и президента Линкольна.

— Семья Бут уже давно вне всяких подозрений, — заявил Холмс. — И все это время они продолжали следовать традициям высокого актерского искусства, особенно в том, что касалось реалистического изображения человеческих эмоций. В своем поколении мистер Сидни Бут считается одним из лучших. Получив приглашение приехать на встречу с президентом Маккинли, я понял, что нам понадобятся услуги высокопрофессионального американского актера. Один из моих друзей в театральном мире Лондона, с которым я связался до отъезда, рассказал мне, что семья Бут всегда искала возможность смыть пятно, которое наложил на нее безумный поступок Джона Уилкса. Мой друг также предположил, что присутствующий здесь мистер Бут с радостью согласится на наше предложение. Как оказалось, он нам нужен еще больше, чем я думал, однако в спектакле с совершенно другим финалом.

— Вы предупредили мистера Бута о крайней деликатности ситуации и о том, что роль, которую ему предстоит сыграть, может оказаться опасной?

Холмс взглянул на молодого человека.

— Да, мистер Бут, наш план может оказаться чрезвычайно опасным, к тому же, если он удастся, вам не придется рассчитывать на всеобщую благодарность. Единственная награда заключается в том, что это весьма высокая патриотическая миссия, которая — я абсолютно убежден — укрепит вашу страну, а вместе с тем и нашу, по меньшей мере на какое-то время.

— О большей награде я не мог бы и мечтать, — сказал Бут.

— В наш заговор, — добавил Холмс, — посвящены всего несколько человек. Кроме нас это президент Маккинли, что понятно, его доверенный секретарь мистер Кортелью, глава полиции Буффало мистер Уильям Булл, командир военного контингента — я надеюсь, им окажется наш добрый друг капитан Аллен — и доктор Розуэлл Парк, наиболее уважаемый врач в городе. У каждого из них есть доверенные помощники, однако они посвящены лишь в отдельные части плана.

— Вы мне напомнили, — сказал я, — о неотложном свидании. Сегодня утром у меня встреча с доктором Парком.

Взяв шляпу и трость, я покинул номер.

Довольно быстро я убедился, что мой американский коллега, доктор Розуэлл Парк, прекрасно образован и пользуется высоким авторитетом среди здешних медиков. Вместе с ним мы прошлись по кабинетам медицинского факультета университета Буффало, посетили окружной морг, три местные больницы, а также полевой госпиталь, развернутый на окраине Панамериканской выставки. И где бы мы ни появлялись, перед доктором Парком распахивались все двери, а приветствовали его словно заезжего монарха или могущественного магната.

Мы осмотрели представленный на выставке рентгеновский аппарат, позволявший заглядывать внутрь тела и обнаруживать переломы или опасные поражения органов. Мы также посетили медицинский инкубатор для младенцев, который произвел на меня самое благоприятное впечатление.

Однако наиболее значительную часть времени мы провели там, где подслушать нас могли только мертвые — трупы, предназначенные для анатомирования студентами-медиками, и тела мигрантов, обнаруженные у доков неподалеку от Канал-стрит. Здесь мы обсудили чрезвычайные трудности поставленной перед нами задачи, однако смогли найти и несколько возможных решений, укладывавшихся в общепринятый свод правил нашей профессии. Мы обсудили также вероятность того, что определенные события могут пойти иным, нежели нам хотелось, образом. Доктор Парк продемонстрировал немалую скрупулезность, подумав о том, что не пришло мне в голову: назначить на дежурство шестого сентября только тех интернов и медсестер, что не задумываясь выполнят любое его распоряжение, а также подготовить конный санитарный транспорт, который ночью доставит оговоренный нами груз. К концу дня я проникся таким уважением к доктору Парку, что без колебаний вверил бы ему свою жизнь. Конечно, я не выразил этого чувства вслух — в конце концов, я и в самом деле вверял ему свою жизнь, как и он мне свою.

Я вернулся в отель «Джанесью» уже вечером и застал Холмса и Бута погруженными в обсуждение различных деталей плана. Холмс привез с собой гримерный набор, которым иногда пользовался в Лондоне: различные оттенки театрального грима, но с большим количеством кремов и пудр, применяемых модницами, дабы выглядеть еще привлекательнее. Удивительно, но этот странный набор помогал ему совершенно изменить свою внешность и предстать — по необходимости — хоть портовым грузчиком, хоть цыганом, хоть стариком книготорговцем. Молодой Бут, как оказалось, не уступал Холмсу по этой части. Он снова изменил внешность, перевоплотившись в грубого типа лет тридцати с натруженными мозолистыми руками. И кожа, и волосы его немного потемнели, и он казался уроженцем континентальной Европы.

На столе перед ними лежали схемы расположения строений и павильонов на территории выставки, которые Холмс набросал по памяти. Бут внимательно изучал один из таких рисунков.

— Вам придется прождать достаточно долго, — сказал Холмс, — пока первая сотня посетителей не протолкнется в зал, чтобы пожать руку президенту. После этого очередь будет двигаться более упорядочено, а охрана успокоится и начнет скучать. И не забудьте: первый ход за мной. Вы включаетесь в игру позже.

— Понятно, — отреагировал Бут. — Затем я должен буду попытаться удрать.

— Да, но так, чтобы вам не удалось это сделать. Вы должны оставаться в окружении охранников и полиции, а если вырветесь из этого кольца, то в вас можно будет стрелять — и кто-нибудь из них это обязательно сделает.

— Я постараюсь двигаться так, чтобы отрезать себе все пути к бегству, — сказал Бут.

Их беседа продолжалась в том же духе. Поскольку в моем присутствии не было никакой необходимости, я отправился в свою спальню немного вздремнуть. Отдых позволил снять напряжение, чтобы с новыми силами спокойно обдумать множество деталей, которые мне предстояло запомнить на ближайшие два дня. Прошло еще несколько часов, прежде чем мистер Бут встал и пожал Холмсу руку. Сейчас он снова выглядел сгорбленным седым стариком.

— Следующий раз, мистер Холмс, мы увидимся с вами шестого, после полудня. На мой взгляд, мы оговорили все главные моменты нашего спектакля. Я остановился в пансионе на углу Мейн- и Чиппева-стрит. Если возникнут какие-либо изменения, не откажите в любезности предупредить меня.