Время шло. Кори поправлялся. Молчаливая Урсула продолжала исполнять свой долг, и между ними образовалось нечто вроде негласного союза. Один знал, что хочет второй, и они угадывали желания друг друга без слов. Лекарь, навещавший юношу, уже не так бранился, но обнаружил кое-что любопытное, о чем незамедлительно сообщил Кори.

– Как такое возможно?

– Не знаю, – пожал плечами лекарь. – Феномен. Парадокс. Называй, как хочешь.

Ошарашенный, Кори попросил сохранить это до поры до времени в тайне. Старик обладал тем, что называется житейской мудростью, поэтому согласился без возражений.

За неделю до выписки Урсула перестала приходить к Кори.

– Моя помощь тебе больше не нужна, – просто сказала она. – Да и основной работы хватает. Нам надо бы… переждать.

Они смотрели друг на друга из разных углов комнаты. Тянулись минуты.

– Это будет самая долгая неделя в моей жизни, – признался Кори.

Урсула впервые за все их знакомство улыбнулась – робко, по-детски.

– В моей тоже.

Очень хотелось выдать свой секрет, но что-то, наверно, осторожность, заставляло его молчать.

По просьбе Кори ему принесли то, что осталось от планера. Юноша смотрел на покореженный аппарат, перебирал элементы каркаса, которые знал так хорошо, что будь он слепцом, то смог бы собрать на ощупь точную копию первого планера. Ткань правого подкрылка была разорвана по диагонали, лохмотья беспомощно стелились по полу. Планер напоминал птицу с перебитым крылом, обреченную остаток жизни пригибаться к земле.

Кори нашел жилище Урсулы в западной части города-скалы, там, где краснели гранитные камни, а небо на их фоне становилось насыщенно голубым. Оно по-прежнему манило к себе. Звало.

Кори поднимался по галерее и смотрел вниз, на ряды черных круглых отверстий в горе, служивших входом в ниши людей-птиц. Кто-то постоянно влетал или вылетал оттуда, хлопая крыльями. В отдалении, на нижних пандусах дети учились летать и неловко трепыхались в воздухе под руководством взрослых. Амфитеатр спереди оккупировало старшее поколение. Эти больше сидели сиднем да перепрыгивали с места на место, точно вороны. Кори постоял так и понял, что все-таки любит это место, свою неблагодарную родину.

– Здравствуй, – навстречу ему в белой тунике вышла Урсула. Ее лицо сияло. Перемена в ее внешнем виде потрясала. Кори смотрел на нее и, не в силах вымолвить ни слова, крепко обнял девушку. Потом взял за плечи, повернул к себе спиной…

– Зачем…

– Слушай, – решительно и твердо сказала Урсула. – Я долго думала и поняла, что нас может разлучить только одно. Я прекрасно знаю, что назад дороги нет и если сделать это, я останусь такой на всю жизнь. Но это мое решение. Отныне я такая же, как ты и теперь мы будем вместе.

Кори смотрел на два красных пятна, проступающих под бинтами на лопатках Урсулы, смотрел со слезами на глазах и не знал, что делать.

Не знал, как сказать своей возлюбленной, что у него растут крылья.

Полу Шелдону с глубоким уважением.

– А это наша достопримечательность, – сказала Анна. Пластиковый веер с шумом сложился и, превратившись в указку, последовал за рукой девушки.

Я аккуратно подсунул ладонь под миниатюрную ладошку Анны и демонстративно начал разглядывать ее изящную руку. Нежный золотистый пушок, не далеко убежавший от запястья, поблескивал на фоне оливкового загара, выдававшего ее пристрастие к футболкам.

Анне восемнадцать. Несмотря на большую разницу в возрасте, она приходится мне двоюродной сестрой. Ее отец – мой дядя – всего на семь лет старше меня. Я лишь накануне впервые увидел их.

– Не моя рука достопримечательность, а заброшенная ферма Уоллеса, – со смехом сказала Анна, но руку не убрала.

– Заброшенная ферма? – машинально переспросил я, думая совсем о другом. В моем утомленном перелетом через океан и разницей во времени сознании звучала мазурка Шопена, и мне захотелось приобнять Анну за талию, но... Все-таки хорошо иметь красивую жену: вовремя вспоминаешь о ее существовании.

Я с трудом оторвал взгляд от девушки и посмотрел в указанную сторону. От греха подальше я отпустил ее руку.

За покосившимся деревянным забором, из последних сил сдерживавшим натиск кустов одичавшей малины, сквозь достигшие человеческого роста лопухи виднелась обвалившаяся крыша ветхого строения. К нему вела еле различимая в траве дорожка, берущая начало от калитки, готовой, казалось, рухнуть вам на ноги от первого прикосновения. Мы не стали рисковать.

– Лет двадцать назад эта ферма принадлежала некоему Уоллесу, и о нем и его ферме имеется красивая легенда.

– Легенда? При этом слове в моем воображении встает замок, башни с бойницами, привидения, череп, Шекспир и великая страсть.

Анна снова рассмеялась.

– Но вы же не в Англии. Америка! Мы тут замки не разваливаем!

Стопроцентная американка, подумал я.

– Что же касается великих страстей, то в нашей легенде их сразу три, – продолжила кузина, сделав ударение на «нашей».

– Ого!

– Великая любовь, великая ненависть и великая месть.

– Полный джентльменский набор. Ты расскажешь мне эту легенду?

– Я бы могла вам ее пересказать, но этого не следует делать.

Мне с трудом удалось отучить Анну от старомодного «сэр», но заставить ее обращаться ко мне на «ты» я не преуспел.

– Почему же это? Я обязуюсь держать язык за зубами.

– Нет же, тут нет секрета. Просто я не смогу это сделать, как Эжен Крумье.

– Эжен Крумье? Кто это?

– Писатель. Журналист. Местная знаменитость. Его особняк находится рядом с нашим. Он иногда по-соседски заглядывает к нам выпить стакан чаю и немного поболтать.

– Так мы можем заглянуть к нему, и он расскажет легенду?

– Нет. Этим летом он не приехал. Говорят, у него заболела жена.

– Так как же быть?

– Легенду напечатали в местной газете, и у меня хранится вырезка. Напомните дома, и я дам ее почитать.

Мы погуляли еще немного, дошли до ручья. Нам не удалось послушать его журчание из-за несметного количества ворон, облюбовавших верхушки росших у самой воды эвкалиптов и устроивших там профсоюзное собрание.

Место показалось нам живописным, и мы присели на одну из скамеек, стоявших под деревьями. Анна попросила рассказать о нашей семье.

– Наш с тобой дед умер тридцать четыре года назад. Ему было за семьдесят. Он держал бакалейную лавку в Челси. Последние годы за прилавком стояла бабка, она была моложе его лет на тридцать.

– Ни за что не выйду замуж за старика!

– Мы не обязаны повторять судьбу наших предков, – успокоил я кузину. Она только кивнула головой.

Я сделал небольшую паузу, так как вороны уж слишком бурно обсуждали предстоящую забастовку.

– После смерти деда бабка решила начать новую жизнь. Ей ведь было всего сорок.

– Боже, неужели так можно сказать: «всего сорок»?

Я рассмеялся.

– Уверяю тебя, когда тебе...

– Нет! Мне никогда не будет сорок!

– Я уверен, что наша бабка думала так же. И прекрати кокетничать! – притворившись сердитым, добавил я.

Анна хмыкнула в ответ.

– Она продала лавку и, взяв с собой твоего отца, отправилась искать счастья или приключений, а может, того и другого, в Америку.

– А почему она не взяла с собой твою мать?

– К тому времени она успела выйти замуж и ждала ребенка.

– Тебя?

– Трудно сказать, кого она ждала, но появился именно я.

Смех Анны распугал всех ворон, а может, просто закончилось собрание.

– Продолжай, – сказала она, прикрыв рот ладошкой.

– Как рассказывала мне мама, бабка много сил положила, чтобы сделать твоего отца человеком.

– Ей это удалось.

– Да, она смогла дать ему образование. А затем умерла.

– Я была тогда совсем маленькой. Но что было дальше здесь, я знаю. Расскажи о тех, кто жил в Англии.

– Тут вышло одно недоразумение. Когда умерла бабка, твой отец пытался дозвониться до матери, но не сумел. Мы уехали на неделю в Шотландию. Тогда он дал телеграмму. Ее почему-то не переслали нам. В итоге мама не полетела на похороны, и дядя Колин сильно на нее рассердился, позвонил и наговорил кучу обидных слов.