Что ты ответишь бледному одинокому подсолнуху на пустыре в районе «Факела»?
Доиграешься. Влепят тебе в твою трудовую книжку статью за прогулы, и помыкаешься тогда в поисках приличной работы, как и я когда-то в самом начале трудовой деятельности в качестве ученика модельщика модельного цеха завода «Точмаш»…
А как ты объяснишь своё непоявление Павлу Владимировичу, которого без тебя колбасит?
Вчера он приходил и жаловался на тебя, и я посоветовал ему съездить куда-нибудь, где ты есть, и он ответил: «Да. Именно. Знаю. Там сейчас солнце и скоро Праздник Вина. Туда. Знаю. Пока».
Через некоторое время он позвонил и сообщил, что взял билет до Кишинёва.
Родом он из Челябы (Челябинска), а юность его прошла в Кишинёве, и там сейчас солнечно, и скоро Праздник Вина, и женщины там темпераментны, а мужчины неагрессивны.
Через полчаса он снова позвонил и сказал, что в данный момент он весьма сомневается в целесообразности поездки.
Мне это очень знакомо. Начинаешь куда-нибудь лихорадочно собираться, но вдруг останавливаешься в столбняке: идти — не идти, ехать — не ехать. И снова замечешься, лихорадочно продолжишь сборы, и снова остановишься и тупо стоишь.
Через какое-то время он сообщил, что едет на вокзал сдавать свой билет до Кишинёва.
А минут 20 спустя: сдавать билет передумал.
Пришёл Дима со своим неизменным чёрным кейсом, где у него БАДы, и каждый раз ему говоришь, что не нуждаешься в БАДах, но он словно не слышит и гнёт своё.
Не смешно ли, не глупо ли человеку с нервически-измождённым лицом предлагать другим нечто волшебно-исцеляющее?
«Меня уже били», — сказал он.
Били за БАДы.
Забадыбили.
Вдруг появилось солнце, и всё вокруг преобразилось, озарилось, и одинокий подсолнух на пустыре у «Факела», срывая свои шейные позвонки, потянулся к нему, и…
И опять ушло, скрылось.
Продаются доски, гвозди, толь, рубероид, цемент, ДСП, ДВП, МДФ, дома, квартиры, машины.
Продаётся «Ява-350» 1968 года выпуска, в отличном состоянии, без проблем, сел и поехал.
В отличном состоянии.
Без проблем.
Сел и поехал.
Нужно подумать.
В отличном состоянии, без проблем, сел и поехал.
Именно такая была у меня.
Тогда, давно.
В отличном состоянии, без проблем, сел и поехал.
Нужно подумать.
Люди, дома, машины.
Бородач в брезентовке, в кирзачах, с тяжёлым рюкзаком за плечами останавливается, достаёт расчёску и зеркальце и тщательно расчёсывает свои пышные усы и бороду, и лицо обветренное и приятное, мужественное; ушёл в геологическую разведку ещё при Брежневе, долго и напряжённо искал, остался один и продолжал упорно искать, и нашёл, и это что-то чрезвычайно редкое и ценное, что несомненно позволит Родине смело смотреть в будущее, но главное сейчас — это встреча с родным домом, с родными и близкими…
Он улыбнулся сквозь слёзы, махнул рукой и пошёл дальше.
Пасмурно, холодно.
Солнца по-прежнему нет.
Может, ему уже не хочется освещать и обогревать нашу грешную землю?
Солнце, мы исправимся, выходи.
Осенняя прогулка
Пасмурно, дождливо, холодно.
Кофе, сигарета, и снова потянуло в сон, и ладно.
А вот Станислав Семёнович спит не более четырёх-пяти часов. Он много работает. Он — главный художник нашего театра. Он востребован и в других театрах. Он — лауреат Государственной премии. Он может много выпить, но уже через пару часов снова может спокойно работать.
Театр…. Первым моим театральным потрясением был спектакль «Аленький цветочек».
Было это в первом классе, ранней осенью, в Мариуполе. Шли пешком через старое городское кладбище, и вдруг стал паясничать. И Неонила Андреевна сказала, что нехорошо вести себя так на кладбище.
А паясничал я из-за Лиды Жуковой.
Она мне очень нравилась, и мне хотелось привлечь ее внимание.
Мы тогда жили на Бахмутской, рядом с ними. Время было голодное, мать часто болела, отец был где-то на Севере, и отец Лиды, грузин Вашакидзе, часто выручал нас с продуктами. У него было три дочери, но только с рождением сына он сразу всем им дал свою фамилию. И Лида Жукова стала Лидой Вашакидзе. И я по-прежнему был в неё влюблен.
В восьмом классе Вера Петровна предложила мне сыграть в школьном спектакле роль молодого Володи Ульянова. Но я как-то не решился, и эту роль отдали Ване Синеоку. А роль мамы Володи Ульянова играла Лида Вашакидзе, и по ходу спектакля она должна была в какой-то момент крепко прижать его к своей груди. Утешая, пытаясь успокоить возмущённое сердце сына. И Лида крепко прижимала Ваню к своей уже оформлявшейся груди, а ведь вместо Вани мог быть я…
Ремонт подъезда продолжается, и женщина в забрызганной спецовке просит ведро воды, а Валерий Юрьевич по телефону спрашивает, могу ли я ему на короткое время дать Леви-Стросса.
Нет проблем.
Живёт он в соседней пятиэтажке, на первом этаже, и у него почему-то очень часто забивается канализация. И под Леви-Строссом подразумевается сантехнический трос.
Он так шутит.
Человек он образованный, возможно, один из самых образованных в нашем городе. И он знает Леви-Стросса, и у него часто забивается канализация.
Однажды он явился за тросом в ночь под Новый год: «Гости пришли, а у меня в квартире говно плавает».
Леви-Стросс — французский этнограф, социолог, философ, один из главнейших представителей структурализма.
Пытался я его как-то читать, но оставил: слишком сложно.
Дождь кончился, проглянуло солнце, кот с подоконника грустно смотрит на улицу. Где за 10 лет своей жизни еще ни разу не был и вряд ли уже побывает.
За веткой берёзы блестит купол Казанской церкви. Вдруг резко потемнело и снова пошёл дождь.
Сдал в библиотеке «Жизнь Тулуз-Лотрека», взял «Жизнь Гогена», а в магазине — бутылку «Зубровки» и плавленый сырок и пошёл.
Хорошо гулять по городу, когда в сумке есть согревающее. И тогда всё в масть: и дождь, и ветер, и лужи, и летящие листья, и скользкий овраг за желдорбольницей, и чей-то взгляд из кривого домика на краю оврага, и последние осенние цветы в уже вскопанном огороде, и весело зеленеет стадион «Торпедо» — и «Торпедо» обязательно станет чемпионом, и серые дикие утки отдыхают на тёмно-зелёной воде Платошки у пожарной части, и никто их не трогает, не обижает.
