— Тебе есть куда ехать? А то мне некуда. Пристроишь меня?

Я ничего не отвечаю ему, просто трогаю с места.

То, что мы затеяли, нельзя назвать соревнованием в полном смысле этого слова, но что-то от соревнования в этом есть. Хотя никто из нас в этом не признается, я догадываюсь, что нам нравится делиться с кем-нибудь нашими тайнами.

Я жила в одном из самых маленьких трейлеров в трейлерном парке; колеса с него были сняты и заменены бетонными блоками, которые, как предполагалось, предохраняли днище трейлера от приносящей с собой ржавчину влаги. Все стены трейлера покрывали оскорбительные граффити, но нам было к этому не привыкать — ненависть всегда шла за нами по пятам. Я почувствовала испуг Виктора, когда затащила его на пустошь, которую мы занимаем в течение нескольких последних месяцев, но это была, как я понимаю, естественная реакция. Пройдет несколько недель, и он привыкнет.

Он зарабатывал на своих жертвах недурные деньги — перед тем, как они умирали, разумеется, — и он разделил эти деньги со мной в обмен на разрешение жить у меня.

Время от времени мы натыкались друг на друга, и тогда делились нашими историями, словно семейная пара, которая вечером обменивается впечатлениями о прошедшем рабочем дне. Наши рассказы представляли собой смесь хвастовства и исповеди.

Виктор рассказал мне об Оливио, латиноамериканце лет сорока с лишним, который вышиб себе мозги из охотничьего ружья, и о Нико, ди-джее с дефектом речи, который лег на железнодорожное полотно перед выездом из тоннеля на окраине города. В обмен на это я рассказала ему про парня, которого подобрала в металлическом клубе; он не мог отвести глаз от моих ног, обтянутых, как всегда, полосатыми гольфами выше колен, и как он корчился, словно в оргазме, когда я вонзила иглу в его спину и ввела ему 10 кубов специального препарата, который я приготовила за день до этого. Я рассказала ему о секретном шалаше в лесу неподалеку, который служил мне лабораторией, но он так и не дошел дотуда.

Как-то ночью мы лежали рядом на раскладной кровати. Виктор был явно в плохом настроении, хотя и не мог объяснить его причину. Я завела несколько новых друзей той ночью, и уже приняла решение, что испытаю на паре из них смертельную дозу одного из моих новых препаратов, причем одновременно, чтобы это было максимально похоже на испытания в полевых условиях.

— Ты меня слушаешь? — спросила я. — Это будет что-то вроде LD50.

— Вроде чего?

— Летальная доза 50. Это тест, который обычно проводят на животных. Им вводят постоянно повышающиеся дозы вещества и смотрят, от какой дозы умрет пятьдесят процентов подопытных.

— Что ты собираешься на них испробовать?

— Еще не знаю. Что-нибудь для перорального употребления, но на этот раз я хочу, чтобы они выпили яд по собственному желанию. Может быть, смесь гербицидов.

— Ту самую, зеленую?

Я кивнула и протянула ему сигарету.

— Можно задать вопрос?

— Если хочешь, — ответил он, затянувшись.

— Что ты им говоришь?

— Это зависит…

— От чего?

— От жертвы. От меня. От ситуации. Обычно я импровизирую.

— Но все же что ты им говоришь?

— То, что следует. Обычно не так уж сложно вычислить, какие слова нужны в каждом случае.

— А мне? Мне бы ты что сказал?

— А это секрет, — сказал Виктор и в первый раз за вечер улыбнулся.

— У тебя всегда получается?

Он слегка поджал губы и ответил не сразу.

— В большинстве случаев. Отдельные люди упираются сильнее, чем другие. Но в конце я обычно и с ними справляюсь.

— Обычно?

И снова он ответил не сразу.

— Есть тут один, я уже давно с ним вожусь. С того самого времени, как я сюда приехал. Он… ну, на него почему-то ничего не действует.

— А кто он?

— Обычный парень. Звать Роллинс. Он художник и пользуется определенным успехом в андеграунде. Он пишет картины и сооружает скульптуры из мусора. Я постоянно пытаюсь объяснить ему, как он бездарен, но ему, похоже, на это наплевать. Он обычно зовет меня к себе в гости, как только закончит очередное произведение, словно я — бутылка шампанского или что-то в этом роде. Я всегда тут же поливаю грязью его новый шедевр, но он лишь улыбается в ответ. Столько трудов, столько пота, а тут какой-то проститут приходит и говорит ему, что все это — полное дерьмо. А он в ответ улыбается — и все тут.

— Так ты у него сегодня вечером был? Да? Виктор кивнул и в последний раз затянулся сигаретой.

Перед тем как окончательно покинуть квартиру через пожарную дверь (потому что в коридоре были люди), я окончательно убедилась в том, что кровь свернулась в его венах. Я уже знала по предыдущей ночи, что ему нравится жесткий секс, но в ту ночь ему хотелось еще пожестче, чем всегда. Он прокусил мне кожу на плече, поэтому я не чувствую себя ни капельки виноватой за то, что в ответ одним ударом свернула ему челюсть. Я не собиралась убивать его так быстро, но он испугал меня и сделал мне больно, поэтому я тут же опрыскала препаратом его лицо и грудь.

Он впитался в его кровь прямо через эпидермис — я прочла об этом методе в одном из украденных мною в библиотеке журналов; им пользовались в Южной Африке для того, чтобы вводить биологические яды лидерам движения против апартеида. Яд попал прямиком в его нервную систему и все нервные окончания вдоль его позвоночника вспыхнули одновременно, перегрузив болевые рецепторы, которые не выдержали этого накала, и тело его тотчас же обмякло. Болевой шок, должно быть, и убил его, потому что, когда тело упало на пол, он был уже мертв. Затем свернулась кровь.

Через двадцать минут я уже вернулась в лагерь, и тут услышала звуки драки. Какой-то пришелец из города, очевидно, решил напасть на одного из наших. За остовом сгоревшего грузовика, стоявшего на проколотых покрышках, я увидела, как кто-то добивает поверженного противника. Я вырвала из земли кол и с криком бросилась на нападавшего, и только тут поняла, что он избивает Виктора.

— Проваливай прочь, дерьмо собачье! — крикнул мне в ответ нападавший.

— Отвали от него на хер!

— Тебя это не касается!

И он пнул Виктора по голове с удвоенной силой.

— Мы здесь живем, так что это нас очень даже касается!

С этими словами Ивгений, мой двоюродный брат, появился на пороге дома-фургона с мачете в руках. Его жена Мария, как всегда беременная, маячила у него за спиной, сжимая в руках охотничье ружье.

— Назад! — рявкнул незнакомец, когда мы приблизились к нему, размахивая перед нами ножом.

Но в тот же миг Ивгений, проворный, как и его отец в молодости, навалился сзади на незнакомца, обхватил его шею своими огромными ручищами, и оба, сцепившись, начали кататься по земле рядом с неподвижным телом Виктора. Противник взвыл, когда Ивгению удалось вонзить мачете ему в плечо, и я тут же крикнула, чтобы мой брат отошел подальше. Сжимая в руке распылитель со смертоносным составом, которым мне уже пришлось воспользоваться этой ночью, я прыснула пару раз в лицо нападавшему.

Его крик внезапно оборвался, все его тело сначала страшно напряглось, а затем обмякло.

Ивгений пнул голову мертвеца, а затем вложил мачете обратно в ножны, сказав мне:

— Лучше займись своим дружком. А я позабочусь о теле.

Я кивнула и поспешила к Виктору.

— Прости, Виктор, что так получилось. Он думал, наверное, что ты один из нас.

Глаза Виктора были налиты кровью, и он с трудом мог сфокусировать свой взгляд. Большая рваная рана вспухла у него на левой щеке.

— Пойдем, я тебе все промою, — сказала я.

— Ты ничего не поняла, — пробормотал он. — Это я сам во всем виноват.

Это был его сутенер, объяснял он мне, пока я обрабатывала рану на его лице. Вернее, бывший сутенер.

— Он обнаружил связь между мной и смертью некоторых его бывших клиентов и… мне пришлось убежать от него. Но это случилось несколько месяцев назад, и я думал, что он уже не следит за мной.