Во рту у него сверкнули золотые зубы.
— Почему? Что у нас такого особенного в доме?
— Да у вас же там губернаторы Вайоминга. Фотографии всех губернаторов штата вплоть до времени смерти твоего дедушки. У вас на стене висит настоящее сокровище. Но старик не особенно его ценил.
— На самом деле учитель сам раздавал темы. Причем нам досталась одна из двух-трех тем про Вайоминг. Остальным повезло: экспедиции Скотта на Южный полюс, нападения акул на людей. А нам выпал Португалец Филипс.
Шай почти не обращал внимания на те фотографии. Дедушка умер, когда ему было лет восемь-девять, а они висели на стене всегда — эдакие черно-белые обои с изображением мешковатых глаз и тонких губ. Дедушкины вставные зубы до сих пор ждали хозяина в ящике письменного стола, а его пропахшая табаком куртка висела в прихожей. Старик в свое время пичкал Шая с Деннисом рассказами о том, как на ранчо убили последнего волка, как соседка отморозила глаза и ослепла, а потом погибла, не сумев выбраться с загоревшегося поля, про рог с порохом, найденный им в речке, про какого-то соседа, уехавшего заниматься фермерством в Бразилию. Ребята только и думали, как бы побыстрее от него отделаться.
— И эта тема кажется тебе неинтересной потому, что она про историю Вайоминга? — уточнил дедушка Николь, доставая из внутреннего кармана бутылку и откручивая крышку.
— Да, наверное.
Вокруг все та же тень, отбрасываемая кустами, вечный ветер и бесконечное заграждение.
— Послушай-ка меня, малыш. В этом штате происходили чертовски важные события, — сказал старик и сделал глоток из бутылки.
Чтобы доклад получился совсем полным, в воскресенье дедушка Николь отвез детей к историческим местам, показав им оба форта. Сначала они посмотрели на памятник лошади в Форт-Ларами, потом на мемориальную доску в честь Португальца Филипса на каменной колонне близ Форт-Керни. Шай взял тогда мамин фотоаппарат и сделал несколько фотографий. Ни одна не получилась.
— По-моему, глупо ставить памятник лошади, — заявила Николь.
— Боже мой, да каких только памятников нет в Вайоминге! — воскликнул дедушка. — Чего только не изображают: трубки мира, ранчо-пансионаты, скалы, угольные шахты, солнечные часы, погибших фермеров, самосуд и смертные казни, масонские ложи, индейцев, лесорубов из Дюбуа, пожарников, бани и чирикающих синиц. Даже есть памятник Литтл Бэйб, самой старой лошади в мире. Она умерла в возрасте пятидесяти лет. Ну, и раз уж мы заговорили о лошадиных задницах, в нашем штате поставили памятник первой женщине-губернатору Вайоминга.
— Роберт, — возмутилась бабушка, для которой эта колкость предназначалась.
Она посещала собрания, посвященные памяти миссис Нелли Тэйлоу Росс, вдовы губернатора, которую саму избрали на этот пост в 1924 году, хотя для бабушки это было и непросто, ведь миссис Росс состояла в Демократической партии.
Когда они возвращались домой, солнце было позади них и уже садилось, отсвечивая на затылках бабушки и дедушки ярко-желтым канареечным цветом. Они ехали мимо обрывов, вдоль дороги не росло ничего, кроме полыни. На востоке из-за темно-красных облаков неба было не видно. Солнце село, и сумерки размыли очертания всех предметов. Дедушка время от времени прикладывался к бутылке, от него пахло виски. Потом он протянул бутылку жене, но та отказалась. Шай откинулся на спинку сиденья — день выдался длинный, и он хотел спать. По радио Эрик Клэптон распевал песенку про застреленного шерифа. Вокруг сгущалась тьма.
В полудреме он почувствовал тепло ее пальцев, еще не коснувшихся его. Николь положила свою разгоряченную руку ему между ног. Шай и представить себе не мог, что такое возможно. Словно откликаясь на эрекцию, девочка пошевелила пальцами. Движение было едва ощутимое, но этого хватило, чтобы довести его до первого в жизни оргазма. Руку Николь не убрала, и вскоре он кончил еще раз. Шай не пытался к ней прикоснуться, даже не двигался, искренне веря в невинность и случайность происходящего. Клейкое месиво в штанах, жар ее руки, гул мотора, запах дедушкиных сигарет — заднее сиденье машины превратилось в потайную пещеру. Его переполнило чувство благодарности к Португальцу Филипсу и его скакуну. Оказавшись на ранчо, Шай выскочил из машины и, даже не взглянув на Николь, побежал на свет фонаря к дому, отмахиваясь от мотыльков, врезавшихся в него мягкими пулями.
Много лет спустя он задумался, откуда Николь знала, как себя вести. Хотя в возрасте двенадцати лет он и верил в случайность того события, в тридцать семь Шай понял, что невинным тогда был только он. Она совратила его, но кто же научил ее этому?
Ранчо «Скрипка»
Ранчо было залито солнцем, миссис Вирч сидела на деревянном стуле, а ее сын Скиппер — уже немолодой, начавший седеть мужчина — нежно расчесывал ее тонкие белоснежные волосы, едва не касавшиеся пола. Он поставил расческу ручкой вниз в черную банку и принялся заплетать матери первую косу.
— Куда это Халс запропастился?
Она хотела позавтракать, но у них было правило: есть всем вместе.
— Он ушел рано утром.
— Да уж, непростое это дело, мир спасать.
Теперь им придется ждать его. Она заметила какого-то человека у загона, но для Халса он был слишком плотно сложен.
— Так Бирчи дела не делали, — завела старушка. — Отец бы в гробу перевернулся, узнай он про ваши дурацкие заборы и про то, как вы тратите время на всех этих чиновников.
— Зато есть результат. Там, где мы собрали сено в небольшие кучки. — ведь с тех пор, как тут появились Бирчи, там вообще ничего не росло, — земля стала мягкой, теперь там растет трава. Мама, ты понимаешь, что землю истощили, ручьи осушили? Ты только глянь на отчеты начала века — здесь столько всего росло, столько воды было. Теперь все изменилось. Земля затвердела, иссохла. Покрылась коркой. Мы с Халсом смотрим в будущее, думаем о том, как со временем здесь все зацветет.
— Все это хорошо, но поверь, Скиппер, остальные фермеры будут поступать так, как им вздумается. А они твои соседи. И думают они не о будущем. Мысли о будущем — это роскошь, которую не каждый в состоянии себе позволить. Уж можешь мне поверить.
— А мы с Халсом чувствуем, что это самое важное. Времена меняются. Ты лучше других знаешь, что работа на ранчо тяжела, а приносит жалкие гроши. Нельзя, чтобы наши пастбища и дальше сокращали. Надо что-то делать. Нам дают меньше земли, а если еще проведут федеральную реформу, то с орошением станет совсем туго. В конечном итоге все это ударит по нашему карману. Не хочу говорить ничего плохого про папу, но все, что мы делаем сейчас с Халсом, — это результат того, что делали они с дедом.
— Это Бонни там?
— Да.
Первая коса получилась ровной и крепкой, Скиппер перетянул ее красной резинкой для волос. Он заметил, как Бонни направилась к дому.
— Она уже заходит. Чего-нибудь приготовит. По крайней мере, кофе мы получим.
— А большего мне и не надо. Разве что черного хлеба еще. А то когда еще Халс вернется.
— Думаю, вполне можно позавтракать без него. Халс не обидится.
— Зато я обижусь. Мы дождемся его. Халс этого заслуживает.
Но они не дождались его. В половине седьмого Скиппер взял кусок ветчины и положил его на хлеб вместе с зажаренным яйцом, добавил немного острого соуса и сел за стол. Перед ним лежала открытая книга — стихи Эдварда Тейлора. Он принялся негромко читать вслух:
Тону я, Господи! И что с того.
Что тот поток, в котором я плыву,
Пропитан самым нежным ароматом
Иль океан, до берегов заполненный водой живою?
Скиппер был в свое время женат, и у него даже было двое сыновей. Но однажды мальчики играли в багажнике новой машины и случайно захлопнули крышку, а родители тем временем относили продукты в дом. Той осенью цены на мясо взлетели, и они купили новенький седан для Сионы.