Спокойствие мое было нарушено. Видимо, существовала связь между темно-синей кружкой с надписью «Виктор» и необоснованными увольнениями.
Теперь я следил за кружкой. Как назло – из нее никто не пил. Проверять ее действие на себе не хотелось, и я решил угостить кого-нибудь чаем.
Женщины в нашем региональном офисе меня недолюбливают – считают занудой и карьеристом. Особенно невзлюбила меня Светлана из отдела сертификации.
Признаюсь, с волнением наливал я чай Светлане. Поставил кружку на ее стол, произнес примирительную фразу, Светлана при мне сделала глоток. Телефонный звонок, вызов к начальству, увольнение.
Я был потрясен – кружка действовала! Сначала хотел ее разбить, но передумал.
За три месяца уволили пятерых, они пили из кружки.
Новому старшему менеджеру не понравилась моя уверенность в разговоре с ним. Новый старший менеджер уволен. Оператор БД Лена на шестом месяце беременности – мешает работать – уволена.
На меня свалилось много работы – из-за частых увольнений не хватает сотрудников.
В соседних фирмах говорят, что у нас текучка.
Надоел охранник и заместитель директора.
В секретариате много лишнего народа.
По утрам в нашем региональном офисе тихо.
В отделе кадров очередь из новых сотрудников, они никогда не отказываются, когда я предлагаю им кофе.
Теперь мы остались вдвоем с генеральным директором. Сидим в опустевшем офисе, на кухоньке, обсуждаем нехватку кадров. Я предложил ему кофе.
Пока директор подписывал свое увольнение, я тоже отпил из темно-синей кружки с надписью «Виктор».
Пандемический порог
В дорогу беру упаковку из десяти антисептических марлевых масок и электронный термометр. По пути от улицы Маркова в Дмитрове до улицы Кировоградской в Москве встречу несколько тысяч человек, десятки из них точно будут заражены. Как видите, предосторожность не излишняя, в средствах массовой информации объявили, что вирус уже в Москве и что во Владивостоке есть смертельные случаи.
Моя температура при пробуждении – тридцать шесть и четыре, как и у многих людей до завтрака.
У вокзала в Дмитрове моя температура выравнивается – обычные тридцать шесть и шесть.
Еще по-утреннему сумрачно, но перед Икшей взойдет солнце и нагреет левую сторону электрички, поэтому я сажусь справа, но не у окна, там может продуть. Маску надевать пока не стану. Могут побить гопники из Долгопрудного. Непосредственный контакт – неприемлем. Иду на осознанный риск, все-таки большинство зараженных сконцентрировано в московском метро.
Хлебниково, Водники…
На платформе Марк в вагон входит первый человек, не постеснявшийся предупредить новую опасную болезнь антисептической марлевой маской. Я благодарен случайному соратнику и с облегчением натягиваю свою. Возможно, со стороны это выглядит паранойей, но неумолимая статистика предрекает десятки смертельных случаев уже через неделю и горы трупов – в перспективе.
Следующая остановка – станция Тимирязевская. Передо мной встает дилемма: с одной стороны, Савеловский вокзал – потенциальный очаг заражения, с другой стороны, на станции Тимирязевская выйдет большинство пассажиров дмитровской электрички. Можно сказать – это моя контрольная группа. На вокзале я ненадолго окажусь в разреженной атмосфере с малым количеством зараженных. Моя контрольная группа к тому времени разъедется по всей Москве, а мне придется соседствовать с новыми людьми. Нет! Лучше останусь со своими и сойду на станции Тимирязевская.
Украдкой измеряю температуру – тридцать шесть и семь. Не тревожно – одну десятую градуса добавило волнение перед выходом из электрички.
На станции метро людей в масках на порядок больше. Сразу спокойнее. Приятна интеллигентная предосторожность москвичей.
Ехать долго: от станции метро «Тимирязевская» до станции метро «Улица академика Янгеля».
Беспокоят открытые форточки, редкие пассажиры без масок. Клонит в сон.
Снится бывшая жена и новорожденный сын, такой маленький и беззащитный без собственной иммунной системы, подверженный любой, самой пустячной инфекции. Его иммунитет – молоко матери, но эта женщина не разбирается в медицине и даже облизывает соску, перед тем как дать малышу, я же склоняюсь над люлькой исключительно в антисептической марлевой маске. Многие нюансы беспокоили меня. Что и привело к разводу.
Поезд резко тормозит. «Чеховская» – центр города. Единственный человек в вагоне без маски с лицом болезненного вида стоит рядом со мною. Он держится за верхние поручни обеими руками и покачивается.
Господи, пусть он будет с похмелья.
Измерил температуру – тридцать шесть и девять, почти тридцать семь. Не катастрофа, но повод для сильного беспокойства. Перебираю в уме, что припасено на этот случай. Конечно – никакой самодиагностики и самолечения. Если температура поднимется до тридцати семи и пяти – надо срочно обратиться в ближайшую больницу с инфекционным отделением (список есть).
Пожалуй, стоит надеть вторую маску поверх первой, если не для собственной защиты, то хотя бы для того, чтобы не распространять возможную инфекцию.
Надел. Стало труднее дышать.
«Тульская», «Нагатинская», «Нагорная»…
Терпимо.
Тридцать семь и два. Сомнений быть не может! Я заражен, несмотря на все предосторожности, несмотря на марлевые повязки на лицах москвичей, несмотря на малые дозы легкого антибиотика по утрам, несмотря на предупредительные меры Министерства здравоохранения и средств массовой информации, несмотря на три маски на собственном лице. Я заражен!
Так можно заразиться только при превышении пандемического порога в несколько раз, когда каждый кубометр воздуха пропитан микробами.
Значит, нам врут?! И болезнь в разгаре?!
Почему тогда никто из тысяч встреченных сегодня мною людей даже не чихнул, не кашлянул?! Неужели антисептические марлевые маски в аптеках Москвы антисептичнее, чем в аптеках Дмитрова?!
Бред!
Но факт остается фактом – я заражен и опасен!
Заражен и опасен!
Расталкивая пассажиров и натягивая оставшиеся маски, вырываюсь из вагона на станции метро «Чертановская».
– Скорую! Скорую! Милиция, скорую! – хриплю я, привалившись к прохладному гранитному столбу.
Температура моего тела поднялась до тридцати семи и пяти десятых градуса.
Перед смертью хочется увидеть сына, которого я ехал навестить. Ему годик, но благодаря антисептической марлевой маске он обязательно узнал бы меня.
Донор
Декадное подорожание застало Петю врасплох. Он решился на крайнюю меру – сдать кровь. В понедельник с утра, заполнив анкету, он ждал регистрации у первого окошка в царицынском СПК КЗ.
Петя представлял, что донорский центр – грязное место: толпятся люди, уборщица развозит шваброй по кафелю натасканную с улицы слякоть.
Оказалось все не так. В холле несколько рядов кресел, огороженное стеклянной перегородкой кафе. При входе у посетителей проверяли паспорта и выдавали бахилы.
Петю зарегистрировали, осмотрели, взяли анализы и пригласили пить чай.
В кафе к нему обратился сосед по столику – пожилой мужчина в костюме.
– Первый раз? – спросил он.
– Да, – ответил Петя, – страшно.
– Бояться нечего, зато потом… такое приятное чувство и в моральном, и физическом плане. Жалко, что сдавать кровь можно только раз в два месяца.
Звали соседа Андрей Николаевич. Вместе с ним Петя поднялся на второй этаж в операционный блок.
В кабинете сильно пахло антисептиком. Петю и Андрея Николаевича уложили на высокие мягкие лежанки. Петя смотрел, как врач втыкает толстую иглу с трубкой в руку Андрея Николаевича и как тот довольно жмурится.
Процедура закончилась, врач сделал отметку в документах и разрешил идти в кассу.
Голова у Пети слегка кружилась, настроение было хорошее. Он спустился на первый этаж.
У кассы Андрей Николаевич стал прощаться.
– А вы разве не будете получать деньги? – удивился Петя.
