ОПЕРАЦИЯ «АНЮТИНЫ ГЛАЗКИ»
По вторникам и пятницам сборная города по баскетболу начинала занятия в 6.30 утра. Приходилось собираться так рано, чтобы все успевали после тренировки на работу или в институт. И хотя наш спортивный зал находился в другом конце города, иногда на наши занятия я ходил пешком. Я любил шагать по пустым предрассветным улицам, по аллеям огромного городского парка, подернутым серой утренней дымкой. В эти часы здесь такая тишина, что слышно, как на землю падают крупные капли росы, а на пруду, отфыркиваясь, занимаются утренним туалетом красавцы лебеди.
Но сегодня откуда-то из глубины парка слышались голоса. Я остановился.
— Наконец-то я вас споймав, — донеслось до меня. — Да еще с вещественными доказательствами.
— Не хватайте ее за косы, — донесся до меня знакомый голос Буслаева-Костельского. — Мы не собираемся бежать от вас.
Я свернул с аллеи и поспешил на голоса. В кустах сирени у небольшого оросительного фонтанчика стоял сторож в сером поношенном фартуке. Одной рукой он держал за воротник ковбойки Буслаева-Костельского, другой рукой ухватил за косичку Аню Горизонтову. Аня отстраняла голову от волосатой, засученной по локоть руки сторожа, а он все время старался изловчиться и поймать ее вторую косичку. Рядом, на земле, были разбросаны колышки и дощечки с надписями, предупреждающими посетителей, что им разрешается и что запрещается делать, вступив на заповедную территорию парка. Воротник ковбойки Буслаева был в здоровенном кулаке сторожа, и пуговица рубашки давила ему на горло с такой силой, что лицо Кирилла даже побагровело. Я подошел к сторожу и схватил его за руку у запястья. Сторож разжал кулак и выпустил Буслаева-Костельского.
— И девочку отпустите, — сказал я.
Сторож повиновался, опасливо поглядывая на меня, двухметроворостого.
— А кто ты есть?
— Я их вожатый.
— Тоди усё ясно: який поп, такий и…
— Я не поп, я вожатый.
Сторож замолчал, не договорив пословицы. Потом повернул ко мне обиженное лицо.
— Ну, мальчишкам, может быть, на роду такое написано, а ведь и эта морковка туда же…
— Я не морковка, — сказала Аня.
— Цыц, малявка!
— А вы на нее не цыкайте, — вступился за Аню Буслаев-Костельский.
— Ты помолчи, до тебя дело дойдет, хулиган.
— Он не хулиган, — совсем дерзко сказала Аня.
— Ближе к делу, — спросил я. — Что они натворили?
— Вот… — сторож ткнул ногой сваленные в кучу дощечки. — Все колышки повыдергивали, а приказы дирекции закрасили зеленой краской. Когда я спытав, зачем воны варварствуют, так воны мне на это: так надо, кажуть, это операция «Анютины глазки». А що воно такэ за операция, мовчат. А За такую операцию пятнадцать суток схлопотать можно.
— Мы хотели вам сказать, что это за операция, да только раздумали, — заявила Аня.
— Потому что все равно не поймете, — добавил Кирилл.
Откуда-то из кустов, словно привидение, вдруг вырос еще один человек, в белой рубахе, с засученными рукавами и с сигаретой во рту.
— Ну, он не поймет, потому что он сторож, а я-то завхоз. Я все пойму, я в свое время шесть классов окончил.
— И вы не поймете, раз ходите возле этих дощечек и ничего не замечаете, — сказал Кирилл.
— Так я же их писал, что мне их замечать!
— Изюм Поликарпович! — обратился сторож к завхозу. — Они усю ночь тут бандитствуют. Я уж крався за ними, крався, даже уси коленки в зелени исчумазил. — И сторож, встав на четвереньки, наглядно показал завхозу, как он преследовал Аню и Кирилла. Потом продемонстрировал свою руку, сказав при этом, что вожатый так его ударил, что у него до сих пор ломит кость и даже отдает в позвоночник.
— Что ж это получается? — обратился ко мне Изюм Поликарпович. — Мы берегем красоту жизни… Государство не жалеет бешеных средств, чтобы жизнь была красивой, как алмаз. Наш парк культуры и отдыха так и называется «Парк культуры и отдыха». У нас на пруду у каждого лебедя бирка к ноге привязана. Полный порядок. Лучший в области парк. Интуристы приезжают поглядеть на него, а пионеры приказы дирекции с корнем вырывают. Что, по-вашему, с ними теперь делать?
— А чего делать? Мы их зараз в милицию отбуксируем. — И сторож вынул из кармана свисток.
Изюм Поликарпович покачал головой и стал подбирать дощечки с земли.
— Конечно, кое-где тут поржавело немного, так мы их подновить собирались. Я уже десять килограммов черной краски со склада выписал. А они ничего не пощадили, все повыдергивали. Эта, например, возле статуи стояла, возле девушки с веслом.
«За влезание на пьедестал без разрешения — штраф 3 рубля».
— А эта, — Изюм Поликарпович нежно погладил дощечку рукавом, — возле кафе «Пельмень».
«Пустые бутылки и разбитые стаканы кидайте только в урны. Штраф 3 рубля».
Изюм Поликарпович тяжело вздохнул и показал мне еще несколько надписей.
«Купаться в аквариуме, где разводится зеркальный карп, запрещается. Штраф 3 рубля».
«Категорически запрещается вырезать перочинными ножами разные надписи на стволах лиственных деревьев. Штраф 3 рубля».
Тут Буслаев-Костельский не выдержал.
— Перочинным ножом категорически запрещается, а гвоздем или топором — сколько угодно!
«Кормить черных лебедей воблой и огрызками бубликов, а также стрелять в них из рогаток запрещается. Штраф 3 рубля».
Снова Кирилл обратился ко мне.
— Черных запрещается, а в белых стреляйте хоть из двустволки — сколько угодно!
Но с особой гордостью Изюм Поликарпович прочитал мне объявление в стихах:
«Какая гадость истоптать газон
и труд в него что заложен!
Штраф 3 рубля».
Увидев, что Кирилл и Аня вырвали и эту надпись, Изюм Поликарпович запальчиво произнес:
— А что теперь прикажете делать с отдельными несознательными элементами, которые еще оставляют бутылки на полянах и вытаптывают зеленые насаждения? Чем мы их припугнем в культурно-воспитательных целях?
— Ладно, — вдруг сказал Буслаев-Костельский. — Будем считать, что операция провалилась.
Он свистнул как-то особенно, и откуда ни возьмись появились Зина Простоквашева и Виталий Сопелкин.
Сторож от неожиданности аж крякнул:
— Тю на вас! Да их тут пид каждым кустом парочка сидит!
— Подбирайте таблички! — скомандовал Буслаев-Костельский. — Ставьте на прежние места. Операция «Анютины глазки» не удалась.
— Вы извините нас, пожалуйста, что мы без вашего ведома все это начали, — сказала мне Аня Горизонтова.
Подобрав таблички, все четверо скрылись в парке.
— Можете быть спокойны, — сказал я завхозу. — Все ваши объявления будут стоять на прежних местах. Раз они пообещали, так и сделают.
На всякий случай пришлось мне показать завхозу паспорт, назвать номер школы и извиниться за причиненное беспокойство. Хоть мне не совсем было ясно, в чем суть операции «Анютины глазки».
А через несколько дней в школу пришла повестка из милиции. Когда я явился в отделение, старший лейтенант Садыков показал мне заявление, поступившее от завхоза парка, в котором говорилось, что ученики нашей школы безжалостно уничтожили в городском парке приказы дирекции, а вместо них сделали свои хулиганские надписи.
В парке меня встретил Изюм Поликарпович.
— Вот, полюбуйтесь! — Он показал на аккуратно сложенные старые таблички. — Глубокой ночью ваши налетчики орудовали.
— В заявлении в милицию вы упоминали о каких-то хулиганских надписях. Где они? — поинтересовался я.
— А будто не видите! — Изюм Поликарпович повел меня по парку.
