— Детка, обрати внимание на этого тенора, Юлиана Сбрыднева. Очень перспективный мальчик. А какой голос — просто заслушаешься.

— Да, мама, — ответила послушная дочь. В конце концов, мама умела выбирать достойных мужчин, и в этом деле, пожалуй, ей не было равных. Ведь сумела она когда‑то захомутать папу. Хотя… кто из них кого захомутал, Лина до сих пор не знала.

— Я понимаю, тебе может не понравиться куча его поклонниц, но за то…

— Мама, подожди. Я же согласилась только его послушать.

В этот момент оркестр заиграл увертюру. Лина прикрыла глаза, делая вид, что кроме музыки ее сейчас ничего не интересует. А Елизавета Григорьевна принялась разглядывать зал и соседние ложи. Ее острым глазам не требовался бинокль. Темнота также не мешала. Послушная дочь тишком из‑под ресниц тоже кинула пару взглядов вокруг. Несколько соседних лож пустовали, в других сидели знакомые и незнакомые ей люди. Балкон и партер из лож видно плохо, но неприятного сверлящего взгляда вроде бы сейчас не было.

Закончилась увертюра. На сцене появились актеры. Выглядели двое мужчин и дама средненько, но голоса Лине нравились, особенно один. Она поймала внимательный взгляд матери и утвердительную полуулыбку. Так, посмотрим, что тут у нас? Рост метр восемьдесят — восемьдесят пять, стройная пропорциональная фигура, взгляд одухотворенный, длинные темные волосы, но это наверняка парик. Точные черты за гримом не разобрать. Впрочем, в любом случае матушка потащит ее за кулисы знакомиться, так что нечего раньше времени волноваться. Все равно решать ей, и внешность тут роли не сыграет.

Спектакль тянулся медленно, единственной отрадой слуху был сладкозвучный тенор. Но Лина не расслаблялась. В антракте ей необходимо было рассмотреть или хотя бы выявить того, кто вел слежку. Поэтому Елизавета Григорьевна мягко, но твердо получила отказ в немедленном знакомстве с тенором Юлианом, а ее любимая дочь вновь направилась в фойе. Она собиралась отловить своего недавнего заказчика — супругу банкира Собакина, которая смотрела спектакль из соседней ложи.

Очаровательная Анжелика Собакина отличалась чрезвычайной болтливостью и если в обычное время Лина старалась ее избегать, то сейчас юная эмоциональная банкирша нужна была ей как воздух. Под ее бесконечную трескотню Лина обежала фойе, заскочила в буфет, прошлась по этажам разных ярусов, и даже затащила девицу в партер, якобы поглазеть на «ах, какую интересную» оркестровую яму. Причем окружающим казалось, что это Анжелика таскает за собой немного инертную дизайнершу.

К сожалению, поиски были тщетны, или преследователь Лины оказался чересчур умен. Ни то, ни другое не добавило ей оптимизма. И она с Анжеликой вернулись в ложи уже после третьего звонка. Последний акт Лина провела в медитации. Ушам необходимо отдыхать, даже после 10 минут общения с госпожой Собакиной. Поэтому когда спектакль закончился, она была свежа, как майская роза, и не торопясь, пошла за Елизаветой Григорьевной поздравлять заслуженного и народного, и одновременно знакомиться с тенором Юлианом.

Труппа, усыпанная цветами и овациями, расползалась по гримеркам, а режиссер внимал комплиментам Елизаветы Забродской, когда внезапно раздался групповой женский визг, чуть ли не с переходом в ультразвук. Лина прикрыла уши, режиссер поморщился, а Елизавета Григорьевна с нехорошим выражением лица направилась в сторону гримерок.

— Ах, ну не стоит, бесценная Лиза, беспокоиться по этому поводу, — попытался было встрять режиссер, но Лина прихватила его за рукав и на буксире отправила вслед за матушкой. Ну конечно, это оказались предсказанные ей поклонницы тенора Юлиана. Мужчина неосторожно попытался дойти до соседствующей с гримеркой комнаты с говорящей буквой «М» в одних сценических панталонах. Не повезло. Зато как он потом смотрел на мадам Забродскую, одним движением бровей разогнавшую девичью и не только кодлу… Так, что забыл, куда шел.

Режиссер, приободрившись от того, что на сей раз ему не придется выручать своего протеже, быстренько отцепился от Лины и оказался впереди нее, целуя ручку бесценной Лизы.

— Вот, Лизочка, Алиночка, знакомьтесь — наша новая звезда — Юлиан Збрыднев. Юлиан, немедленно оденься, перед тобой дамы!

Юлиан выпал из астрала, неловко поклонился и юркнул в полуприкрытую дверь.

— Ну зачем вы так с ним, Дмитрий Саныч, — нежным голоском пропела Лина. — Нам с мамой было очень интересно…

— Детка, что уж нам с тобой может быть интересного в мужской анатомии, — немедленно оценив подколку, недовольно ответила мать. В гримерке Юлиана раздался звук падающей мебели. Режиссер нахмурился и сказал извиняющимся тоном:

— Простите, дорогие мои, пойду взгляну, что там.

— Идите, идите, — так же нежно пропела Лина, — мы с мамой абсолютно никуда не торопимся.

— Лина, детка, не будь такой язвой, — с уморительной гримаской ответила ей та.

К большой радости обеих за мать и дочь незнакомые люди никогда их не принимали. Лизочка и Алиночка выглядели как сестры, причем кто из них младше, каждый понимал по — своему. Бельем и одеждой они свободно могли меняться, потому что пропорции и размеры идеально совпадали. Черты лица тоже. Матушка Алины Аркадьевны была немного выше и носила в этом сезоне изысканно короткую стрижку. Ну и глаза у Лины были отцовские — черешнево — черные, иногда (в особые минуты) ореховые. А у матери были голубые. Но неуловимо несхожими делали их только выражения этих глаз. В некоторые моменты глаза выдавали возраст и жизненный опыт старшей Забродской, и, например, Лина никогда бы не смогла разогнать толпу визжащих баб только движением бровей.

Однако когда режиссер подвел уже одетого талантливого тенора знакомиться с дамами вновь, тот, уже явно извещенный о том, кто из них старше, все равно не сводил с бесценной Лизы очарованных глаз. Та хмурилась, понимая, что ее матримониальные планы если уже не накрылись, то прямо сейчас накроются медным тазом. А Лина беззаботно улыбалась. Давно матушка так не подставлялась. Интересно, что она расскажет отцу. Да, собственно… и ничего.

Впрочем, сейчас Лине было, чем заняться, она чмокнула мать в щеку, и, не оглядываясь, побежала к служебному выходу, надеясь застать еще Анжелику Собакину. За ней муж обычно присылал шофера, но сразу от театра они никогда не уезжали. Анжелика любила сидеть в скверике и вспоминать, как в юности — сейчас‑то ей было уже 19 — гуляла тут с подругами. Лина облегченно выдохнула, когда увидела банкиршу, та еще не уехала и предавалась сладким воспоминаниям на лавочке. Вот и сядем ей на хвост. Свое «вольво», наверняка уже засвеченное, Лина заберет завтра. Осталось только потерпеть собакинскую болтовню еще минут семь. Анжелика с радостью согласилась подвезти своего дизайнера, и уже скоро Лина оказалась вблизи элитного мужского клуба. В связи со спецификой заведения дам туда не пускали. Но на дизайнеров этот запрет не распространялся.

Да, для себя Лина давно переименовала клуб из «Занозы» в «Заразу», но там было удобно встречаться с друзьями, являвшимися, по совместительству, хозяевами заведения. Охрана без звука пропустила любимого клубного дизайнера через служебный вход. Конечно, если за ней до сих пор следят, выводы будут однозначные. Но ей‑то какое дело? Главное, что в клубе она будет под стопроцентной защитой.

Лина с удовольствием осмотрелась. Дизайн этого здания был ее первым опытом работы подобного рода. Конечно, в общий зал ей сейчас идти не стоит, но она и так помнила там все — до последней драпировочки на креслах. Оформление в стиле средневекового трактира с 3 большими каминами, низким сводчатым потолком, стенами из грубо обработанного камня тогда только входило в моду. Особую гордость доставляла ей мебель — из натурального мореного дуба, который когда‑то был быстроходной баркой «Аделина». Ее подняли со дна моря не вдалеке от Киля, и Лине пришлось напрячь все свои связи, чтобы старое дерево досталось ее мебельщику.

Лестница в клубе была из обычного, правда, натурального, мрамора. Лина провела рукой по перилам из литого чугуна, в который раз любуясь вязью кованной решетки, и решительно отвернулась к лифту. Тот был вполне себе современным, из металла, стекла и пластика, поэтому тут гордиться совершенно нечем. Она активировала защиту и нажала на самую последнюю кнопку.