Я подняла лицо к небу. Больше не сдерживала слезы — зачем? Медленно пошла к воротам, не думая, что буду делать дальше. Хотелось просто уйти, забыть весь этот кошмар. Резко начался ливень. Я все еще плакала, но слезы приносили облечение, даже покой. Словно вместе с ними из меня выходила боль. Наверное, Филипп был прав: связь между нами очень сильна. Мой защитник. Как странно…

Почти у самый ворот на плечо легла рука, а через миг я оказалась в крепких объятиях. Знакомый запах ударил в ноздри, и я уперлась ладонями в широкую мужскую грудь.

— Пусти! — выкрикнула я. — Ненавижу! Пусти!

— Тише, — прошептал Влад мне в волосы. — Я знаю, все знаю…

Я снова закричала. Громко. Захлебнулась рыданиями, а он просто гладил по спине, что‑то говорил. Одежда намокла и прилипла к телу, воздух вокруг пропитался ванильным запахом. И откуда он взялся?

— Ненавижу тебя… — сказала я осипшим от рыданий голосом, вцепившись пальцами в мокрую ткань его серой рубашки.

— Знаю, — его голос — хриплый, родной. Как же это все? Почему? Казалось, если не узнаю сейчас, просто умру! — Так было нужно…

— Кому? — всхлипнула я. — Кому было нужно?

Он немного отстранился. Приподнял мой подбородок, заглянул в глаза. Я и правда ненавижу его. Должна ведь ненавидеть… Как он мог — родной, близкий — так поступить со мной? Я ведь любила. Люблю…

Губы обожгло поцелуем. Голова закружилась. Безумие.

Влад еще крепче стиснул меня в объятиях. Плакать больше не хотелось, двигаться тоже. Замереть, не ступать в будущее. Там — разочарование, обида, угрызения совести.

А здесь счастье. Пусть минутное, разбавленное болью, но мое. Я устала страдать.

Слабая. Впору себя презирать.

Из последних сил оттолкнула его, отступила на шаг.

— Прочь! Это все магия, проклятие…

— Нет никакого проклятия, Полина! Это все бредни, — повторил он слова Глеба. Они даже говорят одними фразами…

В голове шумели спутанные мысли, мешая сосредоточиться. Дождь лупил по спине, стекал с ладоней вниз, кружил голову, лишал разума.

— Не знаю, что это, — сказала я, наконец. — И не хочу проверять.

— Отречешься — не увидишь сестру.

Короткая фраза — как подножка.

Почему эта мысль не приходила мне в голову раньше? Я ведь думала об отречении, серьезно думала. Просчитывала, размышляла. А теперь что?

Я сникла. А ведь он прав… Не увижу Риту, не узнаю больше о маме. Ведь когда сестра говорила о ней, мама будто оживала, становилась осязаемой, близкой. Нет, я не могу это потерять! У меня так мало осталось… Плечи безвольно опустились, я закрыла глаза.

Некоторые проигрывают всегда. Нужно научиться жить с этим или стать сильнее.

Я всхлипнула и спросила:

— Как ты это сделал с Глебом?

— Одно из моих умений, — ответил Влад. — Ты многое должна узнать.

Я замотала головой.

— Филипп говорил: мы должны помогать. Что же прикажешь сделать с тобой после того, как…

— Поля…

— Я не смогу. Сойду с ума.

— Дай руку.

Его ладонь нашла мою. Теплая. Знакомо сжала. А потом что‑то произошло. Словно мне влили свет в вены. Ванильный запах стал насыщеннее, ваниль была во мне.

— Что… это… — выдохнула я, стараясь отдышаться, опьяненная непонятными ощущениями, поглощенная запахом, эмоциями.

— Мой кен, — ответил Влад. — Теперь он в тебе.

Он погладил меня по щеке.

— Девочка… Ты не сможешь… не сможешь одна. Особенно теперь, когда ты так близко к атли. Будешь мучиться. Не надо. Просто прими.

Я посмотрела на него — зеленые глаза тревожатся, почти умоляют.

Я устало вздохнула и закрыла глаза.

Я шмыгнула носом и отхлебнула из большой чашки ароматный чай с лимоном. Пушистый махровый халат согрел почти сразу, за окном успокаивающе шелестел дождь.

Влад молчал. Сидел рядом, смотрел на меня, не отрываясь. Странно, но напряжение ушло, как и страх. Безумно хотелось спать. Уснуть на сутки, а лучше на неделю. Но, к сожалению, уснуть предстояло еще нескоро.

— И что теперь? — спросила я тихо.

— Отдохни. Переоденешься, и поедем к очагу.

Я посмотрела на него исподлобья. Глаза блестят, совсем не изменился. Уверенный в себе, немного резкий, но все еще близкий. Так вот как действует проклятие…

Но, слава небесам, я еще понимаю это. Все же надо слушать здравый смысл, а не свое больное подсознание. А он побуждал вскочить и бежать из этого дома. Сменить имя и лететь в Мексику.

— Я не поеду с вами.

Влад нахмурился.

— Полина…

Договорить ему не удалось — дверь приоткрылась, и в кабинет осторожно вошел Глеб. Выглядел он ужасно: на лбу шишка, переносица разбита и окрасилась синим, верхняя губа припухла. Я невольно его пожалела, ведь именно за меня он вступался и получил. Черт, я все еще не могу осознать, что видела это своими глазами! До этого я не только не верила в телекинез, но даже не могла предположить, что такое возможно априори.

— Ты не вовремя, Измайлов, — проворчал Влад, встал и подошел к окну.

— Я всегда не вовремя, — невозмутимо ответил Глеб, приблизился и присел рядом.

— Ну, ты как?

Я пожала плечами.

— Она в порядке, — резко сказал Влад.

— Тебе, конечно же, лучше знать! — огрызнулся Глеб.

— Хочу уехать отсюда, — не обращая внимания на их перепалку, прошептала я.

Глеб вздохнул. Помолчал немного, потом посмотрел на Влада.

— Выйди, Вермунд!

Ух, ты! Смело. Я усмехнулась про себя. С Владом этот номер не пройдет — он сам кого хочешь выставит. Достаточно будет взгляда, без слов. Но, к моему изумлению, Влад развернулся и неслышно покинул комнату.

— Я восхищена, что уж скрывать, — ошеломленно пробормотала я.

Глеб махнул рукой.

— Лучшее для тебя сейчас, конечно, убраться отсюда, забыть об атли и прочей дребедени, — сказал очень серьезно. — Постараться начать жить с чистого листа и все дела… — Он посмотрел странно, тревожно, и я вздрогнула. — Но ты не можешь.

— Это почему же? — нахмурилась я.

Глеб казался мне единственным адекватным человеком из всех ныне присутствующих в этом доме, и он туда же. Сейчас будет говорить, что связи между нами очень важны, и мы должны защищать друг друга, заботиться.

— Потому что теперь ты в опасности.

Ах, да, охотники…

— Я не боюсь, — насупилась я.

— Тот, молодой, все еще может найти тебя.

— Если отрекусь, он ни за что не выследит. Это под силу только древним.

Глеб покачал головой.

— Плохая идея.

— А мне так не кажется.

— Не умею я с женщинами… — пробормотал он и отвернулся.

Взгляд вернулся к его лицу, покрытому синяками. Я могла злиться на Влада, но Глеб тут был совершенно ни при чем, а я на нем срываюсь. Стало стыдно.

— Отречешься, больше не сможешь вернуться, — сказал он очень серьезно. — И дети твои не смогут. И дети детей. Считаешь, я не думал об этом? Думал. Но это… Черт! Разве ты не чувствуешь?

Я пожала плечами.

— Иногда.

— Все приходит со временем, — сказал он так, будто знал что‑то, чего не знаю я. — А отречься всегда можно. И через месяц, и через год. Дай себе время.

Я покачала головой.

— Не знаю…

— Немного. Пока не заживут мои синяки.

Шутит? Я невольно улыбнулась. Глеб пострадал из‑за меня, и меньшее, что я могу сделать, это выполнить его просьбу. Сойдут синяки, и уйду — делов‑то?

— Только из особого отношения к тебе, — кивнула я. — И из чувства вины. Что надо делать?

— Перетерпеть сегодняшний вечер, — он скривился. — Особенно ту его часть, которая предполагает присягу.

— Не уверена, что выдержу.

— Я тоже, — вздохнул он и добавил уверенно: — Прорвемся!

Прорвемся. Что ж, попробуем прорваться…

В гостиной нас встретили напряженной тишиной, которую тут же нарушил Глеб:

— Ну, что, едем?

Влад расспрашивать не стал, только посмотрел на нас подозрительно.

— Мои вещи мокрые, — сказала я. — Я же не поеду в халате.